Тихое и звонкое Ирины Пивоваровой

3 марта 2023 года писательнице, поэтессе и художнице Ирине Михайловне Пивоваровой исполнилось бы 84 года. По этому случаю в Центре Вознесенского, посвятившем отдельный зал выставки «Центр исследований Оттепели. Эпизод III» ее стихами и рисункам, прошел поэтический вечер. Участники вместе с сыном Пивоваровой и хранителем ее архива Павлом Пепперштейном вспоминали творческие приемы и находки и, конечно, читали стихи — набранные ею на печатной машинке, с карандашными пометками, детские, взрослые, а также неизданные. «Артгид» решил разобраться во множестве событий творческой жизни Ирины Пивоваровой, неизвестных широкой публике, и в кочующих по немногочисленным биографическим справкам фактах.

Ирина Пивоварова. Фото из семейного архива Павла Пепперштейна

Я как чудовище пчела
Пью соки радостные дней
И сквозь меня проходят запах, вкус и цвет
Меня, меня, меня
Глядишь и нет
Меня^[1].

Кажется, вся творческая жизнь Ирины Пивоваровой изложена в романе «Круглое окно»: творческая в том смысле, что художница сочиняет ее сама, на ходу, вплетая в канву повествования истории о семье, школьных друзьях, студенческих влюбленностях, летних каникулах в Коктебеле и Переделкине, выдающихся современниках из числа деятелей культуры и искусства — Евгении Евтушенко, Арсении Тарковском, Эдуарде Лимонове и других. Начинается роман как классические мемуары — с воспоминаний о детстве в коммунальной квартире на Бауманской, где семейство Шимесов занимало шестнадцатиметровую комнату (впрочем, старшему брату, Павлу, в будущем скульптору-монументалисту и автору декоративных решеток Московского дворца пионеров на Ленинских горах, приходилось спать в коридоре). Отец, Моисей Павлович Шимес, — врач, «будущий доктор наук, так и не получивший докторского звания»^[2] в связи с «Делом врачей», по воскресеньям вместе с дочерью натирал дома паркет и водил ее на утренники в консерваторию. Мать — Эсфирь Эммануиловна Хасина, инженер текстильной промышленности, с «русской внешностью и характером»^[3], которая провела годы эвакуации с детьми в башкирском Белорецке, работая на проволочном заводе. Ирочка росла шумным и непоседливым ребенком, и, согласно вступительному слову к повести «Однажды Катя с Манечкой»^[4], как героиня ее книги «О чем думает моя голова» (1975) третьеклассница Люся Синицына, мечтала целыми днями есть мороженое, запомнить все-все песни и стать художницей. Последнее в мемуарах самой Пивоваровой не упоминается.

Возможно, именно отсутствие подробностей о личной и особенно творческой жизни толкает создателей биографических очерков о писательнице вольно трактовать некоторые факты, частично списывая портрет Пивоваровой с ее юных литературных героинь или обращаясь к «Круглому окну», автор которого, хотя и был достаточно откровенен, явно не ставил своей целью полноценное жизнеописание. Например, в романе упоминается работа на киностудии «Мосфильм»: в одних источниках Ирину называют декоратором^[5], в других — художником по костюмам^[6].

На «Мосфильм» товарищ Шимес И.М. попала в 1963 году по распределению после окончания Московского текстильного института и была назначена ассистентом художника по костюмам III категории с месячным окладом 69 рублей. В еженедельной газете «Советский фильм», издававшейся киностудией для работников, Ирина Шимес впервые упоминается в выпуске от 24 октября 1963 года как художница: в заметке «В литературном объединении» говорится, что встреча объединения 10 октября была посвящена разбору и обсуждению творчества художницы И. Шимес и ассистента режиссера Е. Рыбанец. «Ирина Шимес прочла свои рассказы и стихи для детей. Ее работы отличает тонкое понимание детской психологии», — отмечает автор материала И. Следин. Практически через год, 1 октября 1964 года, на «Литературной странице» газеты публикуют короткий рассказ И. Шимес «Две Маргариты», 26 ноября — «Кефир» в рубрике «Уголок творчества наших читателей».

В своих воспоминаниях^[7] Павел Пепперштейн пишет, что мама училась на художника-модельера и начинала как fashion designer. Именно так, художником-модельером, Ирина представилась Корнею Ивановичу Чуковскому, когда они с Виктором Пивоваровым приехали в Переделкино показывать иллюстрации к «Тараканищу». Тогда она удостоилась выразительного взгляда «Великого Мастера» и замечания «сапожник без сапог» за недостаточно элегантные вьетнамки. Единственная на тот момент детская книга Ирины «Тихое и звонкое» с дарственной надписью Чуковскому «Хорошему учителю от плохой ученицы» («хотя на самом деле вовсе не считала его учителем, а себя плохой ученицей»^[8]) пропала при пожаре детской библиотеки в апреле 1978 года.

Как следует из абитуриентской автобиографии, после окончания средней школы комсомолка Ирина Моисеевна Шимес несколько месяцев работала контролером пряжи на ткацко-отделочной фабрике и в 1957 году поступила в Московский текстильный институт (ныне Российский государственный университет имени А.Н. Косыгина) на факультет прикладного искусства, сдав экзамены по живописи и истории СССР на «отлично» и получив «удовлетворительно» по рисунку. Хотя и призналась, что все курсовые работы за нее шил друг Рудик (Рудольф) Антонченко^[9], училась хорошо: «Способный художник. Все меня хвалят. Вешают натюрморты в коридоре институтском напоказ»^[10]. Во время учебы проходила летнюю практику в Минском доме моделей, о чем также пишет в «Круглом окне»: «Тупорыльчатые эскизы костюмов, манекенщицы с гладкими жопами. Закройщик — старичок еврей. Я людям служу своими примерками»^[11]. И писала вот такие стихи (оба 1961 года):

С балкона дома номер восемнадцать
Ветер унес
Штаны

Они над городом летели
Две трубы
Одного дымохода

Была прекрасная погода

***

Вы самцы и самки
А я катаю санки
Дурочка малолетняя
Двадцатидвухлетняя

В 1963 году Ирина окончила институт по специальности «Художественное оформление тканей и изделий из них», с отличием защитив диплом по теме «Одежда для летних пионерских лагерей» и получив квалификацию «художник-технолог по моделированию костюма». В интервью изданию «Коммерсантъ» Пепперштейн рассказал, что дипломная работа начинающего модельера была применена на практике в лагере «Артек» и «артековцы в течение почти десяти лет ходили в маминой форме»^[12].

Виктор и Ирина Пивоваровы. Фото из семейного архива Павла Пепперштейна

В том же 1963 году Ирина Шимес встретила Виктора Пивоварова, тогда делавшего первые шаги в книжной иллюстрации: в его воспоминаниях под названием «Влюбленный агент» даже указана точная дата — 29 апреля, «на каком-то вернисаже»^[13]. В «Круглом окне» эпизод описан подробнее: «Когда я училась курсе на третьем моего факультета прикладных искусств, наш факультет решил устроить объединенный вечер со студентами художественного отделения Полиграфического института в гостинице “Юность” — по стенкам были развешаны графические и живописные работы студентов, были какие-то эстрадные номера, танцы-шманцы, буфет, — и тут я встретила своего приятеля Женю Шитикова… <...>. Рядом с Женей стоял толстый молодой человек, будущий мой муж Витя Пивоваров. Я с ходу предложила ему, смешливо озирая его круглую конституцию, устроить совместную пантомиму, и он с ходу согласился»^[14]. В студенческие годы Ирина занималась в студии пантомимы при Центральном доме работников искусств и, как писала сама, «была на ней помешана», забросив «все свидания и развлечения»^[15].

По воспоминаниям Пивоварова, Ирина мечтала писать стихи и сказки для детей, а он — пробиться в детской книге как художник. Вскоре после знакомства они поженились и затеяли «романтический проект любовного характера»^[16]: Ирина сочиняла стихи, а Виктор их иллюстрировал. Первая книжка-раскладушка «Всех угостила» (первоначальное название «Кисель» сочли неблагозвучным) вышла в издательстве «Малыш». За ней последовали сборники стихов и прозы «Паучок и лунный свет» («Малыш», 1965), «Тихое и звонкое» («Детская литература», 1967), «Тик и Так» («Малыш», 1967), «Жила-была собака» («Детская литература», 1973), «Два очень смелых кролика» («Советская Россия», 1975).

Безусловно Ирина была не только соавтором, но и музой Виктора. «Образ Иры на много лет определил женский тип во множестве моих иллюстраций и свободной графике», — пишет он во «Влюбленном агенте»^[17]. В частности, две женские фигуры в книге Корнея Чуковского «Мой Уитмен», которую Пивоваров проиллюстрировал в 1969 году черно-белыми рисунками в духе Рокуэлла Кента, вдохновлены супругой.

Перекликается это и с воспоминаниями художницы Ирины Наховой, еще подростком бывавшей в гостях у Виктора Пивоварова в мастерской — с мамой, Галиной Кузьминичной Пешеходовой, в то время работавшей в издательстве «Детская литература», а потом и самостоятельно: «Я приехала к Пивоваровым на Молодежную, совсем недалеко от метро, небольшая квартира в стандартном доме, там я встретила Иру и ее крохотного младенца Пашу. Почему-то мне кажется, что Паше было 9 месяцев (родился 29 мая 1966 года. — Артгид). В том же доме, но на другом этаже был еще один младенец — Антон Носик. Друзья Вити и Иры — Вика Мочалова и Боря Носик были соседями. Скорее всего, Иру я видела и раньше в мастерской, но эта первая встреча в доме запомнилась навсегда. Ира — длинноногая красавица, ноги неимоверной длины, как у Вити на картинах, ноги, превращающиеся в дороги, ведущие за края картины и бездны. Ноги, которые уводили Иру далеко-далеко в фантазии: в стихи, в рисунки, в приключения, в небесную улыбку Чеширского кота, которая остается и после исчезновения хозяина»^[18].

Ирина активно печаталась и вне дуэта «г-на Пивоварова и г-жи Пивоварихи» (так их называл Чуковский^[19]): «Как птицы спорили» («Малыш», 1966), «Месяц в озере» («Советская Россия», 1969), «Что случилось утром» («Волго-Вятское книжное издательство», 1970), «Школьное окно» («Детская литература», 1971); последний стихотворный сборник поэтесса иллюстрировала самостоятельно. Вспоминая свою библиографию в сопроводительном письме при приеме в Союз писателей, отметила, что те публикации были «сочувственно встречены критикой» и несколько стихотворений вошли в «Антологию детской мировой поэзии» (ФРГ, 1972).

Виктория Мочалова, знавшая чету Пивоваровых с середины 60-х, вспоминает, что Ирина постоянно писала, практически ежегодно выходили ее детские книжки — с иллюстрациями Виктора или ее собственными^[20]. Делиться творчеством в кругу художников, поэтов и писателей, куда входили Илья Кабаков, Эдуард Гороховский, Григорий Перкель, Всеволод Освер, Рубен Варшамов, Овсей Дриз, Игорь Холин, Генрих Сапгир, Юрий Мамлеев и другие, было естественной практикой. Пишущие читали свои тексты, художники показывали новые работы, а местом встреч были мастерские, в частности мастерская Пивоварова в подвале дома №13 на улице Богдана Хмельницкого (сейчас улица Маросейка).

Вот каким запомнилась Пивоварову «творческая кухня» семейных лет: «Свои стихи, “для себя”, Ира пишет легко, но писание, казалось бы, невинных детских стихов для издательств, т. е. “для них”, становится адским галерным трудом. Она изводит меня, обращаясь ко мне с каждой новой строчкой как к единственному, постоянно под рукой находящемуся критику и редактору. И мне поневоле пришлось им стать»^[21].

Один из писательских кризисов как-то настиг Пивоварову зимой в Доме творчества в Переделкине, о чем она рассказала коллеге, автору сценария к мультфильму «Падал прошлогодний снег» Сергею Иванову: «Я хочу работать, но у меня ничего не получается. Все, к чему я прикасаюсь, лишается смысла, проще говоря, у меня не клеится моя жалкая литература, стишки не пишутся, рассказы не льются, двух строчек не могу склеить». Этот разговор Пивоварова описывает в письме подруге и подытоживает: «Ой, какая банальщина, Господи! Вот поэтому я и не пишу, боюсь писать, потому что как доходит до дела, начинаю отчего-то торжественно вещать прописные глупости. А отчего это, так и сама не понимаю. Хотя внутри как бы и понимаю все, вроде умной собаки»^[22].

Непростыми были не только процесс сочинения, но и отношения с издательствами: многие стихотворения, на первый взгляд безобидные, не допустили к печати бдительные редакторы. Одно из них — «Картошкины ножки»:

Весною у нашей картошки
Выросли белые ножки.
Наверно, еще бы немножко —
От нас удрала бы картошка.

Она побежала бы в поле
И теплой укрылась землею,
А дождик картошку бы полил,
Согрело бы солнце большое.

И пели б картошечке птицы:
— Картошечка,
Как тебе спится
В теплой весенней землице?

И около длинных
Картошкиных ножек
Выросло б множество
Новых картошек^[23].

Стихи для взрослых (те самые, «для себя») писались в стол: опубликовать их для широкой публики в советское время не представлялось возможным. Это привело к изобретению самиздата в домашних условиях. Первый сборник неподцензурной лирики — «Слова» — Пивоваров сделал в 1968 году, затем — «Яблоко» в 1970-м и «Разговоры и миниатюры» в 1973-м.

Старшими поэтическими товарищами Ирины были лианозовцы Генрих Сапгир и Игорь Холин, а поэт Овсей Дриз ходил в гости к Пивоваровым учить «Иру “делать” стихи»^[24]. В 60-е особенно заметна преемственность обэриутской поэзии (коллеги по «детскому» цеху сравнивали поэтессу с Даниилом Хармсом, но ей самой ближе был Николай Заболоцкий). Независимо от возраста читателя, получалось «реалистичное и простое превращение обыденного в сказку»^[25].

Улица улей урна улитка
А я кто такая?
А я молодая
Урна
Окурками вашими я
Доотвалу сыта
В меня вы плевали
Не раз

Но кроме того
Я улитка —
Ушла от ваших
Глаз

Но кроме того
Я улей
Где мои мысли
С утра и до ночи
Жужжат
Где рядом и мед
И яд

Ну и конечно
Я улица —
Сама по себе иду

В 1976 году, спустя год после подачи заявления, Ирину Пивоварову приняли в члены Союза писателей СССР. В личном деле, находящемся в Российском государственном архиве литературы и искусства, хранится выписка из протокола заседания бюро творческого объединения детских и юношеских писателей от 6 сентября 1976 года. Присутствовавшие на нем Мария Прилежаева, Юрий Яковлев, Яков Аким, Ирина Токмакова, Ирина Стрелкова, Альберт Лиханов, Павел Катаев, Владимир Морозов, Александр Кулешов и Анатолий Митяев единогласно постановили рекомендовать Пивоварову в члены Союза писателей. Сохранились и стенограммы последующих комиссий — от 27 октября и 3 ноября 1976 года о приеме «беспартийной еврейки» в СП. На обоих слушаниях звучали хвалебные рецензии, выступавшие писатели, уже признанные советской властью, заявляли, что Пивоварова работает и издается около десяти лет («то, что она до сих пор не член Союза, делает честь ее скромности»), зачитывали ее стихи («поэзию нельзя пересказать, выхваченные наугад цитаты — тоже не очень веское доказательство») и анализировали творческие методы («очень бегло и просто даже обидно, что ее так наскоро оценили»)^[26].

Роман Сеф отметил, что приход Пивоваровой в детскую литературу был не прост: «Первые ее публикации появились как раз в то время, когда проще и легче всего было стать эпигоном, заимствовать чужой голос, чужой прием. Слишком многие в те годы увлекались подражанием Хармсу, а классическая традиция в детской литературе была столь сильна, что избежать влияния Маршака, Чуковского или же Михалкова и Барто удавалось немногим. Ирина Пивоварова пришла со своим голосом в детскую литературу». Одобрительно о писательнице отозвался и Борис Заходер: «У нее — хотелось бы воспользоваться старомодным определением — “симпатичное дарование”. Мягкий юмор, фантазия, хорошее чувство слова и наблюдательность, можно было бы сказать — чисто женская, не будь у нее других корней: Ирина — художник по образованию, и нередко она сама иллюстрирует свои книги». Борис Слуцкий говорил об особом месте Пивоваровой, «потому что подобно Чарушину и Ватагину она пришла в детскую литературу из художественной среды. Она — жена сказочника-живописца Пивоварова, и она идет к слову через изображение, и это придает, как уже говорила Наталья Петровна (Кончаловская), прелесть ее стихам». Наталья Кончаловская описывала оформление книги «Школьное окно» с авторскими иллюстрациями поэтессы: «Стихи напечатаны на большой черной школьной доске, возле которой стоит в очень выразительной позе фигурка рыжего мальчишки, смущенного, очаровательного бездельника». На оригинальный иллюстративный ряд обратила внимание и Ирина Токмакова, руководившая семинаром по детской поэзии, в котором участвовала Ирина: «Пивоварова вообще очень одаренный человек, она хороший художник, одна из ее детских книг оформлена ею самой. А это в лучших традициях детской литературы — вспомним Евгения Чарушина, Виктора Голявкина, Юрия Коринца». В.А. Андреев, как и Кончаловская, заседал в приемной комиссии, зачитывал рекомендации и высказал следующее: «Автор умеет несколькими штрихами, простыми словами нарисовать такой портрет малыша, и вместе с тем в этом малыше можно уже видеть взрослого человека, его задатки, стремления, его будущее»^[27]. Все шестнадцать участников итогового слушания проголосовали за принятие Ирины Пивоваровой в Союз писателей. Соответствующее постановление секретариата правления Союза писателей СССР датируется 16 декабря 1976 года — Пивоварова Ирина Михайловна значится в нем детской писательницей.

На пути к официальному признанию в детской литературе она не оставляла «взрослые» стихи: постепенно ироничная манера 60-х уступила место рефлексии над знакомыми ей «школьными» сюжетами — отношениями учителей и учеников, домашними заданиями и оценками. На 1974–1976 годы пришлась работа над концептуальными сборником «Родная речь». В его основу лег одноименный учебник русского языка для учащихся третьего класса средней школы, совсем как тот, над которым корпит Люся Синицына в рассказе «Я думаю о деле» (сборник «О чем думает моя голова», 1975). Пивоварова проделала с элементарными, аскетичными и обезличенными упражнениями практически алхимический эксперимент, устранив всякую субординацию и я-субъекта, обратившись к слову как к слову. Вот одно из стихотворений:

Мы гуляли в лесу
Лес
Собирали грибы
Гриб
Справа были следы
След
Разных диких зверей
Зверь
Дети встали в ряды
Ряд
И играли в мячи
Мяч
А зимою снега
Снег
Покрывают леса
Лес^[28].

После «Родной речи» последовал трехлетний перерыв во «взрослой» поэзии, во время которого Пивоварова много рисовала в разных техниках. Среди повторяющихся мотивов — подвешенное в пространстве листа яйцо (такими легковесными, хрупкими сувенирами из яичной скорлупы, с акварельными узорами и без, было принято украшать новогодние елки, лампы и шкафы в доме Пивоваровых). Или неровная линия горизонта — то темнеющая, то оранжево-красная, и унесенный ветром раскрытый зонт. Или цветы — темные, насыщенные ирисы либо изящные полевые — по технике напоминают рисунки на ткани, будто возвращая автора к специальности, полученной в институте.

Или разноцветные домики, парящие в небе, громоздящиеся друг на друге и образующие причудливые поселки. Именно серия с домиками была показана в салоне Ники Щербаковой в 1978 году на первой выставке Ирины вместе с абстрактными акварелями художника и инженера Института физики Земли Игоря Яворского, ее второго мужа («Артгид» публиковал отрывок из «Круглого окна» с описанием шумного вернисажа).

Ирина рисовала для себя и друзей всю жизнь, хотя в «Круглом окне» о себе-художнице пишет мало, буквально одним предложением упоминая о таланте рисовать «поразительно четкие и поразительно прямые линии», расслабляя кисть и бесконечно отклоняя ее то влево, то вправо^[29]. По словам Яворского, к рисованию Ирина относилась серьезно и считала, что, если изобразительные работы не говорят сами за себя, разговаривать о них бесполезно^[30].

Считается, что Пивоварова изобрела такой жанр, как проза для девочек, но героини ее изящной графики намного старше и раскованнее: эти портреты или изгибы нагих тел, нарисованные тушью, словно визуально сопровождают некоторые стихотворения. Например:

Коленями сверкая
И улыбаясь ртом
Красавица младая
Шла с белым животом

В руках качалась ноша
Из пламенных цветов
Из леса доносился
Звериный чей-то зов

Синело небо, снизу
Чернела грязь земли
Кусочек грызла хлеба
Красавица вдали

И зубы все сверкали
Терзая хлеба плоть
Но вот цветы увяли
И умерла любовь

В 80-е Ирину, по ее словам, благословил поэт Арсений Александрович Тарковский: под лестницей в переделкинском Доме творчества она зачитала ему и собравшейся публике взрослые творения, которые «не очень-то торопилась вытаскивать на свет», а потому долго не решалась показывать рукописи. «Успех был полный». Старший коллега обещал помочь с публикацией — расставить запятые и написать рекомендацию. Ответы от издательств были противоречивыми: первая рецензия объявила Пивоварову «новым словом в русской поэзии», а во второй говорилось, что «такие стихи можно писать только от скуки»^[31].

В своей поздней лирике Ирина обращалась к традициям персонажного автора и псевдоперевода. В 1985 году был создан цикл стихов «Драйка Ллойд. Бузина в стеклянном шаре», якобы переведенных с английского языка. Однако никакого оригинала, написанного в середине XIX века двадцатилетней мечтательной и храброй англичанкой, не существовало.

Я Драйка Ллойд, мои глаза как сталь
Открыты мои плечи небесам
Я Драйка Ллойд, в сверкающую шаль
Закутаны печали голоса.

За переводом вымышленных английских стихов последовали «Русско-японские стихи», завершающиеся тремя большими формами, почти сказаниями-поэмами — «Сказочка», «Муха» и «Кошка». В финале последнего автор говорит от лица Иры Шимес и одновременно обращается к ней же:

Не плачь, дитя, не плачь напрасно
Они родители твои
Они приносят труд ужасный
В твои младенческие дни.
О труд безумный, роковой!
Мне строят детство, как скворешницу
А я была с безумной головой
Простенькая девочка
Малая была
Синенькая ленточка
В голове плыла
Глазки ярко-серые
Да лица окружность
Где-то тамушки внутри
Собственная нужность.
Не плачь, дитя, не плачь напрасно
Они родители твои
Гляди: и страстно и прекрасно
Тебя любят они.
Твой папа доктор в поликлинике
А мама тоже инженер
Девочка тоненькая, миленькая
Свистишь, как птичка-зинзивер
Житьё убогое, да скудное
Коммунальное жилье
С детства жизнь была паскудная
Военное детство у нее.
Потом ходила в музыкальную школу
Всё экзамены сдавала
Траля ля да траляля
Голова заболевала.
У Лидь Иванны пела в хоре
И скажу вам не тая
Называлась Ира Шимес
Эта песенка моя^[32].

Фрагмент экспозиции выставки «Центр исследований Оттепели. Эпизод III» в Центре Вознесенского. Courtesy Центр Вознесенского

«Наблюдательность и острота взгляда, язвительность и насмешливость, в том числе и над самой собой, проявились в предсмертном “Круглом окне”, где Ира расправилась с богемной тусовкой, атмосфера которой могла быть невыносимо удушливой. Да так оно и было: два-три раза — весело и интересно, а в следующий раз — бессмысленно и скучно», — вспоминает Ирина Нахова. Упомянутый роман Пивоварова надиктовывала сыну в последние два года жизни — повествование от первого лица, как бы сейчас сказали, в жанре автофикшена, вымысла абсолютно достоверных фактов. Известная детская писательница предстает в нем не только рассказчицей, но и дочерью, подругой, модницей, женой, матерью, любовницей и просто тонко чувствующей сомневающейся натурой, переживающей творческие эйфории и кризисы, любовь и разочарование, смерть родителей и собственную тяжелую болезнь.

Ирина прожила недолгую жизнь — всего 47 лет, и умерла в 1986 году, оставив множество художественных и поэтических работ. Часть из них была неизвестна публике до третьего эпизода выставки «Центр исследований Оттепели» в Центре Вознесенского, где рукописям, рисункам и фотографиям из семейного архива был посвящен целый зал «Сонный хоровод». В ближайшее время знакомство с многогранным талантом Пивоваровой продолжится: Павел Пепперштейн и Соня Стереостырски готовят к печати большое собрание сочинений, не принятых издательствами и не имевших шанса быть опубликованными при жизни автора, с текстами современников и иллюстрациями.