Книга лучше?
Череда литературных выставок грянула несколько лет назад, когда Анна Наринская представила в ММОМА проект «200 ударов в минуту. Пишущая машинка и сознание ХХ века». За ним последовали выставки, концептуально осмысляющие творчество Ильфа и Петрова, Льва Рубинштейна и Людмилы Петрушевской. «Артгид» рассказывает о стратегиях работы с литературным материалом и проблемах репрезентации, которые они обозначили.
Ричард Уэнтворт. Фальшпотолок. 1995. Инсталляция в Lisson Gallery, Лондон. Источник: Lisson Gallery
Давненько мы не видели такого разнообразия форм и подходов к литературным выставкам, как в последние пару лет. Экспериментальные проекты кустарного производства, которые до сих пор ютились в библиотеках и филиалах Литмузея, теперь выглядят как нечто большое и новое. Попадая в пространство музеев, не специализирующихся на литературе, они превращаются в пышные блокбастеры, в которых сценографу, медиахудожнику и архитектору места отводится едва ли не больше, чем научному куратору.
Рукопись, найденная в мобильном приложении
Музеефикацией документов, дневников, писем и прочих материалов из архива сегодня никого не удивишь. За последние годы литературные музеи породили немало проектов, которые сильно отличаются от традиционных событий этих институций. Музей Михаила Булгакова исследовал историю легендарного дома на Большой Садовой с точки зрения обычных жильцов, безымянных соседей великих писателей и режиссеров («Дом на Большой Садовой»), Дом Гоголя приглашал современных художников поиграть с символической ценностью литературного артефакта («Игроки») и громоздил мультимедийные аттракционы по мотивам творчества писателя (#Авторжжет).
Чего уж говорить о многочисленных выставках, представляющих стихограммы Дмитрия Александровича Пригова и карточки Льва Рубинштейна, — такие истории могут принадлежать как искусству, так и литературе, не требуя дополнительных кураторских усилий.
Все это чуть больше, чем просто метафора, позволяющая сформулировать выставку вокруг все тех же архивных документов. Эти проекты сделаны с акцентом на освобождении материала от ореола святости, заставляющего нас говорить о литературе неудобоваримым языком школьной программы. Похожим образом функционирует множество проектов, пытающихся свежим взглядом окинуть литературных канон, — от классической книги филологов Петра Вайля и Александра Гениса «Родная речь» до образовательного портала «Полка».
Поиску адекватного визуального выражения темы, так или иначе связанной с литературой и письмом, было посвящено исследование «Мир — текст — музей» Самарского литературно-мемориального музея им. М. Горького, получившего грант от Фонда В. Потанина в 2012 году («Мы хотели найти способ показывать в музее не вещи и рукописи авторов, а их художественные открытия…», — пишет куратор Андрей Рымарь). Размышляя над возможными форматами репрезентации современной литературы, авторы предложили выстроить музей вокруг литературного метода или приема, отбросив в сторону артефакты. Сама экспозиция проектировалась как открытая лаборатория, ее дополняли семинары и игровые форматы, вовлекающие зрителя в работу с текстом.
Опыт самарского музея во многом можно считать определяющим. Рефлексия относительно формы репрезентации литературы в музейном пространстве сама по себе заслуживает внимания. Если в арт-среде проекты, основанные на взаимодействии, давно стали рутиной, то подобные истории, сделанные на литературном материале, до сих пор остаются исключением из правил.
От метода к объекту
Как приглашение подумать о статусе литературного текста работал и проект Анны Наринской, два года назад сформировавший моду на концептуальные литературные выставки, — «200 ударов в минуту. Пишущая машинка и сознание ХХ века» в Московском музее современного искусства. В его основе — сложная система связей между вещами, текстами и документами.
Это проект не о слове, а о знаке. Экспозиция была выстроена вокруг печатной машинки — объекта ностальгии и в то же время инструмента производства, распространения и, что особенно наглядно показала выставка, преследования литературы. Первый и главный смысловой слой здесь — форма бытования и процесс производства текста, который мог обернуться рукописью или первой копией произведения, напечатанной профессиональной машинисткой, а мог — доносом, судебным протоколом и другими страшными документами, ставшими символом эпохи чекистской бюрократии. В результате вокруг бытового предмета вырос настоящий эпос о природе текста, отношениях между копией и оригиналом, статусе артефакта, памяти и ее последовательном уничтожении. Машинка — объект довольно невзрачный и мало что сообщающий сам по себе — стала механизмом порождения смыслов.
Впрочем, ностальгия — крайне популярный инструмент литературных выставок. Достаточно взглянуть на проект «Арткоммуналка» — музей, рассказывающий о быте и нравах 1960-х годов через творчество Венедикта Ерофеева. Как и в случае с пишущей машинкой, коммуналка превратилась в машину памяти с корнем -арт-. Пространство между сосисками с горошком, которыми посетителей угощают на коммунальной кухне, и Венечкой Ерофеевым здесь сужено до предела: и то и другое работает как примета времени. Примерно так же устроена выставка «Петрушествие», недавно открывшаяся в ММОМА в честь юбилея Людмилы Петрушевской. Тут традиционный биографический подход к экспозиции был «оживлен» с помощью яркой сценографии и узнаваемых маркеров советской эпохи.
Блестяще перенесли прием остранения на экспозицию Александра Селиванова и Марина Краснова, кураторы выставки «Маяковский. Универсальный ответ записочникам» в галерее «На Шаболовке». Они акцентировали внимание на отношениях между поэтом, толпой и документом — теми самыми анонимными записками, которые слушатели передавали Владимиру Маяковскому во время его выступлений. Вместо того чтобы каталогизировать мифы, сложившиеся вокруг фигуры поэта, выставка смещает центр тяжести в сторону читателя. Многоголосица здесь оказывается основным принципом конструирования экспозиции.
Оживший Высоцкий
Надо признать, что мультимедийные технологии сыграли с литературой злую шутку, обернувшись бессмысленным и беспощадным интерактивом, заставляющим недоумевать даже не очень-то впечатлительных зрителей. Спецэффекты как часть экономики впечатлений имеют дурную репутацию. В то же время крепнет связь выставочных проектов с театром: сложная сценография становится неотъемлемой частью литературных выставок. Так, например, в конце июня в Еврейском музее и центре толерантности откроется выставка «Коридоры. Семь миров Высоцкого», создатели которой обещают полное погружение «в мир оживших образов» поэта.
«Мы не хотели делать биографическую выставку. Наша цель — визуализировать песни Высоцкого, чтобы зритель мог погрузиться в созданные им миры. По большому счету у нас получилась иммерсивная инсталляция. Вначале вы попадате в типичную московскую коммуналку, затем оказываетесь в подворотне, проходите сквозь психушку и тюрьму. Каждый зал сопровождает одна задающая ему тон песня. Таким образом, вы будто бы оказываетесь внутри застывшего кинокадра, населенного героями Высоцкого», — рассказал «Артгиду» автор идеи выставки Ян Визинберг.
Музей в данном случае подключается к принципиально иной системе мышления — выставочная площадка начинает функционировать как сцена, о чем и говорят создатели выставки. «Это не просто набор артефактов, а драматургически выстроенная история. В музеях такого рода язык пока что не родился — они до сих пор работают с объектами или мультимедийными технологиями, которые, по сути, не привносят в экспозицию ничего нового. Мы же хотим нащупать экспозиционный язык, с помощью которого можно было бы рассказывать истории», — отмечает Визинберг.
Литературный процесс как предмет музеефикации — штука капризная. Лакмусом проблем с репрезентацией литературного материала в публичном пространстве стала также и городская среда. Считается, что улица все стерпит, поэтому сегодня у нас Павел Арсеньев развешивает между арками Третьяковского проезда стихи Всеволода Некрасова, выложенные огромными белыми буквами («Нравится Москва // нравится Москва // и даже кажется // что все не так страшно…»), а завтра по бульварам вышагивает строй виртуальных двойников Пушкина, которым велено общаться с прохожими посредством мобильного приложения.
С музейными проектами пока та же история. За минувшие годы появилось сразу несколько любопытных проектов, отвечающих на вопрос, как сделать красивую литературную выставку без пыльных листов бумаги в рамке и неподъемных массивов сопровождающего экспозицию текста. Одни звучали убедительно, другие не очень. Однако теперь мы едва ли готовы вновь воспринимать экспонирование отдельных артефактов как полноценную литературную выставку.
