Изображая революцию: PRO
В 2017 году мир отмечает столетний юбилей Октябрьской революции. На примере двух проектов — павильона России на Венецианской биеннале и выставки «Пространство, сила, конструкция», которая открылась в ставшем резиденцией фонда V–A–C палаццо Дзаттере, — критики разных поколений — Татьяна Сохарева и Ирина Мак — рассуждают о революционной системе символов и знаков в контексте нашего непростого настоящего. Ирина Мак — о выставке «Пространство, сила, конструкция».
Алиса Порет. Обложка книги Николая Заболоцкого «Как победила революция». Фрагмент. 1930. Государственное издательство. Коллекция Ne boltai!
Из всех проектов, показанных на нынешней Венецианской биеннале или приуроченных к ней, выставка «Пространство, сила, конструкция», открытая до 25 августа 2017 года, единственная отсылает 100-летию Октябрьской революции. Учитывая масштаб вызванных революцией потрясений, можно было ожидать и другие проекты на эту тему, но их не оказалось. О революции вспомнил, правда, Гриша Брускин, чья инсталляция размещена в павильоне России, однако создавалась работа не конкретно для Венеции и была здесь скорее использована. Выставка же в палаццо Дзаттере делалась специально для этого места и этих зрителей, которым, вообще говоря, незачем переосмысливать трагические события в чужой стране. Достаточно узнать о них в общих чертах, опознать визуальные маркеры (Родченко с Маяковским), ужаснуться масштабам террора и узреть светлое будущее с веранды палаццо, где нежные розовые мобили современного художника Абрахама Крусвильегаса создают парафраз авангардных конструкций Владимира Татлина и других.
Русский авангард всегда в моде, это беспроигрышный ход, поэтому мы видим тут реконструированный «Рабочий клуб» Александра Родченко: можно закрыть глаза и представить себе следующие шаги — винтажные снимки «На телефоне» и «Лампочка Ильича». И вы угадаете: так и есть. Для этой выставки, впрочем, впервые реконструировали по единственной сохранившейся черно-белой фотографии дрезденский кабинет Эль Лисицкого, и он, несомненно, представляет интерес.
Выставка затевалась как диалог старого и нового — на несколько месяцев палаццо превратили еще и в арт-резиденцию (она будет действовать постоянно), где российские и иностранные художники препарировали революционные сюжеты. Вроде бы каждый изобретал на свой лад, но у всех в итоге получилась метафора революционного попрания ценностей. Этой логике подчинена работа американки Барбары Крюгер, заполнившей зал многократно увеличенными тачскринами айфонов, на которых на трех языках — русском, английском и итальянском — мы видим перечень противопоставленных другу библейских злодеяний и возвышающих душу чувств: любовь, убийство, стыд, терпение, гордыня и т. д. О том же говорит и ежедневный перформанс кубинки Тани Бругеры: на наших глазах скульптор лепит бюст Ленина, который тут же уничтожает и моментально превращает в портрет очередного посетителя. Портрет тоже живет недолго, потому что на подходе следующая модель — а ничего постоянного в мире нет.
Среди юной международной команды участников выставки оказался россиянин Михаил Толмачев, он получил от фонда V–A–C грант на создание проекта, исследующего принудительный труд в СССР — в официальной, очень приглаженной версии тех лет. Это известные фотографии зеков СЛОНа — Соловецкого лагеря особого назначения, с которого и начался ГУЛАГ. Снимки были сделаны с целью продемонстрировать миру, как честный труд перековывает отъявленных злодеев в честных граждан. На них предстает — да, тяжкая жизнь, но до тотальной трагедии далеко. Хитро устроенная аппаратура для демонстрации проекций этих кадров, по сути, и есть весь проект. Художник увидел, ужаснулся и поделился с нами — так тоже можно. Однако искусство, обращенное к памяти, давно изобрело куда более действенные и тонкие способы демонстрации подобных вещей. Здесь стоит вспомнить не только многократно и разнообразно переосмысленный художниками опыт Холокоста — эпохе большого террора посвящает свои убийственные инсталляции, например, Ирина Нахова, представлявшая Россию в Венеции два года назад.
Сегодня же в выставке участвуют обе российские художницы, приглашенные в основной проект 57-й биеннале. Вспомнив о голодающих Поволжья, Таус Махачева испекла из перетертого сена и сухих листьев «хлеб эпохи», и на вернисаже она дарила гостям, по примеру Маяковского, морковки («Не домой, не на суп, а к любимой в гости две морковинки несу за зеленый хвостик»). А Ирина Корина выстроила на втором этаже палаццо двухуровневую инсталляцию: наверху обитают буржуины, цари и попы, внизу травка зеленеет, ходят смертные. Но можно, отказавшись от простой жизни, попытаться взлететь — подняться по ступенькам. И тогда, вероятно, «кто был ничем, тот станет всем».
Работа Кориной оказалась здесь самым емким и образным современным ответом на революционный запрос, однако стоит напомнить, что новые объекты на выставке все же играют не главную роль. Здесь нет разделения на классику и современность, однако костяк экспозиции, включающей несколько разделов — «Фабрика», «Поле боя», «Театр», «Выставка», «Пресса», «Школа» и «Дом», — составляет старое искусство и документы. Архивные фотографии (самая старая — снимок Смирнова 1918 года, на котором Крупская семенит за Ильичом в кепке), воззвания и манифесты (Кандинский, автор одного из них, назван в экспликации французским художником), графика Эль Лисицкого и фотография ленинской трибуны в дизайне Ильи Чашника, реконструированный киоск Густава Клуциса, ранняя, 1931 года, живопись Александра Дейнеки. В книге «REVOLIUTSIIA! DEMONSTRATSIIA!», подготовленной фондом V–A–C к выставке, мы видим и архитектурные проекты — в том числе здания газеты «Правда» Алексея Щусева, блестящий памятник конструктивизма, который как раз сейчас уничтожают. И это отличная иллюстрация вечной революционной ситуации в нашей стране.
На выставке же есть орнаменты тканей, придуманные Любовью Поповой, и эскизы спектакля «Смерть Тарелкина», оформленного Варварой Степановой, родные, а не реконструированные трехмерные объекты Родченко 1920-х годов, из нью-йоркского МоМА. Все призвано не только отразить историю авангардного советского искусства, но и показать его в контексте событий.
Можно было предположить, что мы увидим вещи из собственной коллекции Леонида Михельсона, основателя фонда V–A–C, но кураторы, заинтересованные в чистоте эксперимента, пригласили к участию другие институции — Греческий музей современного искусства в Салониках, Sepherot Foundation в Вадуце (Лихтенштейн), частные собрания (например, фантастический агитационный фарфор дал на выставку Алекс Лахман; а записочки юной Светланы Аллилуевой папе Сталину — «Приказываю тебе позволить мне пойти с тобой в кино» — из коллекции Ne boltai!).
Ne boltai! хранится в Чикагском институте искусств, который стал основным партнером выставки. Из того же собрания происходит и уникальная работа Валентины Кулагиной, которая запечатлела страшный момент ареста ее мужа Густава Клуциса — таким образом, он единственный присутствует в палаццо Дзаттере и как герой, и в роли жертвы..
Подобных вещей почти не сохранилось. Мы знаем лагерные рисунки «сидельцев» Юло Соостера и Бориса Свешникова, но не видели работ на эту тему, созданных художниками, оставшимися на свободе. Работ того времени, посвященных репрессиям, как уверял меня один известный московский куратор, не осталось вообще. Оказалось, это не так — вещи, да, изымались, уничтожались, в том числе самими авторами, опасавшихся за жизнь родных и себя. Но — вот же, мы видим, висит. Кулагина и сама здесь присутствует — фигура в синем халате, замершая в распахнутой двери. Клуцис, который в 1938-м будет расстрелян, спускается по лестнице в сопровождении НКВДшника с лицом каменного гостя, отбрасывающего мощную черную тень. Этот страшный визуальный документ оказался здесь самым убедительным свидетельством эпохи и точной метафорой революции, продолжающей пожирать даже своих правнуков, не то что детей.
