«Говорят, что это Леонардо. Верится с трудом»
На аукционе модернизма и современного искусства Christie’s в Нью-Йорке 15 ноября 2017 года картина Salvator Mundi («Спаситель мира»), считающаяся работой Леонардо да Винчи, продана за ошеломительные $450 млн — это абсолютный рекорд цены за когда-либо проданное произведение искусства. Однако нью-йоркский критик Джерри Сальц не видит в этом ничего хорошего. Накануне аукциона он излил весь накопившийся яд на Christie’s, экспертов, маркетинг в искусстве, а заодно и на доверчивую публику.
Леонардо да Винчи. Salvator Mundi. Около 1500. Дерево, масло. Фрагмент
Между зевак, набившихся в полутемную галерею Christie’s посмотреть на то, что аукционный дом именует «величайшим и самым неожиданным художественным открытием XXI века» — новую картину да Винчи, утраченную в 1600-е, — протискивается известный эксперт в области искусства и спрашивает меня: «А что, собственно, Леонардо делает в разделе Modern & Contemporary?» Прежде чем я успеваю ответить: «Действительно, что?», он сам отвечает на свой вопрос: «Все дело в том, что 90% этой картины создано в последние 50 лет». И он прав. Картина напоминает выдуманную кем-то версию утраченного оригинала, кроме того, на рентгенограммах видны трещины, разрушения красочного слоя, вздувшееся дерево, стертая борода и другие детали, скорректированные, дабы сделать эту копию более похожей на оригинал.
Произведение, которое носит название Salvator Mundi («Спаситель мира») — изображение взирающего на нас полупризрачного мужчины в голубом хитоне. Левая рука поднята в благословляющем жесте, в правой — хрустальный шар, и все это на черном фоне. Работа датирована 1500 годом — настоящему Леонардо тогда было 48 лет и он был самым известным художником в мире. Вечером в среду это небольшое произведение собираются пустить с молотка. Стартовая цена $100 млн (что даже не кажется такой уж большой суммой, учитывая, что работа Деймиана Херста «Во имя любви к богу» — инкрустированный бриллиантами череп — имела такую же цену). Это объясняет поведение представителя Christie’s, который как бы невзначай интересовался, не предложит ли кто-нибудь «два миллиарда». В нашем безумном мире такое вполне может произойти. В качестве промоушена аукционный дом выпустил 162-страничный буклет с цитатами из Достоевского, Фрейда и самого Леонардо и несколько видеороликов, запечатлевших эйфорию зрителей от «нового шедевра». Обязательно посмотрите расширенный клип, где три сотрудника компании рекламируют картину гонконгским клиентам, описывая ее как «святой грааль нашего дела, мужской образ Моны Лизы, последнего да Винчи, наше детище, настоящий блокбастер, сопоставимый с открытием новой планеты, более ценный, чем нефтеперерабатывающий завод».
Я не историк искусства и уже тем более не специалист по старым мастерам. Однако я смотрю на произведения искусства вот уже пятьдесят лет, и одного взгляда на эту картину достаточно, чтобы понять, что это не Леонардо. Это абсолютно мертвая картина. Ее поверхность инертна, она тусклая, ее лакировали, очищали и вновь перекрашивали столько раз, что картина одновременно кажется и старой, и новой. Именно поэтому при ее описании Christie’s использует такие слова, как «таинственная», обладающая «аурой», способная стать «вирусной». Вирусной? Ну да, как постер, может быть. Эдакий двухмерный эрзац Иисуса для приборной панели автомобиля.
Вам нужны еще аргументы в пользу того, что это фейк? Эксперты полагают, что в мире существует примерно 15–20 картин да Винчи, и среди них нет ни одного «портрета» Иисуса (хотя есть несколько картин с изображением Иисуса-младенца. — Артгид). Нет и ни одного лица анфас. Всего его картины, в том числе и портреты, изображают фигуры в более сложных ракурсах. Даже самый близкий к «Спасителю мира» «Иоанн Креститель», также 1500 года (в Лувре он датируется между 1513 и 1516. — Артгид) представляет нам юношу вполоборота, с игривым взглядом и волосами куда более детализированными, нежели кудри, которыми так восхищаются в Christie’s.
Леонардо обожал писать людей в динамичных, сложно закрученных позах. Здесь он предвосхитил Рафаэля, который, по словам Вазари, уже в двадцать лет вдохновлялся работами своего друга Леонардо. Мастера Возрождения заставляли фигуры взаимодействовать с поверхностью и структурой картины, изгибая пространство и вовлекая в него зрителя куда больше, чем это происходило в традиционных фронтальных портретах. Леонардо никогда не показывал фигуры фронтально, как в плоскостной и приверженной симметрии византийской живописи. Вообще все мастера Возрождения в тот момент уже давно ушли от средневековых прообразов ренессансного искусства.
Маркетинговый отдел Christie’s сделал ставку на «золотое сечение» — гармонизированную систему пропорций, широко применявшуюся еще 2500 лет назад в искусстве античной Греции, вдохновлявшем ренессансных мастеров. «Золотое сечение» — это, грубо говоря, математическая система измерения пространства, согласно которой прямоугольники и другие фигуры внутри картины могут последовательно быть поделены на бесконечную фрактальную серию меньших прямоугольников, квадратов, овалов и т. д. В картине, висящей у Christie’s, это просто бросается в глаза. Однако, мне кажется, ни один уважающий себя художник не опустился бы в то время до столь очевидного, особенно в расцвете карьеры, когда признанные мастера вольны были делать все, что им вздумается. Если кто-то восхищается тем фактом, что Salvator Mundi — это «золотое сечение», ему необходимо опомниться и осознать простую истину: «золотое сечение» можно так или иначе применить практически к любому изображению. И Леонардо (который был прежде всего изобретателем) просто подняли бы на смех и заставили сбежать из Италии.
К 1500 году Микеланджело уже завершил работу над своей потрясающей «Пьетой» в Риме и перебрался во Флоренцию для работы над «Давидом». Там же тогда работал и Боттичелли. Трудно представить, что прибывший во Флоренцию да Винчи, оказавшись в компании молодого Микеланджело (которого уже тогда называли «юным да Винчи»), вдруг ударил по креативным тормозам и создал столь консервативное произведение. Если подлинная картина действительно была создана в 1500 году, то к тому времени Леонардо уже давно перерос самого же себя в юности. Перерос намного. Достаточно взглянуть на его многочисленных мадонн (например, на «Мадонну в скалах», 1483–1499) или прекрасный «Портрет музыканта» (1485) (в Амброзиане он датируется 1490–1492. — Артгид)
Не говоря уже о многогранной, расширяющей сознание «Тайной вечере», завершенной в 1498 году. Мысль о том, что после приезда во Флоренцию Леонардо вдруг превратился в посредственного автора поствизантийских портретов, мне кажется полным бредом. Но именно такой нарратив продвигает маркетинговый отдел Christie’s, хотя по факту все было наоборот, ведь в 1502 году Леонардо написал «Мону Лизу». Как ни крути, Salvator Mundi никоим образом не вписывается в его творчество. Но давайте поверим Christie’s на слово, предположим, что это действительно картина 1500 года и эти локоны и руки написаны да Винчи. Но даже если это и так, все остальные элементы композиции, включая замысловатый узор и прозрачное стекло, которые в то время принято было отдавать писать многочисленным ученикам и подмастерьям, — все они абсолютно бесчувственны и инертны. Эта мрачная и старомодная картина напоминает множество других картин с благословляющим Иисусом — очередной аргумент против того, что картина написана Леонардо, обладателем эпического таланта.
В сфере продаж это старый трюк: банальная жадность, безответственная махинация, заставляющая наивные массы «восхищаться» старым мастером, в то время как на самом деле это все дым и пускание пыли в глаза. Первое, что вы слышите из уст Christie’s: «Единственный способ узнать ценность этой картины — выставить ее на аукцион». Это в корне неверно. Будь это реальный да Винчи, его ценность сразу была бы понятна коллективной культуре. Идея пустить картину с молотка, чтобы осознать ее ценность, лишний раз показывает, насколько в Christie’s отстали от жизни. В то же время это намек на новую систему власти, печальный признак того, что авторитет аукционных домов вырос настолько, что один из них пытается пропихнуть новую работу старого мастера — работу, которую одни эксперты принимают, другие воспринимают скептически, но никто из них не стремится устраивать по этому поводу публичные разбирательства. Специалисты, наверное, думают: «Ученые сменяются каждые двадцать лет, вот другие потом придут и разберутся». Они словно не желают раскачивать уже треснувшую институциональную лодку. В мире, где люди опасаются за свой статус, специалисты по старым мастерам хранят молчание и не желают комментировать ситуацию. Понятно, что и в Christie’s никто не скажет: «Ребята, притормозите!» Я многих оттуда знаю — все любят искусство и хорошо в нем разбираются. Но если дело запахнет керосином, они и слова не скажут — слишком многим рискуют, чтобы открыто высказываться по этому поводу и вследствие этого лишиться рабочего места. Тем более когда в компании царят настроения типа «поезд ушел, все равно ничего не изменишь».
Но все хорошо, что хорошо кончается. И эта история тоже хорошо кончится. Я имею в виду, плохо кончится для Сhristie’s. За такую цену столь сомнительную работу не купит ни один музей. И даже если ее купят частный коллекционер или частная институция, чтобы навязать публике как «последнего да Винчи», выставлять и зарабатывать на этом кучу денег — им достанется поделом (даром что эти $100 млн — или $2 млрд — можно было бы пустить на более важные вещи). Что касается Christie’s, мир искусства должен объявить аукционному дому бойкот и рассматривать его как то, чем он на самом деле является, — как враждебного свидетеля в деле искусства. Последнее слово в отношении всей ситуации я хотел бы предоставить Энди Уорхолу: в 1963 году, узнав, что в Нью-Йорк собираются привезти «Мону Лизу», он сказал: «Почему бы кому-нибудь не снять с нее копию и не привезти именно копию? Ведь никто не увидит разницы».
