Фейк-ньюс, искусство и когнитивная справедливость

В своем эссе, опубликованном в журнале October №159 (Winter 2017), историк и теоретик искусства Дэвид Джослит, автор таких книг, как «Искусство с 1900 года: модернизм, антимодернизм, постмодернизм» и «После искусства», критикует капиталистический спектакль, выносит приговор американским «свободным медиа» и объясняет, как современное искусство может противостоять трампизму. Редакция «Артгида» благодарит Дмитрия Потемкина за перевод этой статьи Джослита.

Рэйчел Харрисон. Больше новостей. Ситуация. 2016. Вид инсталляции в галерее Greene Naftali, Нью-Йорк, апрель 2016. Courtesy автор, галерея Greene Naftali

В духе романа Джорджа Оруэлла «1984» так называемые альтернативные «правые» переводят критику, нацеленную на их собственные практики, обратно на официальные медиа (не говоря уже о ЦРУ и ФБР). Теперь фейк-ньюс можно назвать что угодно, если обвиняющий обладает властью (то есть платформой) публично оглашать свои обвинения^[2]. Иными словами, любые новости являются фейком хоть с чей-нибудь точки зрения, и, как следствие, любая концептуальная категория —например, сама категория «фейк-ньюс», — может быть лишена своего закрепляющего значения и войти в тренд в качестве полисемичного слогана^[3]. В этом заключается власть «Твиттера» — продвигать группы текстов через разнообразные концептуальные контексты, подрывая их, а отнюдь не стремясь к достижению (и уж тем более не достигая) какой-либо конкретной истины. В такой политизации информации нет ничего нового: факты всегда ратифицировались властью, а нормы доказывания разнились от эпохи к эпохе. Когда-то контроль над информацией реализовывался через цензуру со стороны суверена и его доверенных лиц, однако начиная с XVIII века, с подъемом современного мира медиа, он все больше опирался на способность информации приковывать внимание публики, а публичных дебатов — устанавливать истину. То, что со временем стало «свободной прессой», никогда не предоставляло свободного доступа к информации: так, в эпоху телевидения контроль осуществлялся через сосредоточение технологий вещания в руках правительств и корпораций. Сегодня претенденты на информационный суверенитет повсюду — безумные пользователи «Твиттера» в своих башнях Трампа (имеются в виду Трамп-тауэрс — небоскребы, которыми владеет и управляет Дональд Трамп. Самая известная Трамп-тауэр находится в Нью-Йорке: именно в этом небоскребе миллионер 16 июня 2015 года объявил о вступлении в президентскую гонку. — Артгид) постоянно спекулируют на внимании. Поскольку власть заключается в способности вести борьбу за аудиторию, она достается поставщикам наиболее сенсационных новостей — поэтому звезда реалити-шоу может быть выбрана в президенты, а последние два президента США, пришедшие к нам из двух совершенно различных политических вселенных, баллотировались и выиграли, обещая «перемены». И пусть с определенной точки зрения новости всегда были фейком, сегодня мы наблюдаем кризис способа удостоверения их подлинности. Нас затягивает какофония непримиримых друг с другом истин, каждая из которых кажется кому-то (искренне или нет) заведомо ложной. Похоже, мы потеряли общую смысловую платформу, позволявшую, по мнению немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса, взвешено оценивать альтернативы. Публика вроде отрицателей глобального потепления и сам Трамп, отказывающийся верить в масштаб российских хакерских атак, беспечно отвергают и обесценивают общепринятые процедуры научного исследования и сбора разведывательной информации. Такое положение во многом оказалось возможным благодаря тому, что моя лента новостей кастомизирована под меня, а ваша скроена под вас: нам не нужно разрешать противоречия, достаточно просто потреблять их как зрелище, подобно реалити-шоу. Сегодня мы скорее аккумулируем информацию, нежели оцениваем; мы функционируем больше как профили, чем как граждане.

Это положение можно описать как состояние когнитивного конфликта, в котором различные виды знания соперничают друг с другом, в противоположность попытке агонистического, но продуктивного политического перевода или обсуждения. Известный португальский социолог, специалист в области социологии права Боавентура ди Соуза Сантуш предложил теоретическое обоснование подобного конфликта между привнесенными извне («западными») и коренными методами познания, построенное, как может показаться, на несовместимых высказываниях о сущности знания (а также его трансформации в собственность). Сантуш призывает к осуществлению особого рода «когнитивной справедливости» — компенсации за подавление и эксплуатацию коренных способов мышления. Такова, по мнению социолога, необходимая реакция на «бездну» между гегемонистским знанием, наиболее мощными формами которого являются западные наука и право, и другими типами познания. Например, западная наука будет отвергать аутентичные медицинские практики, видя в них обычаи и предрассудки (до тех, разумеется, пор, пока не найдет способ их приватизировать и монетизировать). Сантуш риторически вопрошает: «Почему все ненаучные знания считаются местными, традиционными, альтернативными или периферийными?»^[4]

После борьбы с политикой экономии в Европе, голосованием за Брексит и избранием Дональда Трампа президентом Соединенных Штатов вопросы о когнитивной справедливости, которые некогда ограничивались конфликтами между западными формами знания и теми формами, что возникают или еще продолжают существовать на глобальном Юге, теперь должны быть признаны внутренними вопросами и для самого Запада. Но что может означать когнитивная справедливость в условиях трампизма? На мой взгляд, она связана с приватизацией и аккумуляцией доступа к навыкам, необходимым для анализа данных — то есть новостей, неважно фейковых или нет, — и оценки их относительной правдивости. Образование, развивающее эту способность находить и анализировать информацию, в демократическом обществе должно стать публичным правом и общественным благом, однако, как и в случае с непропорциональным владением экономическим богатством, происходит неравное распределение богатства когнитивного. Элитные частные университеты и школы, так же как и государственные школы в богатых муниципальных округах, аккумулируют непропорциональное количество ресурсов, в то время как остальным достается все меньше и меньше. Бетси Девос, назначенная Трампом на должность министра образования, является ярой сторонницей приватизации школьной системы, и вполне вероятно, что она попытается завершить процесс радикального ущемления когнитивных прав, который был запущен еще давно. Приватизация доступа к знанию и ее финансовый аналог в виде критического уровня студенческих долгов усиливает фрагментацию и товаризацию информации, способствующих восхождению фейк-ньюс.

Какое отношение ко всему этому может иметь искусство? Во-первых, если говорить об очевидном, искусство не спасет нас от Трампа, пусть даже представители мира искусства могут — и уже это делают — использовать свои связи, сети для сопротивления его политике. Однако постконцептуальное искусство имеет реальный контроль над вопросами когнитивной справедливости. Современное искусство занимает область, крайними полюсами которой являются развлечение и исследование. Я не из тех, кто изначально отрицает любые зрелищные формы искусства, однако мне кажется, что они не могут помочь нам в решении этих вопросов. Однако в форме исследования искусство может использовать то, что американский социолог Пол Старр называет «неуместной информацией», то есть такие типы контента, которые другие формальные дисциплины или профессии впитать неспособны. Более того, оно может прослеживать пластичность информации, глубоко вовлеченной во властные отношения. Иными словами, искусство — это ресурс для выработки политизированной и материализованной — и даже формальной — теории информации, связанной с когнитивной справедливостью. Сейчас, когда страхи по поводу возвращения фашизма кажутся оправданными, слишком легко прийти к выводу, что подобное теоретизирование при помощи материи и формы неуместно. Но, по-моему, это будет ошибкой. Когнитивная справедливость означает сопротивление примитивизации публичной речи и сопровождающего ее спектакля, когда кандидата с многолетней карьерой и сложной политической программой несправедливо называют «мошенницей Хилари» и на этом основании списывают со счетов. Мы должны выступать в пользу сложности и неоднозначности, представляемыми искусством, при этом пытаясь понять и теоретически осмыслить привлекательность отлично удающихся Трампу манипуляций. Это нетривиальный проект с неочевидной тактикой, но именно его искусство может и должно выбрать.