Круглый стол: одна ночь нижегородского Арсенала онлайн и офлайн

Переход в онлайн из-за пандемии коронавируса для многих культурных институций нашей страны стал травматичным опытом. До эпидемии и вызванных ею ограничений музеи и центры культуры не спешили развивать дигитальные направления своей деятельности и в месяцы «самоизоляции» оказались в ситуации перестройки. Найти востребованные форматы удалось не сразу: несмотря на перепроизводство контента, многие онлайн-проекты, как оказалось, не пользуются популярностью. Поэтому 286 тысяч просмотров стрима (на платформе ВКонтакте и портале Культура.РФ) проекта «Ночь светла», сделанного в 2020 году в рамках «Ночи музеев» нижегородским Арсеналом, стали своего рода сенсацией. Коллеги из Нижнего Новгорода обсудили, как им удалось осуществить небанальную идею, порадовать себя и заинтересовать такое количество зрителей.

Дмитрий Степанов

художник, психогеограф, видеолитератор, сотрудник ГЦСИ «Арсенал»

Антон Рьянов

художник, филолог

Ира Маслова

городской исследователь, проект «Городские экспедиции»

Александр Курицын

куратор, городской исследователь, руководитель отдела творческих проектов ГЦСИ «Арсенал»

Кирилл Кобрин

литератор, историк, редактор

Марк Григорьев

поэт, журналист, шеф-редактор The Village Нижний Новгород

Ксения Ануфриева

куратор музыкальных проектов ГЦСИ «Арсенал»

Алиса
Савицкая

куратор, руководитель отдела выставочных проектов ГЦСИ «Арсенал»

Алиса Савицкая: Поводом для сегодняшней встречи послужил созданный Арсеналом проект «Ночь светла», который показал, как художники и культурные институции могут действовать в режиме самоизоляции. Предыстория его такова. Поначалу мы пытались адаптировать к новому образу жизни устоявшиеся музейные форматы, однако у нас никак не получалось собрать их в цельное проектное высказывание. Во время одного из обсуждений наш коллега Саша Комаров заметил, что, хоть зрители и устали от онлайна, большое количество людей смотреть музейную ночь все равно будет: «Давайте воспользуемся ситуацией и сделаем то, что хочется нам самим». Эта случайно брошенная фраза вывела нашу работу на совершенно другой уровень. В результате наша творческая «хотелка» удивительным образом совпала с запросами, которым традиционно должна отвечать «Ночь музеев». Таким образом, «Ночь светла» стала одним из самых посещаемых проектов в стране, набрав более 286 тысяч просмотров. Безусловно, статистика может «грешить», тем не менее это огромный охват аудитории. В этой связи я бы хотела поговорить об экспериментальных формах участия музеев в городской жизни и поиске новых возможностей, к которым нас подтолкнула сложившаяся ситуация.

Антон Рьянов: Очень важно еще раз отметить, что мы решили сделать именно то, что нам самим было интересно. Мне кажется, современное искусство часто фрустрирует именно потому, что не слышит своих желаний, а авторы ориентируются на общие контексты и разные конъюнктуры. Когда ты начинаешь задумываться, чего ты хочешь, — перестаешь подавлять свое желание, и фрустрация уходит. То, что тебе хочется сделать, и то, что является органической частью твоей собственной практики, вдруг оказывается нужным большому количеству людей.

Авторы проекта «Ночь светла» Дмитрий Степанов и Александр Курицын во время съемок. 2020, Нижний Новгород. Фото: Максим Никонов. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Алиса Савицкая: Напомню, что формат проекта «Ночь светла» мы определили как онлайн-шоу, хотя столь же часто использовали такие слова, как «дрейф», «променад», «прогулка» и «трансляция». В его основе было два базовых компонента. Первый — офлайн-прогулка художника Димы Степанова и куратора Саши Курицына по заранее подготовленному городскому маршруту, которая транслировалась в сеть. Второй — онлайн-студия в Zoom, в которой принимали участие сотрудники музеев, городские исследователи, художники, поэты и музыканты, комментирующие передвижения Димы и Саши. Трансляция началась на закате солнца, а основные события разворачивались ночью при свете карманного фонарика — им Дима и Саша высвечивали фрагменты городской среды. При этом ребята не пользовались профессиональной техникой — звук и изображение передавались с помощью обычных смартфонов, что поддерживало эффект живого присутствия.

Дмитрий Степанов: Я бы хотел коротко рассказать о том, что от этого проекта мне хотелось как художнику. Я давно работаю с форматом прогулки, психогеографией, исследованиями города и переосмыслением городского пространства посредством ходьбы. К примеру, в 2015 году мы с Кириллом Кобриным и поэтом Женей Сусловой сделали фильм «Периферии», который стал моим первым заходом на территорию психогеографии. Потом был проект «Психогеография. Параллельный опыт», который мы опять же делали с Кириллом Кобриным, Ксенией Ануфриевой, а также с множеством музыкантов. Когда в 2015–2017 годах я жил в Барселоне, я практиковал онлайн и офлайн прогулки с Антоном Рьяновым. Вернувшись в Нижний, мы с Ирой Масловой делали прогулку-хэппенинг по району, где я живу.

Второй момент — онлайн и офлайн. Я всегда интересовался онлайном, мне нравилось что-то делать в интернете. Пока я жил в Барселоне, я делал перформансы в рамках проекта «Неведомые дали». Один из них, кстати, я тоже делал с Антоном Рьяновым. Они были адресованы людям, от которых в тот момент я находился очень далеко. И третий важный для меня пункт — поэзия и внедрение поэтической практики в психогеографию, отсюда происходит и название «Ночь светла», и любовь к городу, о которой мы говорили на протяжении всего проекта. Формализация языка и поиск способов говорения друг с другом — очень злободневная и актуальная для нас всех тема.

Александр Курицын: Меня также интересовала музейная и исследовательская составляющая. Тут было несколько важных моментов. Сиюминутный — зафиксировать городскую жизнь «под вирусом» и реалии этого периода: изоляционные, художественные, настроенческие, поведенческие, речевые. Второй момент более широкий и касающийся ответственности и участия музея в городской жизни — культурной, художественной и не только: Арсенал как институция, поставившая себе целью «развитие человека и территории через художественную коммуникацию», довольно давно и по разным поводам выходит за пределы стен музея. Можно, например, вспомнить проект «Горький. Модернизм» и картирование пространства и времени через конкретный архитектурный стиль, а также резиденции-ревизии исторических сюжетов и героев внутри выставки «Музей великих надежд». Но дело здесь не в физическом присутствии, а в том, что итогом такого выхода становится волна всеобщего интереса к чему-то неявному или какая-то реально решенная проблема.

В процессе работы над проектом «Ночь светла» мне было важно, чтобы итогом стала не просто прогулка по временно недоступным улицам и набор интервью на предложенную тему, а был собран новый образ города, произошло хотя бы легкое покачивание внутри того набора «открыточных видов» и устойчивых ассоциаций с Нижним, которые существуют сегодня. Конечно, с самоизоляцией в этом плане нам повезло! Город и жители как бы зависли в ожидании, и мы стали своеобразным зеркалом, в котором они отражались друг для друга. Благодаря этим обстоятельствам в прогулке удалось объединить интересы зрителей, участников и самого музея. Когда мы придумывали и конструировали этот проект, я думал о том, как все это будет ностальгически восприниматься в будущем. Уже через год включатся механизмы короткой памяти, и всем будет приятно вспомнить изоляционные мучения, а через тридцать лет ностальгия по изменившемуся городскому пространству захватит целое поколение.

Съемки проекта «Ночь светла». Нижний Новгород, 2020. Фото: Максим Никонов. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Ксения Ануфриева: Ситуация самоизоляции помогла нам по-новому взглянуть на привычные для музея массовые форматы. Последние годы у нас в команде ходит шутка, что в музейную ночь Арсенал работает в режиме мавзолея: к нам безостановочно идет огромная толпа людей, у которых нет возможности сконцентрироваться, всмотреться, вслушаться. Все активности, которые мы можем предложить нашим зрителям, отталкиваются от этого контекста. Но в 2020 году он изменился. Если обычно город идет сквозь Арсенал, то теперь Арсенал пошел сквозь город. Несмотря на колоссальное количество просмотров, в этом году мы смогли говорить с нашим зрителем в очень интимном ключе — буквально eye-to-eye, face-to-face. Весь формат оказался вывернутым наизнанку: индивидуальное и коллективное взаимодействовали по новым правилам. В итоге мы смогли встроить в музейную ночь такой контент, какой в обычном режиме был бы невозможен. Например, показали специально созданную для проекта небольшую работу-интервенцию «Жили» художника Алексея Старкова и полностью проиграли в эфире композицию нижегородского электронного музыканта Любишь с его же ностальгическим видео, снятым на VHS.

Антон Рьянов: Наблюдая за логикой развития искусства в XX веке и вплоть до современности, мы видим, что музей очень проблематизирован. Именно современное искусство — перформанс, жизнетворчество, медиаискусство — может создаваться и развиваться в любом месте. Поэтому музею необходимо оправдывать свое существование! Чтобы оставаться чем-то значимым, особенно в посткарантинную эпоху, музей должен перестать мыслить себя выставочным пространством, а стать площадкой для высказываний.

Кирилл Кобрин: С моей — довольно радикальной — точки зрения contemporary art, в отличие, например, от modern art, — действие чисто социальное, оно порождено социумом и на него же направлено. Современное искусство нельзя описывать в эстетических терминах. Это социальное действие, в котором эстетическое возникает как побочный эффект. Современное искусство работает с социумом и, соответственно, является частью социальной ткани, одновременно ее трансформируя. В этом смысле проект «Ночь светла» стал для меня жестом современного искусства, который состоял из социальной материи и был нацелен на ее изменение — не в вульгарном смысле этого слова (люди посмотрят и что-то исправят в своей жизни), а в самом что ни на есть глубоком. Действие, нацеленное на социальную материю, — это действие, направленное на способ мышления общества.

Антон Рьянов: И это действие стало возможным благодаря новому контексту. Например, в других обстоятельствах я бы не смог участвовать в подобном дрейфе. В некоторых местах я просто физически не сумел бы оказаться и тем более не смог бы столько времени беспрерывно перемещаться. Сейчас же мне не понадобилось совершенно никаких приспособлений, кроме Zoom. Технологии также позволили подключить к проекту Кирилла Кобрина, который находится в другой стране. Важно понять, что как раз сейчас ситуация сама себя переосмысляет и переописывает. Помните, как во времена Первой мировой войны изменившаяся историческая парадигма отразилась на всех видах искусства? Сейчас границы тоже очень сильно переосмысляются. И даже жанровая природа того, что было сделано в «Ночь светла», очень зыбкая. Мы постоянно с ней играли: это и дрейф, и променад-шоу, и исследование, и гид по актуальной культуре Нижнего Новгорода, и документальный фильм о призрачном образе города в период карантина. Мы создали некий третий Нижний.

Проект «Ночь светла». Стоп-кадр из трансляции. Нижний Новгород, 2020. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Кирилл Кобрин: Диалектика изоляции и открытости не просто подпитывается современными технологиями, но и стоит на них. До карантина мир был открыт потому, что было много дешевых полетов и разных услуг, позволяющих нам быстро перемещаться… Понятно, что это «нам» нужно брать в скобки или кавычки, потому что бóльшая часть населения мира лишена была (и есть) возможности вот так передвигаться. На место этого способа взаимоотношений приходит другой, связанный с формальной закрытостью и, одновременно, новыми возможностями открытости. В этой ситуации интересно то, что она как бы является новой, но вместе с тем остается старой. Zoom, по которому мы сейчас разговариваем, или интернет не были изобретены четыре недели назад. Речь идет о пересборке имеющихся технологий, которые дают возможность — скажу жестко — делать вид, что мир продолжает существовать так, будто ничего не происходит. Ну, посидели немножко дома, поболтали, почитали онлайн-лекции, потом врачи разрешили выйти, и машинка поехала по привычному маршруту. И так будет! Все эти разговоры о том, что мир, каким мы его знали, подошел к концу, — абсолютная ерунда. Но задача современных художников, городских исследователей, кураторов — поймать момент хрупкой возможности новых взаимоотношений и переосмыслить их, отрефлексировать.

Антон Рьянов: Да, в ситуации до пандемии у нас были эти возможности. Zoom был, Skype был, разные формы вебинаров были, но мы в силу своей инертности привыкли функционировать офлайн и не использовали в полной мере эти возможности. Я не согласен с Кириллом, ситуация не вернется в докарантинное состояние. Мы впервые увидели, что такое эти возможности коммуникации. Об информационном обществе говорили много, но только сейчас мы в нем реально оказались.

Алиса Савицкая: Обстоятельства, в которых мы находимся, меняются, но меняются ли в связи с ними какие-то содержательные вещи? В нынешней ситуации начинаем ли мы говорить на новых языках или трансформируем существующие?

Ксения Ануфриева: Я буду трактовать слово «язык» достаточно широко. Во-первых, это языки разных типов культуры. Например, в рамках проекта «Ночь светла» у нас на равных ролях выступали искусствовед из Нижегородского государственного художественного музея, рассказавшая о голландском натюрморте, и панк-музыкант, говоривший о своих концертах. Были и разные типы визуального языка: прямой эфир с улиц города, архивные кадры, комментарии гостей в Zoom. Звук был тоже многослойным — шершавым, текстурным. В нем мы старались смешать голоса гостей и ведущих со звуками города. Таким образом, у нас получился многослойный срез разнообразных культурных кодов.

Ира Маслова: При этом наш нынешний контекст — Zoom — накладывает технические ограничения. Нужно стремиться быть более емким, понятным зрителям. Учитывая привычку людей к клиповому мышлению, нужно говорить четко, правильно выбирать ракурс, не допускать длинных пассажей. В проекте «Ночь светла», например, фокус внимания зрителей держал фонарь, высвечивающий из темноты фрагменты города. И это как раз то, что мне всегда очень интересно делать, — попытка расчленить хаотичную городскую ткань на какие-то опознаваемые объекты. Из многочисленных опытов разных исследователей я знаю, что наш город неопознаваем, он не членится на отдельные части. Мы же фокусировались на том, что высвечивал фонарь, и одновременно могли смаковать расфокусированность и хаотичность информации, получаемой из этого дрейфа. Мы позволяли городу быть непонятным. Мы пытались присвоить себе город через отдельные объекты и вместе с тем подружиться с этой хаотичностью. Обычно экскурсии (это моя профессиональная боль) жестко структурированы, все, что выходит за рамки стандарта, — табу. Нужно говорить только о вещах признанных, культурных с большой буквы, отмеченных условным памятником, табличкой или формальным статусом. А тут нас интересовали не столько места и объекты, на которые можно посветить фонарем, сколько дух места, его атмосфера.

Съемки проекта «Ночь светла». Нижний Новгород, 2020. Фото: Максим Никонов. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Кирилл Кобрин: В хождении с фонарем есть определенная символическая, даже поэтическая нагрузка. Диоген ходил днем с огнем искать людей на самых людных площадях. А вы вышли в город с фонарем, чтобы искать город. Это такой «Остров сокровищ», только сокровища нужно не выкопать из земли, а высветить и отрефлексировать. В этом смысле это был уже не дрейф, а совсем другая практика.

Марк Григорьев: У нас было два ракурса: взгляд из настоящего момента и взгляд из прошлого. Взгляд сегодняшний составляли Дима Степанов и Саша Курицын. Взгляд из прошлого предлагали приглашенные эксперты, в том числе Ира Маслова, которая рассказывала про дом-коммуну «Культурная революция» (1930–1936, архитектор Владимир Медведев), а также моя работа с панорамами на Google Картах. Панорамы на онлайн-картах появились давно, но возможность взглянуть на различные слои, которые записывались в разные годы, возникла лишь несколько лет назад. Мне показался интересным сам тип такого взгляда на родной город. Дрейф в формате Google Карт — это способ взаимодействия с городом и собственной памятью, попытка сделать ее материальной, превратить субъективное «помнишь, как это было раньше» в нечто видимое и осязаемое. Понятно, что существуют фотографии и видеозаписи разных лет, но прогулки по панорамам от них сильно отличаются. Фотография — это всегда один ракурс, статичный кадр. Глядя на фотографию, ты не можешь сам сформировать маршрут.

Алиса Савицкая: Фотография дает нам оформленное сообщение. Снимок сделан в определенное время, с определенной точки. Он фиксирует что-то конкретное. А в панорамах Google Карт всегда есть контекст с элементами случайности, с равным положением значимых и незначимых объектов. Туда попадает все: памятники архитектуры, ларек с шаурмой, разбитая дорога и проходящий человек.

Кирилл Кобрин: Проект «Ночь светла» был отважной и удачной попыткой. Давайте сосредоточимся на этих двух вещах: отважность и удачность. Отважность заключается в том, что зрители этой трансляции — люди с клиповым мышлением. Все, что длится больше трех минут и не смонтировано, воспринимается с огромным трудом. Этот способ мышления является почти всеобщим, вне зависимости от возраста. Он может быть сформирован новостями, сериалами или Инстаграмом. Это мышление не рассчитано на континуальность. Оно рассчитано на разрывы и обработанные куски. Проект не пытался восстановить континуальность, какой мы ее знали до клиповой эпохи. Это была попытка сконструировать и предложить новую континуальность, которая включает в себя разные типы мышления. Разумеется, двести с лишним тысяч человек, посмотрев этот проект, не переключились тут же на новую континуальность. Но они увидели, что другое возможно.

Дмитрий Степанов: Возвращаясь к языкам. Мы все много говорили и делали это посредством определенного медиума — Zoom. Я сравниваю свои ощущения с «докарантинной эпохой», и мне кажется, что сейчас стало возможным говорить то, что раньше было невозможно. Раньше, когда люди встречались и соприсутствовали в одном пространстве, многое решалось с помощью невербальных коммуникаций. Это отражалось на том, что и как говорилось. Сейчас медиапосредник изменил наш язык.

Съемки проекта «Ночь светла». Нижний Новгород, 2020. Фото: Максим Никонов. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Ксения Ануфриева: Мы еще забыли сказать о том, что в контексте музейной ночи мы старались говорить на языках аудиторий с разными возможностями. Я имею в виду, например, разговор на языке людей, которые не могут нас услышать, — на жестовом языке. И еще один язык, о котором обязательно нужно сказать, — это язык ребенка: в Zoom мы подключали Ивана Кальмина, мальчика-волонтера «Том Сойер Фест» — фестиваля, в рамках которого исторические здания в городе восстанавливаются силами волонтеров.

Антон Рьянов: Я несколько раз пересматривал эпизоды с жестовым языком, они очень интересно встраиваются в общий сюжет. Светлана Фалина описывала на РЖЯ памятники Чкалову, Горькому, Минину и Пожарскому, увидеть которые для любого горожанина не составляет проблемы. Но это был такой своеобразный экфрасис — пересказ на одном языке того, что создано на принципиально другом языке. Помимо безусловно значимой инклюзивной функции, создавался очень важный визуальный эффект — комментатор на РЖЯ говорила настолько выразительно, что за этим было интересно наблюдать, даже не зная жестового языка. Всем знакомые городские памятники вдруг получили новую пластическую интерпретацию.

Алиса Савицкая: Мы все сейчас — кто-то с радостью, кто-то нет — занимаемся именно такими пересказами произведений на других языках.

Кирилл Кобрин: Я воспользуюсь старомодным и всем надоевшим словом «дискурсы». Мне интересно, как в этом событии совмещались различные дискурсы. Замечательно, что они носили разный характер не только в силу своего исторического происхождения, но и в силу своего устройства. Дискурс традиционного музейного работника — иерархический. Музейный работник исходит из того, что есть какая-то Культура с большой буквы. Наверху этой «Культуры» стоит некая картина из музея, которая является точно установленной частью канона, занимает в нем определенное место. Специально обученные люди объясняют профанной публике, что это такое. Этот дискурс не предполагает рядом других дискурсов, иерархия может быть только одна.

Другой дискурс — позднемодернистский. Это сюжет о панк-комьюнити. Он исходит из представления о возможности трансформации общества с помощью эстетического действия. Этот дискурс ориентирован на конкретное «я». Рядом — дискурс стрит-артистов, которые максимально деперсонализированы. У уличных художников зачастую нет собственных имен, а есть псевдонимы. Это противоположность музейному дискурсу. Самый радикальный дискурс был представлен Марком Григорьевым: в отличие от жесткой музейной иерархии панорамы Яндекса, Гугла и прочие максимально горизонтальны и в принципе не предполагают, что одно может быть чем-то лучше другого. И, наконец, дискурс самой прогулки — рамочка, которая перемещается по всем этим дискурсам, каждый из которых иллюзорно существует сам по себе.

Ксения Ануфриева: Для меня эта ситуация во многом отражает образ наступившего будущего. Ключевых слова для меня здесь два: современность и хаотичность. Хотелось бы, чтобы будущее виделось не как возврат к чему-то, а как новая современность, которая переосмысливает образы наших вчера и сегодня. Как мы увидели в проекте «Ночь светла», прошлое, настоящее и будущее неизбежно перемешиваются в городских пространствах, языках разных культур и видов искусства. А вот хаотичности добавляет интернет — глитчующий звук, проблемы со связью и тому подобные вещи… Эти пять часов, которые я во время прогулки провела за компьютером как участник команды технической поддержки, были временем балансирования между планом и ловлей ускользающего образа. А что и как в итоге видит зритель, решаем, в конечном счете, совсем не мы, а алгоритм программы, интернет и качество связи. Мы должны к этому привыкнуть, осознать это не как баг, а как фичу.

Проект «Ночь светла». Стоп-кадр из трансляции. Нижний Новгород, 2020. Courtesy ГЦСИ «Арсенал» (филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина в Нижнем Новгороде)

Антон Рьянов: Для меня будущее, представленное в нашем проекте, — это будущее возможностей. Будущее, которое дает возможность совершенно разным людям, никак не связанным с современным искусством, подключиться к нему. Будущее, где возможность стать причастными к искусству дается тем, кто раньше ее не имел по физическим или социальным причинам. Будущее, в котором есть возможность сделать средством искусства любой девайс, находящийся под рукой. Будущее, дающее современному искусству уникальную возможность не бояться быть красивым и легким. После трансляции многие друзья написали мне: «Это было круто, это был XXI век».

Кирилл Кобрин: Позвольте напомнить, что XXI век длится уже 20 лет. Уже одна пятая часть XXI века пройдена. XXI век сам по себе — не новость. Другое дело, что нет ощущения XXI века. Хотя, если вдуматься, он сильно отличается от того, что было до этого… А теперь о последнем — о том, что связывает проект «Ночь светла» с актуальным способом художественного и философского мышления. Не секрет, что самые интересные культурные критики и теоретики современности двадцать лет обсуждают одну и ту же проблему — исчезновение будущего как позитивной проекции из точки настоящего. Дистопий, антиутопий и апокалиптических прогнозов полно, вся киноиндустрия Голливуда стоит на этом. Но реальное будущее, которое обещает нам настоящее, исчезло. Об исчезновении будущего пишут многие — от критиков, которые опираются на меланхолию Зебальда, до тех, кто анализирует поп-культуру (например, Саймон Рейнольдс или Марк Фишер). Никакого будущего нет, это правда! Современная проекция будущего — это изобретение новых штук и продолжение настоящего. Тут можно вспомнить модное словечко «хонтология», заимствованное Фишером у Жака Деррида, — несостоявшееся будущее, которое, как призрак, преследует нас.

Проект «Ночь светла» разворачивался в той части Нижнего Новгорода, которая состоит из нескольких слоев несостоявшегося будущего. Будущее, которое обещалось, но не произошло. Мы видим дореволюционный город. Например, художественный музей — символ проникновения западного просвещения и модернизации, место, где хранится просвещенческая и романтическая национальная культура. Сегодня мы видим, что из попытки создать канон, который обещает будущее великой нации, ничего не вышло. Мы видим примеры из Советского Союза 1920–1930-х годов. Памятник Чкалову — фигура абсолютно футуристическая, не породившая никакого будущего, кроме городских шуток про известный жест рукой. Дом-коммуна 1920-х «Культурная революция», о котором рассказывала Ира Маслова: вроде бы строили будущее, а в результате — история жизни старушки в коридоре. 1990-е годы: нижегородская школа архитектуры, которая обещала, что вот, наконец-то, рухнули оковы советского, теперь красота настанет — и тоже из этого ничего не вышло. Да, будущее, которое было обещано, не состоялось, но оно возможно! Здесь урок эстетический превращается в урок этический, моральный. Это урок воления. Будущее не наступает, если не захотеть его создать.

Дмитрий Степанов: Будущее можно было бы представить как вечное возвращение всех вещей, как бесконечно длящееся настоящее. Задача современного искусства как раз в том, чтобы противостоять этому вечному возвращению. В нашем случае это значит лишь то, что, надеюсь, нам действительно удалось совершить свой шаг в процессе возвращения в поле зрения необходимых городских смыслов. Я надеюсь, что будущее научится существовать на стыке онлайна и офлайна. Очень хотелось бы, чтобы общество, увлекшись онлайном, не потеряло офлайн, но обогатило его новыми инструментами и техниками, позволяющими решать вопросы, которые из раза в раз ставит каждая эпоха. В нашем случае — вопрос любви и памяти. Память невозможна без любви. Например, любви к городу.

Кирилл Кобрин: Главное, не допустить автоматизации того подхода, который вы придумали для «Ночь светла». Я с ужасом представляю, как через десять лет Дима и Саша проводят юбилейную музейную ночь в таком же формате.

Антон Рьянов: Когда закончится самоизоляция, повторить такую музейную ночь будет уже невозможно. Не будет этого пустого города. Не будет эффекта от сочетания офлайна и онлайна. Офлайновость не будет переживаться так остро, в ней не будет отваги и риска болезни.

Алиса Савицкая: Этот формат легко встраивается в институциональную стратегию. Условия радикально не изменятся: ночью город по-прежнему будет пустым, в нем появится немногим больше прохожих и случайных событий, которые только повышают драйв всей истории. Как музейный продукт проект «Ночь светла» вполне можно воспроизводить ежегодно, а вот как художественное высказывание повторить его уже нельзя.

Полностью трансляцию «Ночь светла» можно увидеть здесь.

 

Публикации

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100