Хенрик Вибсков: «Я любил играть с водой, грязью и глиной»
На сегодняшний день Хенрик Вибсков (родился в 1971 году) является одним из ярчайших представителей (наравне с художником Олафуром Элиассоном) так называемого «Нового нордического движения», состоящего из представителей современной культуры скандинавских и северных европейских стран. Своей деятельностью они формируют новую пан-нордическую идентичность и являются агентами локальных культур в глобальном международном контексте. В первую очередь Вибсков известен как дизайнер одежды, в которой скандинавский минимализм сочетается с яркими орнаментами, пришедшими с востока и юга. Он также практикующий музыкант и художник — не так давно его персональные выставки прошли в Париже и Копенгагене, а его работы принимали участие в выставках в P.S.1 в Нью-Йорке, Институте современного искусства в Лондоне и Palais de Tokyo в Париже. Хенрик Вибсков рассказал «Артгиду» о своих любимых художниках, отношениях между искусством и модой и о том, как российский автопром заставляет его чувствовать себя гордым.
Хенрик Вибсков. Фото: Miriam Dalsgaard
Георг Ягунов: В какие игры вы играли в детстве?
Хенрик Вибсков: Игры... у нас за домом был небольшой лес. Я любил в нем играть с водой, грязью и глиной, из которой мы лепили шарики размером с теннисные мячи и кидались ими друг в друга, это было довольно опасно. Там, в лесу, мы фантазировали и обо всем забывали, придумывая себе какие-нибудь роли.
Когда мне было около 10 лет, я влюбился в музыку и очень хотел выступать на сцене. В небольшом гараже, где тусовались соседские ребята, у меня была ударная установка. Мы все играли на одном барабане — просто били по нему без всякого ритма. Это было крайне хаотично!
Г.Я.: А сейчас вы считаете себя художником или дизайнером?
Х.В.: Я учился в школе дизайна с художественным уклоном (Central Saint Martins College of Art and Design в Лондоне — прим. «Артгида»), где в то же время сохранены традиции рукоделия. Себя же я мыслю художником со знанием рукоделия и текстиля. Не вижу особого смысла относить себя к какой-то определенной категории, и если кто-то занимается подобным, мне это не интересно. Я просто занимаюсь тем, что мне нравится — модой, перформансами, инсталляциями или музыкой.
Г.Я.: Что для вас одежда и мода?
Х.В.: Это очень важная часть человеческого взаимодействия, так мы общаемся и посылаем друг другу сигналы. В комнате с сотней людей вас может привлечь один-единственный человек, исключительно тем, как он одет — вам даже не обязательно с ним разговаривать. Одежда может прятать и раскрывать, давать ощущение безопасности или, наоборот, уязвимости. Это зачаровывает!
Г.Я.: Не думали создать военную форму?
Х.В.: Да! Это очень сильная вещь. Когда я работаю над своими проектами, я как бы создаю маленькое общество, поэтому идея военных званий, которые я мог бы всем раздавать, мне кажется очень близкой.
Г.Я.: Как вы связаны с архитектурой или пространственным дизайном?
Х.В.: Мне бы очень хотелось постоянно работать с комнатами и пространствами, изменять их с помощью различных структур, цветов и тому подобного. Я работал с тканями, хлопком, волокном и шерстью на протяжении последних 17 лет, и эти же материалы я использую в своей выставке. Мое ремесло, моя история, мои конструкции пришли из этого мира — я умею работаю с тканями в трех измерениях.
Г.Я.: Что вдохновило вас на создание выставки Ultra Neck Plus?
Х.В.: В первую очередь сама структура шеи, потом уже тело, мышцы и нервная система. Шея — очень чувствительная и хрупкая часть тела, через нее проходит воздух и кровь.
Г.Я.: Как прошла прошла выставка в Париже?
Х.В.: У нас было около 22 000 посетителей. Иногда приходило по 1200 человек в день, поэтому, я думаю, это был успех.
Г.Я.: Некоторые модельеры (вроде Хельмута Ланга или Мартина Маржелы) покинули мир моды, чтобы посвятить себя искусству.
Х.В.: Эти парни продали свои компании, поэтому могут себе позволить быть художниками. Мне кажется, это отказ от ответственности за компанию в пользу самостоятельности. Индустрия моды стремительна, нужно всегда работать в команде, уверен, что и мир искусства когда-нибудь сможет стать таким же быстрым. А возможно, они решили попробовать нечто более спокойное, сменить скоростной поезд на маленькую яхту.
Г.Я.: Какие художники и движения вдохновляют вас?
Х.В.: Немецкая идея «гезамткунстверк» (тотального произведения искусства — прим. «Артгида») и дизайн Баухауза очень вдохновляют, как и многие современные художники. Недавно я смотрел работы голландского художника Фолкерта де Йонга. Его скульптуры и перформансы великолепны. Датско-норвежский дуэт Эльмгрена и Драгсета тоже делают хорошие вещи. Как-то раз они просили меня создать костюм для их выставке в Париже. Это было платье для одной из скульптур, сшитое из нейлоновых носков. Их объекты могут быть очень ясными и содержательными, но при этом они так же мастера создавать такие покинутые всеми пространства: их новая работа в музее Виктории и Альберта в Лондоне похожа на забытую готовую декорацию на съемочной площадке.
Г.Я.: А что вы думаете о коллаборациях модных домов с художниками (как Марк Джейкобс и все-все-все, например)? Почему это нужно брендам? И зачем художникам?
Х.В.: Эти два мира — мода и искусство — всегда были близки. Многие художники создают какие-то модные образы и платья. Например, Мэтью Барни, который придумывает костюмы для своих фильмов. В то же время есть модельеры, которые пытаются делать более артистические вещи. Искусство и мода идут рука об руку, при этом не держась за них. Они параллельны. Для компаний это в первую очередь способ привлечь к себе внимание и создать ауру эксклюзивности. Художники, которые в этом участвуют, делают это по разным причинам: кто-то ради денег, кто-то ради того, чтобы заявить о себе на другом поле и попробовать получить новые коммерческие перспективы. Обе партии надеются на лучшее и делают все, что в их силах, потому что клиенты нужны обеим.
Г.Я.: Держите в голове мысль о продажах, когда придумываете одежду?
Х.В.: Мне приходится обращать на это внимание, потому что работаю я не один — у меня целая компания со множеством сотрудников. Но я стараюсь быть гибким. Иногда трудно продать что-то концептуальное. К примеру, во время работы над The Transparent Tongue, одним из своих анатомических проектов, я создал большое количество розовой одежды. Розовый оказалось продавать очень тяжело, так что заработать на этом не удалось.
Г.Я.: Связывает ли вас что-то с Россией?
Х.В.: Я продаюсь в нескольких магазинах в Москве и Санкт-Петербурге. Мне бы хотелось в них побывать, мне кажется, там хорошая атмосфера. Возможно я бы посетил какое-то отдаленное место, в котором люди обычно не оказываются, например, в Сибири.
Моя главная связь с Россией это моя машина. Я вожу «Ниву» и очень этим горжусь. Их таких, по-моему, всего две в Дании. Ее видно сейчас из окна, она очень красивая! Поэтому в каком-то смысле я на связи с Россией каждый день.
Также я делал проект с марионетками, который назывался The Russian Boy Puppet Quartet, в театре Millenium в Кеннеди-центре в Вашингтоне. У нас было четыре музыканта, четыре кукловода и четыре куклы. Это был эксперимент с музыкой, движением и нитями. Несколько ребят, которые помогали нам делать шоу, были русскоговорящими латышами. Поэтому когда мы раздумывали над именами для кукол, решили назвать их в честь ассистентов: Дмитрий, Николай...
Г.Я.: А как вам живется дома, в Дании?
Х.В.: Здесь много всего хорошего происходит. Люди становятся все более открытыми и готовыми к междисциплинарным проектам, вопросы задают: это искусство? это мода? Люди осознают, что можно сделать какие-то вещи проще. У нас в целом социалистическое общество: мы платим высокие налоги, все друг с другом делятся, слишком много не заработаешь, но при этом у нас бесплатное обучение. И мне кажется, это здорово, особенно в сравнении с США, где чтобы попасть в колледж надо заплатить целое состояние. Дания подает остальному миру отличный пример. Но затем я вижу как тяжело приходится тем, кто сюда приезжает впервые. Например те, кто приезжает мне помогать, стажеры, ассистенты. Это показывает суровую изнанку нашей страны. Но я и не могу быть совсем объективным, ведь я здесь родился и иногда мне тяжело взглянуть на вещи со стороны.
Г.Я.: Какие у вас текущие и будущие проекты?
Х.В.: В своей практике я много работаю над костюмами для оперы, балета и разных танцевальных дисциплин. Еще я ставлю «Лебединое озеро» в Осло вместе с одним шведским режиссером, который хочет придать ему более современный вид, а также «Парсифаля» Вагнера в Польше вместе с группой Hotel Pro Forma, интересующихся больше перформансом. Как-то так получилось, что сейчас я работаю над 5–6 постановками одновременно. Это тяжело, но мне кажется, у меня получается все лучше. Главное — понимать, что ты делаешь, и не бояться об этом говорить. В противном случае состоятся тысячи встреч, на которых будут обсуждать посторонние вещи. Поэтому я просто делаю свое дело. Что касается искусства, у меня скоро будет большая выставка в Designmuseo в Хельсинки в январе, примерно в два раза больше, чем все то, что я делал в Париже и Копенгагене.
Г.Я.: Как изменилась ваша жизнь, после того как вы дважды стали отцом (в 2011 и 2013)?
Х.В.: Это перемена от концентрации на себе и своем эго к заботе о ком-то еще. Если раньше в фокусе был только ты сам, теперь ты скорее где-то на третьем ряду. Можно долго работать над проектом, но рано или поздно придется остановиться и уделить время ребенку. Меняются приоритеты, но в зависимости от условий можно продолжать эффективно работать. Дети не останавливают творческий процесс, но помогают четче сосредоточиться на том, что ты делаешь.
