Герман Виноградов: «Денег нет, но полнота жизни так или иначе присутствует»

Легенда московского андерграунда Герман Виноградов — художник, музыкант, поэт, режиссер, актер и все сразу — столикий Протей, принимавший облик то воды, то огня, то дерева, то льва. Свои мистерии БИКАПО с фантасмагорическими музыкальными инструментами, созданными из собранных на помойке железок, Виноградов придумал еще в 1980-е, и до сих пор регулярно исцеляет акустическими и огненными таинствами завороженных зрителей. Чем еще он сегодня увлечен? С главным шаманом современного российского искусства побеседовала Юлия Лебедева.

Герман Виноградов на открытии выставки «Бутафорское счастье» в Галерее XXI века, Москва. 21 мая 2016. Фото: Александра Кириллова/Артгид

Юлия Лебедева: Чем ты в последнее время занимаешься?

Герман Виноградов: Пишу стихи, песни, рисую, в том числе огнепись (причем исключительно публично), делаю большие представления с огнем, последнее мощнейшее действо в этом жанре было в деревне Полисского. Ну и участвую в разных больших событиях — музыкальных, театральных; снимаюсь в кино и как актер, и как перформер. Также снимаю свои разные музыкальные штуки и потом делаю из них «клипы». Ну и, конечно, БИКАПО неизменно существует каждую неделю в моей жизни. Приходят новые люди, молодежь. Реакция по-прежнему восторженная. Так что приглашаю читателей! В общем, много разного делаю. Денег, правда, все равно нет, но полнота жизни так или иначе присутствует.

Ю.Л.: Ничего себе списочек, даже не знаю, с чего начать расспрашивать... Что за кино, например, осчастливлено было твоим присутствием?

Г.В.: Да самое разное, от попсовых сериалов типа фильма Валерии Гай-Германики «Краткий курс счастливой жизни» (где в 6-й серии я играю художника-полусюрреалиста, персонажа из подвальных шестидесятых) до очень классного научно-популярного фильма Вадима Кошкина «Супервычислитель» про историю счета на планете Земля. Вот это всем рекомендую посмотреть. Я там играю человека, это единственная главная роль. Еще я участвовал в нескольких фильмах-мистериях Ираиды Юсуповой и Александра Долгина (Ambient, «Птицы», до этого было целых три с Дмитрием Александровичем Приговым и шикарный мультфильм Gulliver’s show). И сейчас я еще стал участвовать в музыкальных спектаклях Ираиды — это тоже отдельный интересный опыт.

Ираида пишет музыку и ставит спектакли, камерные, без большого количества декораций, и показывает их в различных арт-пространствах с лучшими академическими музыкантами — пианистами, скрипачами, виолончелистами, контрабасистами, вокалистами, и в этой среде я как перформер-саунд-артист. Я издаю звуки и, оказывается, вполне классно с ними сосуществую.

Последний спектакль такого рода, — камерный балет «Форкий» (2017). Для него Ираида писала музыку, а идея, либретто и хореография принадлежат балетмейстеру Наталии Кайдановской. Она придумала балет вокруг меня и сама в нем участвует с другими танцорами, некоторые из них одновременно и музыканты. Представь, что я — еле двигающийся, и вокруг меня все это раскручивается! Привлекли даже мою жену Наташу и дочку Василису: у Наташи подготовка была, а у Василисы — таланты. А художник-постановщик и по костюмам — Теодор Тэжик.

Мы все недавно ездили с этим балетом в Тунис на театральный фестиваль, а последний раз показали его в Электротеатре, где тоже был шумный успех. И готовимся к поездке в Западную Сахару, в дико стремный район, где повстанцы, но и там есть театральный фестиваль. И непонятно, куда попадем, но интересно.

Еще был любопытный опыт с кинетик-театром Саши Пепеляева: модерн-данс-спектакль «Альфа-чайка» (2009–2010), который они начинали еще с Дмитрием Александрповичем Приговым. По сюжету это абсурдно-сюрреалистическая смесь «Чайки», «Вишневого сада» и моих личных самовыражений. Я одновременно был Тригориным, Треплевым и самим собой. Мы сыграли больше тридцати спектаклей, номинировались на «Золотую маску».

Ю.Л.: Хотя материальные проблемы, скорее всего, это не решает, ты вполне востребованный художник. Собственно, ты делаешь то, что ты хочешь, и именно это ты и хотел делать.

Г.В.: И мир открывается с новой стороны, которой я раньше не видел. Поэтому я люблю участвовать в неординарных событиях. Причем они не обязательно какие-нибудь суперзнаменитые или денежные, просто они должны быть мне интересны. Например, в декабре 2015 года я поучаствовал в знаменитой Гетто-биеннале на Гаити, но не смог поехать, потому что очень болели ноги. Там было симпатично, горячие люди. Хотя ничего так и не восстановлено после того, как землетрясение разнесло полстраны, и теперь они самые бедные в мире. Вот такое меня привлекает. Хотя в Венецию я бы съездил, конечно (смеется).

Вот мой фильм БИКАПО 1988 года поедет на выставку «Гибриды», которую делают питерские кураторы Анна Франц и Елена Губанова.

Большой проект, который меня по-настоящему поразил, был весной 2015 года. Директор Le Cyclop Франсуа Тайад пригласил меня сделать перформанс. Это колоссальная работа-манифест, объект, созданный Жаном Тэнгли и его друзьями-художниками, который они строили 25 лет (с 1967 года) сами на свои деньги в лесу Фонтенбло под Парижем, и закончили в 1992-м, через год после смерти Тэнгли. Арман, Сезар, Ники де Сен-Фалль и другие. Это синтез, конгломерат 26 метров высотой, в котором нет живого места, — и снаружи, и внутри все движется, все наполнено, сплошной инвайромент. Каждый сантиметр обработан, каждый! Здесь и куски от Бобура, Жан Дюбюффе собрал большую коллекцию ар-брюта, а наверху бассейн, посвященный Иву Кляйну. Внутри выставок не делают: приглашенные художники работают рядом — создают перформансы, объекты. Но что бы ты ни делал снаружи, все равно как бы оказываешься внутри — получается тотальное художественное высказывание.

Мое выступление состояло из трех частей: БИКАПО, огнепись и песенный концерт, под который успевшие выпить вина французы пустились в бешеный пляс. Сначала было оцепенение, потом оторопь с элементами транса, а затем буйный восторг. Вот с таким уровнем интересно работать... Кстати, с Тэнгли я познакомился, когда у него была выставка в ЦДХ в 1990 году. Он поучаствовал в моем звуковом перформансе: я тогда записывал «Да-да кассету». Я ему объяснил, что когда я буду сгибать палец, нужно будет сказать «да». Он был классный чувак!!!

Ю.Л.: Так что же такое огнепись? Когда она впервые появилась?

Г.В.: Ну, из названия понятно, что это произведения, созданные с помощью или при участии огня. Появилась она в БИКАПО, практически сразу. В 1985 году мы открыли «Детский сад» для посещения, сделали выставку и всех пригласили (в 1984 году трое художников — Герман Виноградов, Андрей Ройтер, Николай Филатов — и скульптор Алексей Иванов устроились сторожами в законсервированное здание детского сада в Хохловском переулке, которое превратили в художественный сквот, первый в Москве. — Артгид). Коля Филатов показывал картины, а я — свою звучащую комнату, там уже был огонь, но еще тихий, в виде плавающих свечек внутри тазиков.

Потом все постепенно разрасталось. Окончательно огнепись обрела форму на огромной выставке Russian Mind в 1989 году в Граце в гигантском здании бывшей типографии. Я вывез туда огромное количество своих лучших работ — графика, трехметровая живопись. У меня было шесть залов: в одном — БИКАПО метров триста, в остальных — живопись, графика, инсталляции. Там я обнаружил горы больших листов толстого картона, которые «оприходовал» с помощью паяльных ламп и бензина. Так и появилась огнепись. Все было очень круто. Вместе с Наташей Пшеничниковой мы дали там пятнадцать концертов. А вся выставка в итоге пропала при весьма странных обстоятельствах. Впоследствии я развил эту технику: сделал «Огнепись» как отдельный перформанс, где в качестве краски используются битумный лак и горючие эмали, а в качестве основы — фанера.

Я — природный пироман. Отдельная история: я в роли «приглашенного Герострата» (термин Полисского) сжигаю объекты Коли Полисского в Никола-Ленивце. В этом году на Масленицу мы там реально «прожгли небо»: на глазах совершилось чудо. Перед самым выступлением началась дичайшая снежная буря, потом пошел дождь, и за двадцать минут стало чистое небо. Огонь все разогнал — вот реальный художественный акт.

Ю.Л.: Расскажи, пожалуйста, о том, как ты придумал Бикапонию и о точках ее трансформации.

Г.В.: Я построил первую комнату БИКАПО в «Детском саду» в 1985-м. У меня тогда уже были маленькие, еще студенческие звенящие работки. Вон видишь, рамочка висит... Идея родилась на втором курсе Института землеустройства, где я учился на архитектурном факультете. Звук колокола притягивал меня еще с детства, а когда я начал делать студенческие модели и обрабатывать металл, стал прислушиваться к звукам... Так от простого предчувствия себя ты вдруг приходишь к чему-то революционному... И сразу все потекло... Я это не просто придумал, я это родил. Это целый мир, система, жизнь, судьба, все вместе, определенное сознание, способ существования в мире.

Ю.Л.: То есть тот самый пример, когда искусство становится реально частью жизни.

Г.В.: Да это местами и не искусство вовсе, а духовная практика, саморазвивающийся организм. Все создавалось постепенно — примерно так, как человек учится говорить. На это я поначалу тратил очень много времени. Собирал материалы, конструировал инструменты. Все было вдохновенно, не было проблемы придумывать, из меня это всегда лилось. Поэтому я могу так долго заниматься одним и тем же. Я нахожу удовольствие и жизненную полноту именно в таком существовании.

Ю.Л.: Ты гармоничен, и главное — не утратить это прекрасное ощущение.

Г.В.: Главное — полнокровно жить, гармония — она все время разрушается и снова создается, расширяются ее границы. Создавая свою нерушимую гармонию, ты как бы сам себя в кокон загоняешь, а это противоестественно. Нужно полноценно жить с миром, вибрировать вместе с ним. На разных территориях, но имея некий центр притяжения, которым в моем конкретном случае является БИКАПО. И все, что вокруг с ним связано... Вот, котики тоже... (гладит пришедшего пообщаться кота). А кто не любит котиков, тот этого и не поймет...

Теперь мне стало более приятно и плодотворно существовать с людьми, которые в чем-то со мной схожи, с Митей Шагиным, Пахомом, с группой «Отзвуки Му», и моей группой «Гроздья виноградовы» (практически те же «Отзвуки Му» плюс Лада Раскольникова (терменвокс), Дмитрий Карабут (диджериду), Аннэя Пашинская (арфа)), проект «Песнь Песней Соломона» (я, Андрей Колосов, Камилла Любарт). Гарик Асса, к сожалению, ушел.

Я по своей природе экстатик и в то же время созерцатель. Хотя с приходом определенного возраста все у всех меняется. Все травмируются уходом близких, неминуемо надвигающимися болезнями. Сохранить энергию, приобретя огромный опыт, — вот это сейчас задача для меня. Не растерять ее, а использовать еще более целенаправленно. Художник должен как можно дольше жить, сохранив энергию, и тогда можно делать жесты, которые будут нести в себе также больше энергии или какого-то особого смысла. Например, добиться идеального качества звука, или того, что комбинация звуков будет иметь реальное воздействие.

Ю.Л.: Почему ты не стал работать архитектором?

Г.В.: В тех условиях, которые были в начале 1980-х, даже близко невозможно было строить то, что мне нравилось. Сейчас я понимаю, что правильно тогда все сделал. Недавно я прочитал интервью Андрея Макаревича, у которого, понятно, было тогда гораздо больше возможностей, чем у меня, и то он три года мурыжил проект какого-то провинциального театра, сидел с ним, сидел...

Но мне, слава богу, не надо было распределяться, хотя в принципе распределение у нас было. К Олимпиаде-80 нужно было много строить, и был перебор специалистов — два выпуска в году, один и через полгода следующий. Студентов архитектурных специальностей забирали на полгода на строительство архитектурных объектов. И из-за этого перебора я удачно умудрился откосить от распределения, проигнорировал все эти приглашения, хотя это было тогда наказуемо.

Ю.Л.: То есть с самого начала вел себя как нонконформист :-)

Г.В.: Что ты! Еще на строительных объектах, когда меня поставили штукатуром, я сразу стал выступать: дескать, Мис ван дер Роэ был за чистоту материала, зачем мы будем скрывать кирпич? Давайте, увольняйте меня! И меня отправили в академический отпуск, у меня как раз в этот момент дочка родилась. А в принципе я готов был вообще уйти из института, потому что совершенно не мог делать то, что было против моих представлений... Я работал грузчиком, дворником, сторожем — охранял район Ивановского монастыря, Исторической библиотеки и Хохловки и в один прекрасный день в 1984 году познакомился там со скульптором Лешей Ивановым, который незадолго до этого нашел «Детский сад».

Ю.Л.: Твое самое яркое впечатление от «Детского сада», и что это дало тебе в общем?

Г.В.: Во-первых, он дал возможность впервые после коммуналки и скитаний обрести собственное творческое пространство, делать большие работы. Во-вторых, круг общения, который вырос буквально как снежный ком благодаря каждому из участников. Потом еще Питер подтянулся, и возникло такое варево — место, где все круги пересеклись, и это, конечно, поменяло сознание. Получился такой живой эксперимент. До этого я был затворником, не от мира сего, повернутым на индийских духовных учениях. «Детский сад» меня немножко приземлил. Началась во всех смыслах новая жизнь. Причем очень интенсивная — год шел за восемь. И столько тогда наделано было, что и сейчас люди пользуются (ошметками).

Ю.Л.: Все это еще происходило параллельно с активным возникновением сквотов на Западе.

Г.В.: Но тогда я об этом понятия не имел. Хотя к Коле Филатову приходили разные немецкие девушки-славистки, привозившие по его просьбе журналы Art Forum, Flash Art, Texte zur Kunst с картинками «новых диких», и он тогда от фотореализма перешел к экспрессионизму. Но потом мы все благополучно расползлись. Андрей Ройтер — в Амстердам, Филатов после Sotheby’s 1988 года уехал в Америку. Я же вообще как-то больше был заинтересован в эмоциональном получении удовольствия от процесса и никак из-за этого не мог перейти к галерейной жизни, любил больше фестивальную. Хотелось свободного ощущения себя. Хотя меня и Костю Звездочетова вскоре, в 1988-м, пригласили на трехмесячную стипендию в музей Граца, я показал там и БИКАПО, и картины с рисунками, собрал на помойке всякие штуки и сделал из них инсталляцию и несколько объектов. Там работали художники из разных стран, например Майк Келли (который стал очень знаменитым, но все время бастовал против коммерции и в итоге покончил с собой).

Ю.Л.: Ты много ездил после этого по миру.

Г.В.: Я очень много ездил по разным странам, участвовал в фестивалях, и мне вполне нравилась такая полнокровная жизнь. Но это были уже отдельные проекты, связанные больше с музыкой, с БИКАПО, меньше с изобразительным искусством. Последнее время из-за открытого огня БИКАПО стало невозможно проводить на всех выставочных и концертных площадках — нужно специальное помещение или пространство под открытым небом. И поскольку это редко получается, я перешел частично на территорию рок-музыки, мне нравится выступать.

Ю.Л.: Из всех многочисленных событий твоей художественной биографии меня в свое время впечатлила история, как ты пел с китами, и я часто вспоминаю этот эпизод, а сейчас поняла, что это, пожалуй, идеальный пример твоего созвучия с природным миром.

Г.В.: В 1992 году меня пригласили на саунд-симпозиум в Канаду, остров Ньюфаундленд, город Сент-Джонс. Мои приятели канадцы организовали корабль, и мы поплыли в открытое море смотреть на китов.

Ю.Л.: То есть это был экспромт?

Г.В.: Да, чистый. Никто не знал, выплывут киты или нет, а нас окружило целых семь, и я стал с ними петь обертонным пением. И они стали со мной играть.

Еще я во второй половине 1990-х несколько лет подряд делал ночные чтения стихов в проруби. По воскресеньям была БИКАПО, а по понедельникам чтения в Филевском парке.

А сейчас такая мудрость наступила, все наработанное используется в глобальных целях. Если в юности я, прочтя Шри Ауробиндо, тут же бежал всем рассказывать или покупал книги и всем дарил, то теперь я так делать не буду. А лучше напишу анекдот в «Фейсбук». Но это не говорит о том, что я такой весельчак. Просто общение у меня с людьми стало такое легкое, «с юмором».

Ю.Л.: Как правило, люди с возрастом, наоборот, становятся более занудными. Хорошо, что ты не меняешься в эту сторону.

Г.В.: Но при этом понятно, что легче-то легче, но с места меня не сдвинешь, если что. В общем, игривое сознание :-)