Варвара Степанова. Человек не может жить без чуда
В новой книге издательства «Ад Маргинем Пресс» собраны тексты художницы, графика и дизайнера Варвары Степановой (1894–1958), создававшиеся ей на протяжении практически полувека. Вместе со своим мужем Александром Родченко она находилась в самом эпицентре авангарда. Организаторы, участники и свидетели многих исторических событий, они застали стремительный расцвет авангарда на гребне революции и такое же стремительное его увядание. На страницах дневников Степановой, составляющих значительную часть книги, постоянно возникают собеседники, гости, единомышленники — Кандинский, Малевич, Татлин, Попова, Маяковский, Брики и многие другие деятели искусства первой половины XX века. С любезного разрешения издательства публикуем отрывок из записей художницы 1920 года: размышления об искусстве и художественной критике, бескомпромиссная оценка современников и, конечно, Александр Родченко.
Варвара Степанова. Варст (монограмма художницы). 1919. Линогравюра. Музей современного искусства, Нью-Йорк
17 марта
Нет книг интересных по искусству, и трудно их писать, так как критики и современные теоретики обычно мало знают и мало понимают в искусстве, но Анти[1] думает, что если бы они знали искусство больше, то сами занимались бы творчеством.
Писать о художниках надо все-таки с трех сторон: его биографию (особенно как и при каких условиях он работал), куда войдет и психология его творчества; о технике, т. е. о самой живописи с профессиональной точки зрения, куда войдут и его достижения, и открытия в искусстве, и то, какое место он занимает как мастер; и, наконец, о нем как о художнике (это последнее мне не очень ясно, сюда войдет идеология, его художественное мировоззрение, стремления его духа и достижения иного порядка, чем техника).
Самым ценным материалом для выяснения личности художника и, может быть, единственным являются дневники и письма, так как личная беседа или совместные разговоры группы художников всегда будут терять в смысле ценности индивидуальных взглядов, но будут, с другой стороны, давать бóльший материал для искусства вообще, для выяснения им самим его художественных заданий или осуществлений. В разговорах невольно будешь переходить от частного (своего личного творчества) к более общему, или о творчестве вообще, или о фактуре, композиции и т. д., но вообще, а не в частности твоей. И о своем творчестве будешь говорить постольку, поскольку это надо для сравнения или выяснения того или иного положения. И мне кажется невероятной нелепостью тот способ писания монографий, который применяется теперь, когда художник вдруг выбирает себе автора, ведет с ним специальные для этого случая беседы, напичкает его, и тот, будучи совершенно не расположенным до этого к данному художнику (в смысле творчества), начинает писать о нем книгу, стараясь не забыть все то, что ему говорил художник.
Правда, может быть, это немного лучше, чем то, что делалось раньше, когда о художнике мог писать кто угодно, как угодно, не спрашивая и даже не осведомляя художника, но все-таки это — полумера и в сильной степени соглашательская, а потому лишенная всей необходимой здесь остроты и запаха, хотя это очень гнусное слово. Я думаю, что в будущем все теоретики будут так же дробиться и специализироваться, и индивидуализироваться, как и художники.
Большинство статей и даже книг о художниках так нелепо написаны, что, если переменить фамилию художника и названия картин и подставить другие — статья будет такой же ценностью и никакого абсурда содержать не будет.
***
Кандинский смотрит очень широко на искусство, и от этого он не проникается глубоко и многого не замечает. Это объясняется простым физическим законом: когда будешь подниматься вверх, то горизонт будет больше, но частностей и деталей внизу будешь видеть меньше.
Он понимает искусство, как ни странно, даже совершенно противоположное и взаимно уничтожающее его, разбирается в нем, но только до известной черты, которую он никогда перейти не может.
Это особенно было заметно в его работе в Музейной комиссии Отдела[2], где он часто мог пропустить хорошие вещи, и это заметили и Анти, и Фальк.
Во всем его творчестве есть непосредственность, чересчур примитивная интуиция и даже не интуиция, а только случайное впечатление.
И его художественное восприятие всегда предметно, это отметил и Шевченко[3] — что, хотя Канд. и пишет будто бы беспредметно, но все его вещи страшно предметны по восприятию, и он даже это, может быть, бессознательно, не скрывает, подписывая под ними предметные названия «сумрачное», «гребень» и т. д.
И настолько в моих вещах, несмотря на предметную как будто форму, восприятие совершенно абстрактное и беспредметное, так что никто из художников, видевших их, не назвал их предметными.
Анти прочел сейчас в книге «Кандинский», что по какому-то канону нужно бросать 10 взглядов на натуру, 1 взгляд на холст и ½ взгляда на палитру; а Василич[4] говорит, что ему надо 10 взглядов на холст, один на палитру и ½ взгляда на натуру; Анти же «все 12 взглядов на холст», а палитру он наизусть знает, натуры ему не надо.
22 марта
Опять началась травля. Несмотря на то, что, как и Лентулов, по крайней мере Василичу говорит, что я талантливый и даровитый человек, но нет стажа, и поэтому надо меня вычеркнуть из И. Х. К.[5]
Об этом Фальк звонил Василичу, и тот его отчитал по телефону, а Лентулов сегодня опять пристал к Василичу, который очень крепко меня защищал и заявил, что он удивляется, как Лентулов поддается на такую провокацию, и что я хотела подать заявление, а он (Василич) уговорил меня остаться, и вообще он не допустит этого.
Василич крепко держится пока, но ему еще придется здорово, выдержит ли он только…
Лентулов говорит, что вот и новый Союз[6], и РАБИС, и Отдел[7], и Группа — все против меня.
Анти говорит, что все-таки нет худа без добра; и что все то, что на меня сейчас обрушивается, выгодно для него, так как эти удары, конечно, были предназначены ему, но они укрепили его положение, о нем уже речи не может быть; он, так сказать, признан, а я служу отводной мишенью.
Шестаков разговаривал с Куприным и с Машковым обо мне. Куприн говорит, что он такого творчества не понимает, так как это не в его принципах, но, конечно, все это даровито. А Машкова он старался поддеть тем, что Васнецов с Машковым не сядет за один стол и назовет его щенком и что нам не следует так же давить молодых, которые вносят жизнь и освежают, не давая застояться.
***
Собирается фактический материал, подтверждающий мысль Анти, что искусство начинается там, где художник отходит от натуры, и поскольку он дальше отходит, постольку там больше искусства.
Сам он хочет сделать из картона плоские фигуры, раскрасить их, установить, осветить рефлектором и написать.
23 марта
Это желание есть у многих художников. Греко писал с восковых кукол. Пикассо с картонных рельефов, Шевченко тоже хочется найти манекен и с него написать, и вот — Анти…
24 марта
Анти очень увлекся композицией. Владеет ей в совершенстве. Вчера он рассказывал, что раньше, глядя на белый холст, он представлял композицию в общих чертах — такие-то формы и вот такие цвета; а теперь он на белом холсте видит уже обдуманную вещь, которую только остается написать, все до деталей он представляет себе точно и ясно. Вчера он, лежа на кровати, с удовольствием смотрел на белый холст и говорил, что потом он уже и писать не будет, а только смотреть на готовые, загрунтованные холсты и думать…
Мысль у него бежит скорее, чем он успевает ее реализовать, особенно теперь, когда у него нет совершенно времени для работы, все заедает служба.
Те художники, у которых богато одаренная фантазия и воображение, всегда ударяются в рисунок, так как им легче запечатлеть работу творчества. Вот Ван Гог не обладал фантазией, поэтому больше писал и мало рисовал и брал чужие рисунки для своих картин.
У Анти избыток воображения настолько неистощимый и как бы выдавливающийся из его мозга — он никогда даже и со своих эскизов не пишет картин, а предпочитает сделать новый рисунок прямо на холсте…
Его фантазия проявляется не только в творчестве, но и в обыденной жизни в придумывании всевозможных выходов, как практического, так и теоретического характера. И очень забавно, что он может упорно работать, чтобы построить какое-нибудь практическое удобство дома, но по характеру ленив и нетерпелив. Доминирует у него всегда и над всем творчество и строительство, конструирование. Конечно, он обладает большими конструкторскими способностями.
Сейчас Родченко увлекается музыкой. Началось это таким образом. Были мы у Гана[8] несколько раз в его отсутствие, и Анти сел за пианино и стал играть, сперва сумбурно, больше на басовых нотах (он вообще в музыке любит шум и грохот), а затем освоился с клавиатурой и играет, не имея понятия ни о нотах, ни о гаммах, какие-то свои композиции. Очень свободно и даже какая-то техника у него появляется. Повторить своих импровизаций не может и говорит, что их не помнит. Местами выходит у него очень интересно, и мне слушать его очень нравится. Хотелось бы послушать музыку каких-нибудь новаторов, узнать, в чем дело и куда они идут и что разрушают или создают.
Ненавидит Анти в музыке мелодию, поэтому классики музыкальные не производят на него впечатления; единственно, что он терпит в старой музыке, это технические вещи, которые имеют некоторый интерес и сейчас как известное достижение. Музыка <…> переживаниях, и большинство произведений страдают отсутствием техники, восполняемой мелодией и затушевывающей все остальное.
Вчера на гитаре Анти пробовал давать концерты своих музыкальных композиций; но гитара очень уж специфична и сентиментальна по своему звуку.
Технические упражнения на ней почти невозможны так, как на пианино.
***
Недавно Анти размечтался, ему хотелось бы очутиться во времени на пятьсот лет вперед — посмотреть, что случилось с его картинами в будущем, и обратно сейчас же вернуться. Он, конечно, уверен, что таких вещей, как его, не было и не будет, ибо такие…
Он думает, что будущие критики и теоретики искусства оставят его произведения так, как он сам их помечает, из уважения к творчеству автора и раз автор сам это так сделал.
Все, что я здесь пишу, — конечно, для будущего, чтобы оставить возможно полное представление об Анти-художнике. Вчера снимались мы с ним вдвоем первый раз, он сделал композицию из предметов домашнего обихода для этого.
Я сидела на перевернутом столе, в руках — кисть огромная, через плечо проволока, опиралась на гитару, перевернутую сверху вниз. Анти — на полу, вытянув правую ногу и согнув в колене другую, опирался на огромную линейку.
Сбоку перевернутый стул и в нем электрическая лампочка громадная, в 2000 свечей, вроде дугового фонаря. Вышли похожие на бродячих музыкантов или на цирковых артистов-эксцентриков, особенно Анти в своей ермолке.
***
Сейчас замечается большое увлечение современностью, и благодаря этому многое из прошлого теряет в цене, но я думаю — как раз то, что менее ценно. Прошлое воспринимается в особенно ценных его достижениях. Думаю, что такой период будет достаточно продолжительным.
Примечания
- ^ Семейное прозвище Родченко.
- ^ Музей живописной культуры существовал с 1918 по 1929 год.
- ^ Шевченко Александр Васильевич (1883–1948), живописец, педагог.
- ^ В. Кандинскому.
- ^ Институт художественной культуры (Инхук).
- ^ Профсоюз художников-живописцев, созданный в 1917 году и объединявший три федерации — Старшую, Среднюю и Молодую (Левую).
- ^ Отделе изобразительных искусств Наркомпроса.
- ^ Ган Алексей Михайлович (1893–1942), график, художественный критик.
