Вилла для искусствоведа
Что важнее для искусствоведа — открыть миру художника или приобрести виллу на деньги, заработанные на экспертных махинациях? Можно ли преуспеть и там и там? Елена Шарнова вспоминает самых ловких историков искусства и компромиссы, на которые они шли ради выгоды.
Вилла искусствоведа Роберто Лонги Il Tasso, Флоренция. Фото: Sailko. Источник: wikipedia.org
Судя по всему, первым фальсификатором был «отец истории искусства» Иоганн Иоахим Винкельман (1717–1768). Прославленный автор «Мыслей по поводу подражания греческим произведениям в живописи и скульптуре», как и современные музейщики, был весьма стеснен в средствах. Для того чтобы приехать в Рим из далекой немецкой провинции, Винкельману пришлось пройти через множество унижений, одним из которых была перемена веры: он вынужден был стать католиком. В Вечном городе Винкельман зарабатывал на жизнь, состоя на службе библиотекарем у кардинала Альбани. Последний немало способствовал распространению моды на античность. На вилле Альбани были собраны памятники античного искусства, которые он успешно продавал приезжавшим в Рим туристам, а авторитет Винкельмана служил гарантией их подлинности. Правда, по мнению современных антиковедов, скульптуры из коллекции Альбани лишь с большой натяжкой можно считать оригиналами. В соответствии с эстетическими установками эпохи найденные при раскопках античные фрагменты «доделывались» современными скульпторами, о чем Винкельман не мог не знать.
Еще более двусмысленный характер приобрели взаимоотношения некоторых европейских историков искусства с антикварным рынком в XX веке. Приведу два примера, которые когда-то потрясли мое воображение. Первый связан с именем крупнейшего знатока итальянского искусства эпохи Возрождения Бернарда Беренсона (1865–1959). Кстати, это один из немногих западноевропейских искусствоведов, книга которого была переведена на русский язык еще в советское время («Итальянские художники эпохи Возрождения»).
Авторитет Беренсона при жизни был непререкаем. Он особенно много занимался венецианской школой живописи, а также написал хрестоматийные труды, посвященные художникам Франческо Сассетте и Лоренцо Лотто. Услугами Беренсона пользовались крупнейшие американские коллекционеры. Так, именно следуя его рекомендациям, Изабелла Гарднер собрала свою знаменитую коллекцию в Бостоне, преобразованную в музей. После смерти Беренсона в 1959 году были обнародованы документы, из которых следует, что на протяжении двадцати лет он участвовал в сделках антикварной фирмы Джозефа Дювина, без сомнения, самого крупного и успешного арт-дилера в довоенной Европе. Каждая картина, которая была продана с сертификатом Беренсона, приносила ему 25% от суммы сделки (замечу, процент очень недурной!).
У Беренсона было много преданных и талантливых учеников, которые попытались найти оправдания его действиям. Ничего, кроме пресловутого «права на ошибку», в голову им не пришло. Безусловно, Беренсон был слишком крупным ученым, чтобы подтверждать вчера сфабрикованные фальшаки. В каком-то смысле применяемые им методы атрибуции напоминают практику некоторых российских экспертов. Если картину, исполненную Якопо дель Селайо, подтвердить как Боттичелли, стоимость ее возрастет ничуть не меньше, чем у Маринуса Куккука, трансформированного в Шишкина[1]. Среди картин, подтвержденных Беренсоном, были и «настоящие»: именно с его легкой руки к Изабелле Гарднер попала божественная картина Тициана «Похищение Европы». Но после истории с Дювином любая атрибуция Беренсона вызывает подозрение!
Справедливости ради заметим, что Беренсон не всегда шел на поводу у Дювина. В 1937 году Дювин купил у барона Аллендейла «Поклонение пастухов», которое приписывалось Джорджоне. Беренсон был не согласен с этой атрибуцией и считал картину работой раннего Тициана. Проблема заключалась в том, что Дювин хотел продать картину коллекционеру Эндрю Меллону, а тот уже был счастливым обладателем нескольких Тицианов (в том числе и эрмитажного происхождения). Меллону был нужен редчайший из редких художников — Джорджоне, а несогласие Беренсона помешало совершению сделки. Самое обидное (с моей точки зрения) в том, что прав был Дювин. Через некоторое время Беренсон изменил мнение и также стал считать так называемое «Рождество Аллендейл» работой Джорджоне. Дювину все-таки удалось продать картину Сэмюелю Крессу, а позже она вместе с его коллекцией оказалась в Национальной галерее Вашингтона (история с «Рождеством Аллендейл» получила особую известность, так как на ее основе английский драматург Саймон Грей написал пьесу «Старые мастера»).
Дювин составил крупное состояние на имени Беренсона. Да и Беренсон, как можно догадаться, был небедным человеком. Он жил на широкую ногу, как князь эпохи Ренессанса, на роскошной вилле I Tatti во Флоренции — виллу вместе с библиотекой и довольно большим капиталом он завещал Гарвардскому университету. До сих пор вилла Татти — один из главных центров по изучению итальянского Ренессанса, он принимает ученых из разных стран мира. Так что деньги, заработанные у Дювина, пошли на благое дело — развитие истории искусства.
Второй, не менее громкий скандал, имеющий к тому же малоприятную политическую окраску, связан с именем Роберто Лонги (1890–1970), современника и соперника Беренсона. Лонги мы обязаны поразительными открытиями в истории искусства. Именно после его монографии о Пьеро делла Франческе (1927) этого художника стали считать великим (кстати, в этом Лонги оказался прозорливее своего соперника Беренсона, полагавшего, что картины Пьеро бледные и невыразительные). А многочисленные публикации Лонги, посвященные Караваджо (от университетской диссертации 1911 года до каталога знаменитой выставки в Милане в 1951 году), инициировали целое направление в искусствознании, которое можно обозначить как Caravaggio studies.
Злым гением Роберто Лонги стал граф Алессандро Контини Бонакосси, стремительно разбогатевший на торговле антиквариатом. Он познакомился с Лонги, когда тот был совсем молодым, и помог ему обрести профессиональный статус, поддерживая его исследования и финансируя путешествия по Европе. Звездный час Контини Бонакосси настал с приходом к власти Бенито Муссолини — сотрудничеству с фашизмом не помешало даже его еврейское происхождение. Через немецкого посредника, некоего Андреаса Хофера, Контини Бонакосси регулярно поставлял картины для коллекции главнокомандующего люфтваффе, рейхсмаршала Германа Геринга. А Роберто Лонги был его главным советником в вопросах экспертизы. Именно за заслуги перед Третьим рейхом Контини Бонакосси получил от Муссолини титул графа.
После завершения Второй мировой войны документы, связанные с продажей Контини Бонакосси картин Герингу (напомню, что в Италии, помимо всего прочего, жесточайшие запреты вывоза памятников!), рассматривал суд, что не помешало графу выйти сухим из воды. Он жил в роскошном палаццо Каппони во Флоренции и продолжал успешно заниматься антикварным бизнесом. Контини Бонакосси собрал одну из крупнейших в ХХ веке частных коллекций в Италии, большая часть которой была распродана после его смерти в 1960-е годы (именно ему принадлежал единственный подписной натюрморт Франсиско Сурбарана, который хранится теперь в музее Нортона Саймона в Пасадене).
В богатой событиями биографии Лонги был еще один примечательный сюжет. После войны, как многие итальянские интеллектуалы, он вступил в коммунистическую партию. Недаром в молодые годы Лонги дружил с футуристами (особенно с Боччони) — переход от фашизма к коммунизму или наоборот оказался для них вполне естественным. Так же как Беренсон, Лонги купил виллу в окрестностях Флоренции (Il Tasso), и у него была очень неплохая коллекция картин, включая работу обожаемого им Караваджо («Мальчик, укушенный ящерицей»). После смерти Лонги был создан фонд его имени (Fondazione Roberto Longhi), а основанный им журнал Paragone — до сих пор один из лучших искусствоведческих журналов в Европе.
В итоге оказывается, что порочащие профессиональную репутацию факты не мешают признать огромные заслуги как Беренсона, так и Лонги перед европейской историей искусства. В конце концов, что важнее «с точки зрения вечности»: открыть Пьеро делла Франческу или прикупить на сомнительные деньги виллу во Флоренции?
Но что делать сегодня простому искусствоведу в России? Нет у меня исчерпывающего ответа на этот вопрос. Замечу лишь, что история искусства не может быть сведена к экспертизе и непозволительно смешивать коммерческую экспертизу с научной атрибуцией. Десятки искусствоведов пишут сотни экспертных заключений, подтверждая очередных Шишкиных, Перовых, Кончаловских. Десятки технологов пытаются убедить нас в том, что, обнаружив некий сомнительный или напротив, «правильный» пигмент в картине того же Кончаловского, можно вынести окончательный вердикт об авторстве. При этом ни один из этих художников не удостоился ни критического каталога, ни серьезной монографии. Ни в одной художественной школе нет такого количества белых пятен, как в русской. А вот это как раз и определяет положение дел в профессии.
Меня все эти истории наводят на грустные размышления. Вероятно, что-то не так с самой профессией искусствоведа, который неминуемо попадает в зависимость либо от антикварного рынка, либо от власти. Недаром в последние годы мои коллеги стройными рядами потянулись в Академию художеств, включая тех, кто раньше «принципиально» отстаивал интересы неофициального искусства.
Очень четко отреагировала на изменение роли искусствоведа в обществе массовая культура. В старом советском фильме «Возвращение святого Луки» трепетная и восторженная искусствоведка в очках ведет экскурсию в залах Пушкинского музея. Она не в силах сдержать волнение, услышав вопрос злоумышленника: «Сколько может стоить картина Франса Халса?» Ответ ясен зрителю заранее: конечно, картина бесценна! В комедии «Любовь-морковь» искусствоведка становится главной героиней. Длинноногая красавица-галеристка в исполнении победительной Кристины Орбакайте проводит большую часть времени в тренажерных залах и косметических салонах. Она испытывает временные трудности в семейной жизни, зато в профессии вполне успешна, торгуя картинами Шагала (что могут себе позволить только очень успешные галереи). Мощным галопом носится современная искусствоведка по залам все того же Пушкинского музея, бесстрашно преследуя бандитов, похитивших Шагала, правда, не из музея, а из ее собственной галереи. Вопрос же о подлинности Шагала остается открытым.
Примечания
- ^ В 2004 году аукционный дом Sotheby’s выставил на торги картину «Пейзаж с ручьем», подписанную Иваном Шишкиным. Однако выяснилось, что годом ранее эта работа была продана на аукционе Bukowskis как произведение нидерландского художника XIX века Маринуса Куккука, а подпись Шишкина подделана. Sotheby’s снял картину с торгов.
