Шоу летающих крокодилов
Накануне открытия ярмарок VIENNAFAIR и «Арт Москва» арт-консультант Китти Оболенская поделилась соображениями о том, какими бывают коллекционеры и зачем они вообще нужны.
Фото из открытых источников
Из всей литературной деятельности я больше всего люблю статьи-классификации, потому что они удаются мне лучше всего. Таковой, собственно, и является этот, отчасти притянутый к «Арт Москве», опус, потому что речь в нем пойдет о коллекционерах.
Сверхбогатые люди в авангарде коллекционирования
Думаю, что все коллекционеры могут быть разделены на три больших класса. Первые — сверхбогатые люди, однажды вскочившие в пролетавший мимо поезд современного искусства, почувствовавшие прелесть темы, а также сообразившие, что помимо своей красоты и элегантности она еще и способна обеспечить их огромным паблисити, которое можно эксплуатировать в так называемые «хвост & гриву». Именно они маркетмейкеры и трендсеттеры сегодняшнего собирательства. Пино начинает покупать Джонатана Уотериджа или Сун Дуна — и все остальные выстраиваются в очередь за большущими полотнами Уотериджа и диковатого вида инсталляциями из изделий быта и продуктов повседневного спроса китайской провинции. Скупила Прада всего Ива Кляйна — и люди Пино рыщут, чтобы найти и купить оставшиеся работы Кляйна именно из тех серий, которые уже прибрала к рукам неугомонная и прозорливая Миучча. Или схватил, скажем, Пинчук всю выставку Херста — и тут же дометать Херста бросились все остальные. Но таких задающих тон и стиль коллекционирования людей всего пара десятков. Их обслуживает crème de la crème галерейного мира, на них ориентируются все, в том числе и музеи, иногда большие и важные.
Но я уверена, что у сверхбогатых нет времени на изыскания в области изящных искусств, они в основном заняты производством денег, и поэтому перекладывают заботы о своих коллекциях и всём, что за этим следует, на очень крутых специалистов. Возможно, эти люди не очень разбираются в тонкостях истории искусства, современной философии и социологии, но зато они остро чувствуют момент, работают наиболее верными рецепторами Zeitgeist (нем. «дух времени»). Их танец на гребне волны на глазах у изумленных Пино или Романаркадича приводит к отличным результатам. И именно эти люди сегодня создают коллекционеров и задают уровень коллекционирования. Эти эквайеры, закупщики и консультанты, на мой взгляд, могут сравниться по влиянию с пятью-шестью главными кураторами и с таким же числом главных музейщиков. Когда мы говорим о власти мегаколлекционеров, то на самом деле говорим о власти тех, кто пристроился в их тени, идет немного сзади или сбоку и часто вовсе не заметен. Конечно, у каждого коллекционера есть какой-нибудь личный пунктик, свои колокола и своя отметина. Иногда в этот пунктик попадает тот или иной художник, создается дуга высокого напряжения между коллекционером и художником, и энергия этой дуги в момент выносит художника на пик его карьеры без всяких консультантов. Но так бывает крайне редко. Позитивная отличительная черта суперколлекционера в том, что его коллекция сразу же строится как институциональная. Путь такого коллекционера — это всегда путь создания музея своего собственного имени или чего-нибудь подобного, общественно значимого.
Коллекционеры из ближайшего окружения сверхбогатых
За этими суперколлекционерами топают люди из их ближайшего окружения, точнее — свиты, или люди не столь состоятельные, но тщеславные, для которых собирать современное искусство не есть потребность души, но есть социальная функция, обслуживающая важную часть их тщательно выстроенного образа. Это самая сладкая публика, на ней-то как раз весело паразитирует все арт-коммьюнити. Приходит такой человек и говорит: «Мне нравится», и покупает. Или приходит и говорит: «Я хочу это сделать», и дает деньги на проект. Это люди довольно часто совершают нелогичные с точки зрения практики рынка шаги, но они убеждаемы, вразумляемы, открыты к общению. Их основные материальные проблемы давно и прочно решены, все уже построено, настало время подумать о душе. Эта функция «подумай о душе», странно воплощенная в собирание современного искусства, и двигает ими.
Коллекционеры-инвесторы
Третий типа коллекционеров — инвесторы. Они либо профессионально делают деньги на искусстве, либо делают деньги из всего на свете, в том числе и из своих маленьких хобби. Некоторые из них ищут приобрести на грош пятков, стремятся сегодня купить что-то, что завтра точно и сильно вырастет, другие пытаются, причем не всегда успешно, выращивать художников сами. У второй подгруппы инвесторов всегда есть idée fix, они уверены, что избранный ими художник достоин большего и должен стоить столько-то, ну или им кто-то аккуратно внушил эту мысль. Поэтому они тащат своего избранника сквозь череду более или менее пустых музейных выставок, издают пять его более или менее страшных альбомов, делают его выставку во время Венецианской биеннале в каком-нибудь пыльном палаццо на каком-нибудь богом забытом канале, пытаются втюхать его в коллекции саблезубых Арно, Пино, Карлоса Слима Элу, а не получится — сойдет и Пинчук или какой-нибудь необстрелянный китаец поновее. В общем, из кожи вон лезут, чтобы создать своему подопечному «правильную» биографию. Семь-десять лет какой-нибудь тип из породы коллекционеров-инвесторов вкладывается в художника или группу, нанимает куратора, совершает интервенции в публичные сферы рынка, а потом пытается монетизировать свои усилия. И чаще всего эти люди не очень понимают, что и зачем они делают, — знание методологии не есть конечное знание. Да, им известна методология, но, в конечном счете, большинство из них сосредоточены исключительно на деньгах. И даже те медитативные состояния, в которые они порой впадают, — часто всего лишь производное от ощущения будущих денег. Многие из таких инвесторов ошибаются, немногие действуют расчетливо. И это самая неприятная категория коллекционеров, самая трудная публика для работы художников и галеристов.
Коллекционеры порою перетекают из одного класса в другой. Случается, что человек пребывает в двух классах (как правило, во втором и в третьем) одновременно. Но коллекционеры премиум-класса редко опускаются до извлечения медяков из искусства, они зарабатывают в другом месте другие деньги, несравнимые с тем, что можно заработать в нашей трудоемкой и нервной сфере. Продавая или избавляясь от чего-то, они подвергают риску собственную безупречную премиум-репутацию. Большинство суперколлекционеров редко продают что-либо еще и потому, что почти все они коллекционеры в первом поколении, и каждое произведение для них, помимо усилий команд их консультантов, — их собственное воспоминание или сантимент. Вот их дети, если таковые имеются, погуляют по буфету, но это уже другая история.
Кстати, иногда попадаются и наследственные коллекционеры, они собирают сегодняшних художников, потому что их папы собирали вчерашних художников, а дедушки — позавчерашних. Но это генетическая мутация, хотя люди они просвещенные и знающие. Кстати, о знании, точнее о знаточестве. Бывают знатоки-энтузиасты, благодаря бескорыстному и беззаветному труду которых возникают новые темы и магистрали даже в таком кризисном секторе, как современное искусство. Не сильно богатые, но очень убежденные, а главное — блестяще разбирающиеся в теме люди иногда могут сделать для искусства и публики, искусством интересующейся, не меньше, чем супертяжеловесы коллекционирования. Но и это отдельная история.
А вот теперь поговорим о наших, русских коллекционерах. У оставшихся в живых, простите, в бизнесе галеристов принято ритуально жаловаться на отсутствие на Руси самого класса коллекционеров. Но сравнивать Москву с Нью-Йорком, Россию с Западом или, не дай Бог, как его, Востоком, причем Дальним, — это как сравнивать экваториальный лес с высокогорной пустыней. Однако «всюду жизнь», и даже по этой каменистой равнине то горный козел проскачет, то еще какая-нибудь фауна или флора за ним погонится. То есть в России коллекционеры, конечно, есть, и есть даже большие русские коллекции современного искусства. Ничего святого, разумеется, у меня давно и по определению нет, но памятью того, что было, клянусь, что большая и лучшая часть этих коллекций стоит мордой к стенке в складах. Это, безусловно, сводит к нулю их общественную ценность, поскольку этих коллекций никто не видит и не понимает, насколько они хороши и круты. А что за радость обладания без общественного признания и идущих с таковым признанием об руку черной зависти и зеленой тоски ближних и дальних?
Есть в России и любопытствующие, несистемные покупатели. Они покупают иногда, по капризу или потому, что дома на стенке образовался крючок. При этом их выбор может быть самым непредсказуемым. Их и к коллекционерам-то отнести трудно, поэтому мы хладнокровно оставим их за скобками.
Класс инвесторов, как ни странно, представлен и в России. Это люди, которые вкладывают деньги в группу АЕС+Ф и Кулика, это люди, которые целенаправленно выкупают массивы работ тех или иных художников, устраивают разной степени вторичности и бездарности (то есть нет-нет, таланта, конечно же, и новаторства) выставки по разным местам — от маленьких питерских галереек до палаццо в биеннальной Венеции. Но таких немного, не наберется даже десятка инвестирующих в современное искусство. А вот в антиквариат вплоть до художников-шестидесятников привычно инвестируют многие.
Молодые русские, на которых так рассчитывал русский рынок, но увы
Но уже упомянутая драматическая разница между Москвой и собирательным и умозрительным Нью-Йорком заключается не в том, что коллекционеров мало, а в том, что не сложился и не собирается складываться класс молодых коллекционеров. Молодые люди с хорошими доходами, выпускники хороших университетов, свободно говорящие на трех языках, но волею судеб и отцов оказавшиеся первыми и вторыми лицами в крупных частных, получастных и полугосударственных компаниях, то есть те, на кого рынок должен был рассчитывать все последние пустые годы, не встроились и не собираются встраиваться в русскую систему. Я знаю некоторых из них с раннего детства, и честно рассчитывала буквально до недавних пор, что вот мы вырастем, и будут они покупать, покупать, покупать. Но они не стали. Они оторвались от русской культуры и до конца не интегрировались в западную. Повисли в культурном вакууме. У них произошел разлом identity, и многие из них совсем не хотят ассоциировать себя ни с русской культурой, ни тем более с русским искусством. Они покупают довоенные американские постеры, бельгийские комиксы или что-то похожее на это — например, Гошу Острецова. Культурно они готовы к этому больше, чем к художникам с ярко выраженной национальной проблематикой. К тому же русское искусство не веселое. Молодые ретивые ребята не хотят связываться с унылой русской байдой, а если вдруг и хотят, то им не нравится, что она по большей части малоумная и плохо сделанная.
Сохраним коллекционеров!
В принципе, зная повадки нильского аллигатора, можно понять, как себя поведет в стандартной ситуации большой австралийский морской крокодил (БАМК). Зная повадки северного оленя, можно судить о его равнинных собратьях, у которых тоже есть рога и копыта, то есть они как минимум бодаются и лягаются. К чему это я?.. Да к тому, что все коллекционеры — редкая фауна, которую нужно холить, лелеять и беречь, стараясь при этом не подворачиваться под их укус и не попадать им под копыта. При этом я не склонна делать никаких глобальных обобщений, потому что каждый случай, несмотря на кажущуюся типичность и общность, все-таки индивидуален: подходы, амбиции, заезды, подкаты — все разное. Удел торгующих — это воспитание собственных коллекционеров, а точнее — дрессировка. И вот тогда и может, как в том старом цирковом анекдоте, возникнуть шоу летающих аллигаторов. Паразитировать на декларативном бескультурье и отсутствии информации сегодня невозможно и не нужно. Человека в коллекционера превращает страсть. Наше дело — не дать этой страсти угаснуть, создавая новые мотивации, открывая новые горизонты, заманивая прожженных и опытных то в элегантные интеллектуальные ловушки, то в простые веревочные силки.
