Круглый стол: архив как актив
На пути архива между приватным собранием в мастерской художника и государственным хранением лежит зона тотального риска, где архивы теряются, распыляются или, наоборот, растут в цене и приобретаются музеями. В рамках публичной дискуссии Биеннале частных коллекций при поддержке masters:dom эксперты обсудили, кто, как и зачем собирает архивы сегодня, какие есть альтернативные места бытования архивов и как цифровая эпоха меняет понятие уникальности. В дискуссии участвовали сооснователь фонда «Новые коллекционеры» и Биеннале частных коллекций, генеральный директор аукционного дома Sotheby’s Russia & CIS (2007–2016) Михаил Каменский, главный редактор журнала «Коллекция» Алексей Сидельников, главный хранитель и архивист студии «Тихая» Дарья Коновалова и руководитель научного отдела и старший хранитель архива Музея «Гараж» Анжела Гурциева.
 Михаил Каменскийискусствовед, сооснователь фонда «Новые коллекционеры» и Биеннале частных коллекций |  Дарья Коноваловаглавный хранитель и архивист студии «Тихая», Нижний Новгород |
 Анжела Гурциевастарший хранитель архива и руководитель научного отдела Музея «Гараж» |  Алексей Сидельниковглавный редактор журнала «Коллекция» |
Анжела Гурциева: Несмотря на то что через мои руки прошли десятки архивных фондов, для меня все еще остается загадкой, какими путями они к нам попадают. Что происходит в промежутке между домашним собранием, которое формирует художник или куратор, и моментом, когда оно становится частью архива как институции? Мой первый вопрос — к Алексею Сидельникову. Почему коллекционер вдруг начинает интересоваться архивами? Ведь зачастую это только пыльные монотонные собрания документов — по крайней мере, на первый взгляд.
Алексей Сидельников: Действительно, часто это просто «серые» собрания самой разной и порой непонятной всячины. Но коллекционируют ли архивы целенаправленно? За свою практику я ни разу не встречал таких людей. Архивы, конечно, есть в собраниях или на хранении у частных лиц, но почти всегда являются дополнением к коллекции.
Если говорить о целях, то можно выделить две основные. Первая — заработать деньги в будущем, вторая — получить информацию для себя. Архив можно продать, издать, использовать сведения для книги или журнала.
Бывают архивы частные или архивы предприятий. Большая часть последних по закону сдается государству — и это наименее интересная для нашего обсуждения часть: как правило, сдают что «положено», а самое ценное оставляют себе. Поэтому наиболее интересны архивы, которые переходят в частное владение. О них часто никто не знает — 99% остаются «в тени».
Михаил Каменский: Я не могу согласиться с утверждением о том, что нет людей, коллекционирующих архивы. Их не очень много, но они есть. Иногда архивы стоят очень больших, даже огромных денег, а вокруг них разворачиваются настоящие детективные и политические истории. Яркий пример — архив Николая Ивановича Харджиева. Его вывозили, похищали, арестовывали на таможне; часть украли — и она пошла по рукам. Но основное тело архива сначала попало в музей Стеделейк, а затем, в результате сложных переговоров на высоком уровне, было передано в Российскую Федерацию и сейчас хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). По истечении определенного Харджиевым срока практически все материалы оказались в открытом доступе; они постепенно расшифровываются, публикуются, экспонируются — сегодня этот архив живет полноценной жизнью.
Есть и другие значимые архивы. Например, после смерти одного известного искусствоведа советской эпохи, последнюю часть жизни посвятившей экспертизе произведений русского авангарда, остался огромный архив заключений и документов, связанных с атрибуцией. Их пересмотр может выявить как неизвестные подлинники, не вошедшие в культурный оборот, так и подделки, украшающие чьи-то интерьеры. Такой архив как информационная бомба: он способен открыть путь к научной истине или стать эффективным рычагом давления. И, конечно, он может стоить немалых денег.
Является ли такой архив — историко-художественный, отражающий инструментарий искусствоведческого и технико-технологического анализа произведений искусства, — объектом повышенного интереса для коллекционеров? Безусловно. Подобные случаи уникальны, но в совокупности они формируют рынок, поле для охоты.
Анжела Гурциева: Для вас архивы — это еще и личная история.
Михаил Каменский: Я наследник архива своего отца. Это огромное собрание документов, которое я передал в Музей «Гараж» на длительный срок для каталогизации, обработки и экспонирования. До этого много лет пытался самостоятельно его обработать, описать и сделать публично доступным, но преуспел лишь частично. Для владельцев объемных наследственных архивов их научное освоение и публикация — титанический труд, колоссальное моральное и финансовое обременение. Если наследник — специалист, например историк искусства, и, разбирая архив наследодателя, идет в русле собственных научных интересов, профессионально работает с полученным материалом, то он совмещает приятное с полезным. Но подобное случается нечасто, и разбор домашних архивов становится в основном уделом верных вдов. Передав унаследованный архив в «Гараж», где его медленно, но верно обрабатывают и выкладывают в сеть Russian Art Archive Network (Сеть архивов российского современного искусства, RAAN), я несколько раз в месяц имею удовольствие наблюдать, как информация приобретает структуру, становясь интереснейшим, уникальным в своем роде и общедоступным источником по истории отечественной культуры.
Алексей Сидельников: Все, что вы сказали, абсолютно верно, но я смотрю на это с другой точки зрения. Архив нужен коллекционеру как инструмент, однако сам по себе не является предметом коллекционирования. Чем интересен архив Харджиева? Документами, подписями, письмами — это огромный массив бумаг. Каждый его элемент по отдельности может стать коллекционным материалом, но архив целиком — нет. Если его можно выгодно продать по частям и есть заинтересованные покупатели, архив будут разбирать. Хотя, строго говоря, это разорение архива.
Михаил Каменский: Для меня любой личный архив, за редким исключением, — это сакральный объект, слепок времени. И в своей целостности он должен быть стабилен и неразбираем. Если он попадает в невежественные руки людей, не уважающих его совокупной ценности, то продажа по частям становится вандализмом. Распыление приводит к тому, что важнейшие связи теряются и восстановить исходную картину становится невозможно.
Архив Харджиева — сложный для обработки материал: тяжелый почерк самого Николая Ивановича, его друзей и героев, обрывки записок, сокращения. Но после обработки этой хаотической груды целлюлозы бумажки и фантики обретают новое качество, превращаясь в объект колоссальной научной ценности. При поддержке фонда In artibus РГАЛИ издал уже три тома расшифрованных документов из архива Харджиева. Теперь любой исследователь русской культуры через эти сборники может получить доступ не только к документам, но и к квалифицированным комментариям. Другой, совсем свежий пример — разобранный, систематизированный и опубликованный «Гаражом» архив коллекционера Леонида Талочкина.
В нашей стране этот рынок, возможно, не так развит, но любая национальная библиотека в Европе или США заинтересована в приобретении архивов. Порой покупают и малозначимые с обывательской точки зрения собрания документов. А раз покупают, значит, существует и рынок, значит, есть «охотники». Путь архива на полку научного хранилища далеко не всегда прямой. Периодически важные с точки зрения русской культуры архивы появляются на крупнейших мировых аукционных площадках — за последние десятилетия на Sotheby’s и Christie’s возникали архивы Пастернака, Нуриева, Цветаевой, Булгакова, Прокофьева, Тарковского, Набокова, материалы, связанные с династией Романовых, и много другого.
Анжела Гурциева: Михаил, почему вы решили передать архив своего отца на временное хранение, а не в постоянное владение? И именно в частный музей, а не в государственную институцию?
Михаил Каменский: В 2019 году я выступил с инициативой передать архив своего отца, историка искусства и художественного критика Александра Каменского частному музею — Институту русского реалистического искусства — для обработки и публикации. Музей принял больше сорока коробок с документами на основании моей достаточно подробной описи. Ознакомившись с архивом, он предложил параллельно с публикацией архива подготовить и посвященный отцу выставочный проект «Пора разобраться! Архив Александра Каменского. Художники и критик». Однако первоначальная задача научной архивной обработки требовала гораздо больше ресурсов, чем подготовка даже самой качественной выставки. И музей, погрузившись с головой в подготовку выставки, от сложной архивной работы отстранился. Задача так и не была выполнена: сначала не хватило научной квалификации и энергии, а затем у владельца музея, предпринимателя Алексея Ананьева, которому я лично искренне благодарен за полноценную поддержку проекта, возникли неразрешимые проблемы с государством: он вынужденно уехал за границу, выставка, проработав всего два месяца, была закрыта, а здание и коллекция музея описаны судебными приставами.
Для меня это стало ужасным шоком и травмой. В проект были вложены огромные интеллектуальные, эмоциональные и финансовые ресурсы. Со всей страны свезли работы мастеров, о которых писал отец, был разработан прекрасный дизайн экспозиции, посетители шли — и все рухнуло на взлете. Более того, возникла угроза и моему праву собственности на архив. К счастью, все юридические документы были в порядке, и после непростых переговоров с приставами я смог вернуть архив себе.
Этот опыт так меня напугал, что, вступив в переговоры с Музеем «Гараж», я решил подстраховаться: передал коллекцию на безвозмездной основе на десять лет, сохранив за собой право собственности. Государственный архив на такие условия не согласился бы. Условия нашего соглашения с музеем предельно ясны и прозрачны: архив должен быть обработан, аннотирован, структурирован и публично доступен. Содержащиеся в нем материалы могут экспонироваться, публиковаться и всячески использоваться в соответствии с задачами самого «Гаража» и исследовательского сообщества.
Анжела Гурциева: Дарья, вы формируете архив студии «Тихая» в Нижнем Новгороде. Зачем молодой частной студии собирать собственный архив?
Дарья Коновалова: Наш архив существует на базе архивов художников-резидентов и действует по принципу самоорганизации — все художники участвуют в его формировании. Каждый вовлечен в ведение собственного архива и организует его согласно своей уникальной логике. Наша роль как студии — это систематизация, оцифровка, подбор оптимальных методов хранения и описание каждого архива в соответствии с его внутренней структурой. В то же время мы выступаем только в роли временного хранилища: архивы художников остаются их собственностью, и они в любой момент могут забрать их. В таком случае архив институции остается в электронном виде, а физические носители сохраняются и возвращаются владельцам.
Помимо работы над архивами художников-резидентов я веду архив самой институции, который включает материалы по проектам студии и художественной деятельности вокруг нее. Мы также взаимодействуем с архивами друзей студии — Федора Махлаюка, Андрея Дружаева и Василия Рогозина. Они передали нам свои архивы на временное хранение для обработки и использования.
Анжела Гурциева: Хочется сравнить судьбу архивов и произведений искусства. С последними все более-менее ясно: художник создает работу, передает в галерею, та взаимодействует с коллекционерами, которые впоследствии могут создать собственный музей или передать работу в публичную коллекцию. А какова участь архивов? В чем идеальная конечная точка бытования архива, куда он стремится, куда попадает или должен попасть?
Дарья Коновалова: Архив формирует систему знаний о художнике: сюда относится и информация для исследователей, и подкрепление стоимости произведений за счет эскизов, исторического контекста. Так, архив укрепляет статус художника — собирает и подчеркивает ценность его биографии и творческого пути. Наша работа дает несколько примеров того, какое воплощение может обрести архив.
Один из ключевых — книга «Краткая история нижегородского уличного искусства», написанная Алисой Савицкой и Артемом Филатовым при поддержке издательской программы Музея «Гараж». Именно это издание в 2019 году, еще до формального создания студии как институции, стало для нас точкой входа в работу с архивами. Материалы были систематизированы лишь у Артема Филатова — другие художники еще собирали и обрабатывали их. В результате мы не только получили книгу, но и осознали, насколько важен архив как источник фактических знаний: память может подвести, а документы остаются.
Архивы художников стали основой и для выставочных проектов. Например, при разборе архива Василия Рогозина, который попал к нам в 2022 году, мы обнаружили множество интересных материалов — они вдохновили нас на первую в истории студии архивную выставку «322.6.2б». Мы показали материалы Василия, дополнив их документами из архивов художников-резидентов.
В этом году к десятилетию студии мы подготовили юбилейную выставку «Наши двери всегда закрыты», где тоже экспонировались архивные материалы, эскизы, документы и произведения, созданные художниками на их основе. Мы нашли новые формы презентации — например, использовали архивные кейсы из специальной бескислотной пленки, чтобы зрители могли изучать материалы без ассистирования хранителей.
Анжела Гурциева: С какими главными трудностями сталкивается частная институция, которая целенаправленно комплектует архив?
Дарья Коновалова: Основные сложности касаются юридических аспектов: авторское право, закон о персональных данных. Они определяют, что мы можем хранить, показывать, публиковать на сайте.
Второй важный момент — финансирование. Ведение архива — это большой и постоянный труд, который требует ресурсов. Здесь помогают грантовые программы. Мы сами получали грант сначала на запуск этого направления, а затем и на проект архивной школы, где делились своим опытом и обучали художников и исследователей из Нижнего Новгорода основам ведения архива.
Еще одна сложность — физическое и виртуальное хранение. Архив постоянно растет, и нужно находить место, подбирать системы хранения, особенно для хрупких материалов.
Наконец, работа с художниками. Не все сразу включаются в процесс, бывает сложно получить материалы. Существует и вопрос самоцензуры: поскольку художник сам ведет свой архив, он может намеренно редактировать биографию, афишируя или скрывая определенные документы и проекты.
Анжела Гурциева: Может ли грамотно собранный и атрибутированный архив послужить катализатором для рынка произведений искусства? Например, повысить стоимость работ художника, повлиять на его репрезентацию?
Михаил Каменский: Это называется провенанс — история бытования произведения искусства. Провенанс имеет огромное значение. Мы не можем считать подлинным ни одно произведение русского авангарда, если оно появилось «из ниоткуда». Возьмите Малевича, Лисицкого, Татлина, Пуни, любого художника 1910–1930-х годов, прошедшего через мясорубку социальных трансформаций. Документы терялись, работы пропадали — это поле не только для исследователей, но и для фальсификаторов.
Я многократно сталкивался с загадочными произведениями, якобы чудом спасенными от уничтожения в годы борьбы с формализмом. И вот сейчас, спустя почти сто лет, за них просят миллионы. Но несмотря на все перипетии истории, как правило, в архивах все-таки находятся осколки информации, которые, складываясь в пазл, помогают воссоздать реальную картину и понять, могла ли та или иная работа появиться в указанное время и попасть в конкретный музей.
Многие исследователи тратят годы на выяснение этих деталей, но гораздо больше тех, кто злоупотребляет наличием белых пятен. Образовавшиеся информационные лакуны необходимо заполнить подлинной информацией. И ценность технологических экспертиз — химических, физических — по сравнению с архивным свидетельством второстепенна. Если есть неопровержимый архивный документ, противоречащий истории бытования, предлагаемой продавцами, то никакие выводы самых передовых лабораторий не будут убедительны. Документ, подтверждающий провенанс, — это 90% надежной атрибуции.
Анжела Гурциева: Как вам кажется, какие периоды или направления в советском и современном российском искусстве испытывают наибольший «архивный голод»? Каких коллекций и исследований нам радикально не хватает?
Михаил Каменский: Художники — особая порода людей, и среди них невелик процент тех, кто до конца осознает важность фиксации своего профессионального следа. Если художник не обладает необходимым уровнем самоорганизации, то свидетельств подлинности не остается. Это в первую очередь касается авторов, работающих в сфере цифрового контента.
Если же обратиться к истории искусства, то окажется, что по любому направлению хотелось бы иметь дополнительные материалы. Это касается и художников, работавших по госзаказу, и представителей андеграунда. Искусство акционизма без документальной фиксации превращается в ничто: поехали ребята в поле, устроили акцию — снег растаял, остались лишь воспоминания. Современное искусство эфемерно — и без должного к себе уважения стремится к исчезновению.
Поэтому архивный «голод» ощущается везде, и по мере развития цифровых технологий он будет только нарастать, а рынок архивов — развиваться. Помочь могла бы тотальная цифровая слежка за каждым, но доступ к таким архивам будет, конечно, закрыт.
Алексей Сидельников: Дарья создает архив действующих художников, Михаил передал для изучения и систематизации архив своего отца. Может показаться, что этого достаточно, но последние тенденции, связанные с искусственным интеллектом, ставят новые вопросы. Наше поколение создает уже не физические, а электронные архивы. Можно ли считать достоверными данные, обработанные ИИ? И до какого момента?
Я знаю это на примере нашего журнала: каждое 1 апреля мы публикуем откровенную галиматью, чтобы развлечь читателей. Однажды мы обратились к ИИ с просьбой сгенерировать для редакции несколько тем — и он выдал нам наш шуточный материал как научное исследование, подкрепив его ссылками, но не указав, что это первоапрельская шутка. Может быть, кто-то и приедет в ваш архив запросить бумаги, но кому-то будет лень — он полезет в интернет и наткнется там на такие «источники».
Значимость физических архивов колоссальна, и с каждой минутой она становится все больше. Допустим, архив переведут в электронный вид. Но как гарантировать, что по пути в него не подсунули новое? Архивы становятся важнее, а то, что в «электронке», — все опаснее.
Михаил Каменский: Когда я передавал архив в Музей «Гараж», то специально просил, чтобы качество сканирования документов было достаточным для комфортного чтения, но недостаточно высоким для несанкционированной оцифровки. Потому что как только информация становится машиночитаемой, она поглощается ИИ, этим коллективным «мозгом» — и уникальность архива, составляющая основу его ценности, теряется. Предъявить иск о плагиате потом будет некому.
Обработка искусственным интеллектом, когда все отсканированное уносится в абстрактную ноосферу, противоречит самой сути архива. Уникальное становится не общедоступным, а размытым, дисперсным. Материальный объект, сформулированная человеком истина, превращается в нечто газообразное. Завтрашнее поколение ИИ может превратить это в универсальную «мудрость» — миллиметр от античных философов, что-то из средневековой схоластики, каплю от французских и российских философов XX века и немного мудрости индийского вождя. Это меняет взгляд на историю и, по сути, уничтожает ее. Как только знание гомогенизируется, проследить развитие мысли становится невозможно.
Я за развитие искусственного интеллекта и всеобщую доступность, но при этом за сохранение уникального. Архив и архивист должны стоять на защите этого.
Анжела Гурциева: Мой последний вопрос обращен в будущее тех архивов, о которых мы сегодня говорили. Учитывая международный контекст, как нам улучшить положение архивов сегодня?
Дарья Коновалова: Что касается исчезновения цифровых материалов, то здесь ключевой принцип — дублирование на разных носителях. Изначально архив попадает к нам в материальном виде, мы его оцифровываем. Таким образом, у нас есть физический оригинал, его цифровая копия и опись. Эти данные хранятся на разных носителях и дублируются в облаке.
Анжела Гурциева: Мне кажется, в этом есть мудрость: чтобы достоверно сохранить архив, нужно его рассеивать — на разные носители, среди разных людей, копировать и передавать. В таком коллективном сохранении — его будущее.
