Топ-10 мышей и крыс в искусстве
Отличились ли чем-нибудь мыши и крысы в искусстве, кроме того, что сгрызли (а мы уверены, что так и было) изрядное количество шедевров живописи и графики в запасниках нерадивых музеев? «Артгид» представляет своим читателям краткую энциклопедию мышиных образов, от единственного в мировом искусстве портрета конкретной мыши до сюрреалистических башмачков забытого ныне гения артистической моды.
Мыши кота погребают. Конец XVII — начало XVIII века. Раскрашенная гравюра на дереве. Российская национальная библиотека
Мыши кота погребают. Конец XVII — начало XVIII века
Русские исторические мыши с лубка рубежа XVII–XVIII веков до сих пор не дают покоя ученым. По версии исследователя русской гравюры Дмитрия Ровинского (1824–1895), это придуманная раскольниками карикатура на Петра I (созданная еще до его смерти), более поздние исследователи склонны видеть в ней вовсе не политическую сатиру, а балагурство и карнавал, в котором мыши представлены как веселые и развязные существа сродни шутам. Над мышью на запятках саней с котом надпись «Емелька могиляк идет землю ковырять», выше трубящие мыши с надписями «Чурилка Сарнач в свирелку играет, а ладу не знает» и «Мышь веселая в волынку играет, кота проклинает», еще одна мышка «тянет табачишка», раскуривая трубку (что по тем временам было европейским новшеством), две другие рядом собираются надраться и несут «ушат доброго питья выморозного», внизу есть и закуска: «Мышь пищит, пироги тащит». Поистине мышиный триумф, пир и празднество. Эта конкретная гравюра, известная в единственном экземпляре, была куплена в 1766 году на базаре в Москве у Спасских ворот Якобом Штелином (1709–1785), приглашенным в Россию немецким гравером, ученым и мемуаристом; его собрание рукописей и гравюр через наследников досталось историку и коллекционеру Михаилу Погодину (1800–1875) и после его смерти поступило в Императорскую публичную библиотеку. Гравюра, купленная Штелином, — самая ранняя из известных с подобным сюжетом. В более поздних лубках, создававшихся вплоть до революции 1917 года, увеличивалось количество мышей, причем каждая мышка по-прежнему сопровождалась комментарием вроде «мышь несет таракана печенаго, а другая чесноку толченова», а многие, к тому же, получали характеристики по географическому признаку (например, мышь татарская, мыши из Рязани и Новгорода, «уралская» и сибирская мыши, мышь-чухонка, коломенская мышь). Так что потешная гравюра в результате стала целой энциклопедией русского быта XVIII–XIX веков в мышином масштабе.
Джон Констебл. Мышь с куском сыра. 1824
Летом 1824 года 48-летний английский пейзажист Джон Констебл отправил свое семейство — жену Марию и четверых детей — отдыхать на море в Брайтон, на юг Англии, а сам остался в душном Лондоне: его карьера, наконец, пошла в гору и он был завален заказами, кроме того, именно в этом году он отправил на ежегодную выставку Салона в Париже свою «Телегу для сена» — пейзаж, принесший ему золотую медаль Салона и сделавший его суперзнаменитым. Для развлечения жены и детей, скучавших без него на побережье, он начал вести дневник в письмах, описывая в подробностях разные мелочи повседневной жизни в семейном доме на Шарлотт-стрит: в комнату служанки Сары влетел щегол, его пришлось поймать и посадить в клетку, где уже жила щеглиха, между птичками возник роман, но любимый кот Сары чуть не сожрал новоявленного чужестранца; домашние голубицы поссорились над снесенными яйцами; мышь по имени Джек, благополучно уживавшаяся с котом, стала очень толстой, пришлось отобрать у нее корку сыра. К письму с рассказом о мыши-гурмане прилагался небольшой масляный портрет растолстевшего Джека, с вожделением тянущегося к сыру. Фактически это единственный в мировом искусстве натурный портрет конкретной мыши. Доказывающий также, что для великих художников не существует мелочей или «низких», неинтересных сюжетов.
Жан Гранвиль. Союз крыс. 1837–1838
Мыши и крысы — частые герои басен и всевозможных аллегорий, где они, разумеется, наделены человеческими чертами характера в диапазоне от мелочности и трусости до хитроумия и коварства (к досаде любителей хвостатых зверьков, мыши редко становятся положительными героями). Эпическая история мышиного племени в искусстве начинается с поэмы «Война мышей и лягушек», некогда приписываемой самому Гомеру (теперь она считается пародией времен эллинизма), где, в частности, подробно описываются сборы мышей на войну:
Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра,
Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив, —
Их же в течение ночи немало они понагрызли.
А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошки,
Мыши, ее разодравши, искусно сготовили латы.
Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы
(Всякою медью владеет Арес!) им как копья служили.
Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха.
Во всеоружье таком на войну ополчились мышата.
Воинственные крысы, ополчившиеся против кота, стали героями басни Лафонтена «Союз крыс», проиллюстрированной Жаном Гранвилем (1803–1847), блестящим французским графиком, которого иногда считают предшественником сюрреализма. В басне крысы коллективно собираются на битву, но сам процесс вооружения описывается лишь в нескольких строках:
Повылезали Крысы все из дыр,
Вот каждая кладет в свою котомку сыр;
Клянется каждая, собравши всю отвагу,
Назад не делать шагу…
Однако Гранвиль, конечно же, знавший текст «Войны мышей и лягушек», изрядно порезвился, иллюстрируя снаряжение крыс: здесь, совсем как в древнегреческом эпосе, есть и щиты из скорлупок грецкого ореха, и кривые сабли из булавок, и копья из веток, и шлем из колокольчика, и мощнейшее оружие — тяжелый гвоздь, подобный мечу. А между тем кот с мышью в зубах уже поджидает за дверью… Увы доблестным крысам! — басня рассказывает, как весь их героизм испаряется при мысли о неумолимом роке в виде кота. Подземный народ, не лишенный чувства солидарности (они собирались защищать мышей), капитулирует без боя.
Кацусика Хокусай. Соленый лосось и крысы. Между 1833 и 1839
В японской традиции, в отличие от европейской, крысы имеют скорее положительную репутацию. В них видят воплощение делового ума и проворства, символ удачи и богатства. Отсюда и поговорка «Хотите разбогатеть — пригласите крысу». Крыса ходит в паре с Дайкоку — одним из семи богов счастья, который считается воплощением земного достатка. Она незаметно прогрызает в его мешке с рисом дырочки, и рис сыпется с неба на землю, попадая к людям. С другой стороны, в Японии есть немало поверий и легенд, в которых крыса появляется как воплощение какого-нибудь зловредного духа. Кацусика Хокусай часто обращался к этому образу. Причем среди его гравюр встречают как монструозное воплощение зверька, так и более мирное. В предисловии к одному из своих альбомов художник писал: «Только в возрасте семидесяти трех лет я понял приблизительно строение истинной природы, животных, насекомых, трав, деревьев, птиц и рыб». Хокусай стремился изобразить мир во всем его постоянно меняющемся многообразии — людей, растения, птиц, зверей (и крыс в том числе) он писал как естественную часть природного мира, даже если в сюжет при этом вторгались фантастические элементы.
Пауль Клее. Колючая проволока с мышами. 1923
Паулю Клее было свойственно смешивать человеческое, животное и кукольное начала. Его бестиарий не раз становился темой отдельных выставок. Художник даже придумывал собственных магических существ, самым известным среди которых стал уркс — немного нелепый и неповоротливый минотавр. Клее считал, что подлинное искусство всегда наивно. Он увлекся книжной иллюстрацией, сам мастерил кукол для домашнего театра, а в поисках вдохновения всматривался в детские рисунки и мазню психически больных людей. Мыши, пришельцы из сказок и легенд, создания одновременно забавные и пугающие, органично вписались в созданный им визуальный словарь. В 1923 году Клее три года как преподавал в Баухаузе, отсюда и абстрактная геометрическая конструкция, внутри которой ползают фигуративные грызуны. Впрочем, она не такая уж и абстрактная и напоминает изогнутые ходы внутри мышиных нор, только мыши оказываются перед озадачивающими препятствиями в виде неведомо откуда взявшихся шипов, так что вся композиция могла бы стать иллюстрацией к опытам основоположника кибернетики Норберта Винера с мышами в лабиринте. В то же время работы Клее многие исследователи вслед за писателем Вильгельмом Гаузенштейном сравнивали с нотной записью — Клее родился в семье музыкантов и на протяжении всей жизни не выпускал скрипку из рук, так что черные мыши, расположенные на разных уровнях лабиринта, ассоциируются еще и черными нотными значками на причудливом нотном стане.
Токио Кумагаи. Женские туфли «Мышь». 1986–1987
Имя дизайнера Токио Кумагаи сегодня известно разве что обувным фетишистам и историкам моды. В начале 1970-х после учебы в токийской школе дизайна Bunka скромный японец оказался в Париже, где, поработав в различных модных домах (и в том числе у Жан-Шарля Кастельбажака), в 1979 году рискнул начать собственное дело, годом позже открыв бутик обуви ручной работы. Кумагаи черпал вдохновение в творчестве сюрреалистов, и прежде всего модельера Эльзы Скьяпарелли, которая в середине 1930-х годов конвертировала сюрреалистическую образность в модный дизайн, создав такие объекты-фетиши, как платье-скелет и шляпку-туфельку. Талантливый японец также увлекался работами мастеров абстрактного экспрессионизма, таких как Василий Кандинский и Джексон Поллок, и активно использовал технику дриппинга для оформления ботинок и туфелек. Впрочем, экспериментировал Кумагаи не только с декоративными элементами и оформлением, но и с конструкцией обуви, придавая ей самые нетрадиционные формы. Выведя обувной дизайн за пределы исключительно функциональных требований, он (правда, не дожив до этого момента) обеспечил своим произведениям статус коллекционных, музейных предметов. Именно так появилась модель «Мышь» — ироничный объект, до сих пор вдохновляющий и приносящий немалые барыши таким современным дизайнерам, как Марк Джейкобс и Шарлотт Деллал, создательница туфель-кошек.
Джон Балдессари. Два зрителя и трагедия (с мышами). 1989
В 1970–1980-е годы классик американского концептуализма был воплощением несерьезности: пока Джозеф Кошут и другие концептуалисты углублялись в философию, Джон Балдессари откровенно насмехался над коллегами по цеху. К концу 1980-х в его искусстве все чаще начинают мелькать животные. Художник не раз признавался в симпатии к ним и даже утверждал, что «животные часто оказываются мудрее людей». В работе «Два зрителя и трагедия (с мышами)» Балдессари противопоставляет двух кукольных, одетых в человеческие костюмы мышей реалистичному мертвому грызуну в мышеловке, проблематизируя таким образом образ зрителя — не только условного потребителя искусства, но и человека, привыкшего, выражаясь словами Сьюзен Сонтаг, «смотреть на чужие страдания». В этой конфигурации реальный зритель становится наблюдателем второго порядка, а художник пытается понять, какое воздействие оказывает на нас заведомо абсурдная ситуация.
Хаим Сокол. В некотором смысле я становлюсь ими, а они становятся мной. 2019
Художник Хаим Сокол признается, что крыса для него — амбивалентный, одновременно героический и мерзкий образ, внимание к которому возникло у него практически на подсознательном уровне. «Я много снимал и до сих пор снимаю на видео мертвых крыс, птиц, кошек, — признается художник. — Дохлая крыса — это нечто из детства, пугающее и одновременно притягивающее. Также это грубое напоминание о смерти. Графика дает мне возможность проживать эти образы, становиться ими. Я рисую много, очень много, и сам процесс рисования скорее напоминает автоматическое письмо — жест, телесную практику». Изображая крыс (а также мутантов — зверолюдей или птицелюдей) художник присваивает не только их образ, но и сущность. По его словам, перевоплощение в отвратительное животное происходит от удручающей общей атмосферы, которая смешивается с постоянным экзистенциональным ужасом, в котором он пребывает. С другой стороны, Хаим Сокол говорит об этой страшной метаморфозе как о способе выжить, переродиться, мутировать, чтобы спастись, став сильнее, хитрее и злее.
Катарина Фрич. Крысиный король. 1993
Дремлющие в каждом из нас ночные кошмары любит воплощать и немецкий скульптор Катарина Фрич. В 1995 году на Венецианской биеннале в павильоне Германии она напугала зрителей скульптурой, изображавшей 12 гигантских (3,5 м высотой) черных крыс со сплетенными в клубок хвостами. Однако это одновременно и кошмар, и его разоблачение: зловещие и устрашающие крысы на самом деле несчастны и абсолютно беспомощны. Дело в том, что крысиный король на самом деле существует, только это совсем не то, что представляется в многочисленных легендах, сказках, фильмах, комиксах, из которых наибольшую известность получила, пожалуй, новелла Гофмана «Щелкунчик, или Мышиный король». «Крысы, живущие на воле, бывают подвержены совершенно особенной болезни: несколько их срастаются между собой хвостами и образуют так называемого крысиного короля, о котором в былые времена имели, конечно, другое понятие, чем теперь, когда его можно видеть почти в каждом музее. Прежде думали, что крысиный король в золотом венце восседает на троне из нескольких сросшихся меж собой подданных и отсюда решает судьбы всего крысиного царства! Во всяком случае верно, что иногда попадается довольно большое число крыс, плотно переплетенных хвостами, они едва могут двигаться, и сострадательные крысы из жалости приносят им пищу. До сих пор еще не знают настоящей причины такого явления» (Альфред Брем, «Жизнь животных»).
Бэнкси. Banksus Militus Ratus. 2004
Вряд ли можно найти художника, который бы любил крыс больше, чем Бэнкси. Грызун стал для него символом подпольного существования и протеста против нравов современного общества. Бэнкси видит в нем олицетворение униженных и оскорбленных — ведь и крысы, «нежелательные и нелюбимые», выживают, несмотря на все попытки городских властей избавиться от них. В арсенале художника есть десяток трафаретов, изображающих крысу. Среди них встречаются крыса-репортер, притаившаяся за углом с фотоаппаратом, грызун, летящий на пробке от шампанского, и многие другие. «Я рисовал крыс целых три года, а потом кто-то сказал мне: какая это талантливая анаграмма слова “искусство” [art — rat]. И мне пришлось притвориться, что я знал об этом всю жизнь», — рассказывает Бэнкси. В 2019 году одна из созданных им крыс даже была похищена в Париже. Изображение крысы в платке-маске, держащей нож в лапках, унесли вместе с дорожным знаком — рисунок был нанесен на его оборотную сторону. А одна из первых крыс Бэнкси появилась в лондонском Музее естествознания в 2004 году. Тогда художник тайно принес в музей и разместил в качестве экспоната работу Banksus Militus Ratus («Бэнксус Воинственнус Крысус») — чучело крысы с рюкзаком на спине и надписью Our time will come («Наше время придет»).
