Мы журналисты, и мы обиделись
Анна Матвеева рассуждает, как же так получилось, что подробности проведения Московской биеннале и участия России в 57-й Венецианской долгое время были покрыты мраком неизвестности, и почему подобные вещи вредят не только арт-сообществу, но и государству в целом.
Фото: courtesy #viennacontemporary Magazine
Поздравьте нас! У нас с коллегами по арт-журналистскому цеху в последние дни случилась долгожданная радость, и даже две. Во-первых, наконец-то стали известны подробности о проекте павильона России на предстоящей 57-й Венецианской биеннале. Во-вторых, стало хоть-что то ясно с грядущей Московской биеннале.
Напомню: Венецианская биеннале — главный мировой форум современного искусства, нечто вроде Олимпийских игр по нему — откроется 13 мая этого года. Помимо основного выставочного проекта, который становится стейтментом о состоянии как искусства, так и осмысляемого им мира на текущий момент (в этом году его будет курировать Кристин Масель из парижского Центра Помпиду), страны мира представляют своих лучших художников отдельно, в своих собственных павильонах, которые считаются представительствами стран и даже юридически и дипломатически являются, хоть и находятся в Венеции, кусочками своей страны, а не территорией Италии. У Российской Федерации — двухэтажный павильон в козырном месте в Венецианских садах, построенный в 1914 году по проекту великого русского архитектора Алексея Щусева.
Ответственным за павильон России — как за управление самим зданием, так и за российское участие в биеннале — является Министерство культуры Российской Федерации. Оно назначает комиссара (в феврале 2016 года комиссаром павильона был назначен ректор Санкт-Петербургской академии художеств Семен Ильич Михайловский), комиссар же назначает куратора на очередной год и вместе с куратором утверждает художников.
У других стран бывает иначе, в основном из-за разного бюрократического устройства взаимодействия государства и искусства (например, у США вообще нет министерств культуры, а страны Скандинавии вместо участия в биеннале каждой страны по отдельности построили себе общий павильон и каждый раз формируют состав участников в ходе международных переговоров), но в любом случае участие в биеннале — крупное государственное мероприятие, а не частный проект, даже если государство берет средства из частных источников. Это лицо страны, лицо государства.
Неудивительно, что страны делают все возможное, дабы максимально оперативно и подробно информировать национальную и интернациональную художественную общественность о том, что они намерены представить на главной мировой выставке достижений художественного хозяйства. Как можно скорее публикуют анонсы, пресс-релизы, сведения о художниках, лоббируют интервью с ними — кажут товар лицом. Соревнуются, кто первым и наиболее полно анонсирует свои проекты.
Так вот, о том, почему у нас с коллегами праздник-то. Российской прессе не привыкать к тому, что официальная информация задерживается, тормозит и доходит через третьи руки: у нас это часто. Но на этот раз ситуация напоминала какие-то интриги мадридского двора. Информации не было ни за год до биеннале, ни за полгода. Речь, подчеркиваю, об официальном регулярном проекте, представляющем страну; проекте, который должны начинать готовить сразу по окончании предыдущей серии и тогда же должны начинать распространять информацию о нем. В этот раз до последнего момента о нем не было понятно ничего. По пересечении полугодового барьера до вернисажа даже сотрудники прямо конкурирующих между собой массмедиа наплевали на корпоративные ограничения и чуть не рыдали друг у друга на груди: «Ну ты хоть что-нибудь слышал? Что там с биеннале?» — «Нет, ничего не знаю! У нас тоже вся редакция в непонятках. А у вас?» Из источников разной степени осведомленности поступали сведения разной степени официальности: Министерство культуры даст пресс-конференцию по российскому участию в биеннале 31 декабря 2016 года. В качестве новогоднего подарка объявят участников и куратора. Нет, ничего 31 декабря не состоялось. Переносится на 9 января! Все лишь по слухам: ни на сайте МК РФ, ни в его официальных рассылках никакой информации. Ничего не состоялось и 9 января.
Наконец через правое ухо за левой ногой пришел первый более-менее публичный пресс-релиз от ТАСС: пресс-конференция состоится 27 января, то есть за три с половиной месяца до открытия биеннале, что по меркам современного информационного мира означает «послезавтра». Пресс-релиз ТАСС изобиловал курьезными ошибками (биеннале современного искусства была ошибочно названа «архитектурной биеннале» — архитектурные биеннале в Венеции происходят по четным годам, чередуясь с нашими художественными по нечетным, — а художник Брускин назывался Брускникиным), что наводит на мысли о том, что ТАСС тоже получил его не из Минкульта, а по каким-то собственным кривым каналам (не хочется совсем уж плохо думать об уровне грамотности Минкульта). Но по крайней мере стало понятно, куда можно прийти и постараться получить информацию. В пресс-релизе не были названы будущие участники российского проекта, но по упоминанию участвующих в самой пресс-конференции художников можно было предположить, что это они и есть (Гриша Брускин, Саша Пирогова и группа Recycle, уже успевшая поучаствовать в 56-й Венецианской биеннале в параллельной программе), чему удалось получить подтверждение от организаторов. Фамилия куратора по-прежнему остается тайной, но теперь можно надеяться, что она будет объявлена на пресс-конференции 27 января, если, конечно, та все-таки состоится. На момент написания статьи на сайте Минкульта сведений о пресс-конференции по-прежнему нет.
В отношении будущей Московской биеннале современного искусства (открытие заявлено на 15 сентября 2017 года) происходила и происходит примерно та же катавасия. До ее открытия, конечно, пока еще остается больше времени, чем до Венеции, — около восьми месяцев. Но и вопросов больше, потому что подготовка Московской биеннале, едва начавшись, сорвалась в череду небольших, но внятных скандалов, так что стало непонятно, кто будет ею рулить и в каком формате она состоится. В июле 2016 года бессменный вдохновитель биеннале Иосиф Бакштейн объявил о своем уходе с поста комиссара. Был объявлен список приглашенных к участию в экспертном совете, он включал в себя многих международных специалистов — и вскоре некоторые из них отреагировали на публикацию списка с немалым удивлением: оказалось, что предложения войти в экспертный совет к ним действительно поступали, но они либо еще не дали согласия, либо и вовсе ответили отказом и теперь не понимали, почему их имена фигурируют в списке. Началось информационное затишье, и до начала этой недели мы по-прежнему понятия не имели, что там творится с биеннале, которая все ближе. 23 января в том же московском офисе ТАСС состоялась пресс-конференция: было объявлено, что биеннале состоится, что куратором станет директор Музея современного искусства Токио Юко Хасэгава, что концепция биеннале поэтически обозначена как «Заоблачные леса», а основной площадкой будет московский Манеж. Но формат биеннале (а именно вопрос формата был и остается самым животрепещущим, и после изменения оргсостава ответить на него некому) так и остается загадкой.
Все это было бы локальными неувязками в организационном процессе конкретных проектов, если бы не указывало на вполне явную тенденцию. Если говорить об арт-практике как таковой — включающей в себя и самих художников с их произведениями, и тех, кто их выставляет, продает и растит их в цене (галереи и частные дилеры) или следит за ними и взращивает их репутацию (музеи и выставочные залы), кто пишет о них, рассказывая посетителям музеев и галерей о том, чем этот художник хорош, а также объясняя пока еще потенциальным зрителям, почему они должны прийти на эту выставку (арт-критики и журналисты), кто осмысляет и встраивает их в исторический контекст (искусствоведы), — мы видим упадок информационной составляющей. Пусть пока даже чисто служебной: зачем информировать каких-то там журналюг за год до события, проинформируем за три дня до вернисажа, все равно же придут и что-то там напишут. Репортаж какой-нибудь: состоялось то-то, показывали тех-то. Журналистика, критика, вся система осмысления искусства — профессиональная оптика, позволяющая как моментально сформировать точку зрения на событие или на заявленные предпосылки события, так и немедленно переместить его или их в контекст художественной жизни как текущей, так и исторической, куда-то встроить, где-то понять, почему не встраивается, в чем-то оценить или отказать, — по крайней мере в описанных двух случаях не рассматриваются как ценные. Дискуссии, битвы и драки, столкновения мнений, которые могли бы иметь место, если бы перспективы столь важных событий были заранее вынесены на всеобщее обсуждение, не интересуют. Освещение в массмедиа нужно в лучшем случае как пиар (и то не особенно: у всех организаторов наняты профессиональные PR-специалисты, которые формируют пресс-киты и пресс-клиппинги, и этого достаточно). Нечто информативное и так напишут, а мнения роли не играют.
Все это, к сожалению, погружает нашу арт-среду в пучину глубочайшей провинциальности. И это очень плохо сказывается в первую очередь на художниках — бог с ними, с галеристами и чиновниками, что с них, функционеров, взять. Отказ от дискуссии, от вынесения своих решений на обсуждение если не общества, то хотя бы сообщества удобен на короткой дистанции («Поставим перед фактом: что покажем, то и будут смотреть»), но убийствен для дистанции длинной. Общественная дискуссия (а публичная огласка, которая совершается критиками и журналистами, и спектр их мнений — всего лишь инструменты и предпосылки для ее возникновения, не более) — единственное возможное удобрение для поля, на котором растет искусство. Деньги таким удобрением быть не могут, и государственное внимание таким удобрением быть не может: они замечательно укрепляют уже имеющуюся поросль, но не способствуют никакому новому развитию.
Искусство само по себе прекрасно и, допускаю, может выжить безо всякого общественного к нему внимания — но окружающая и, будем честны, обслуживающая его среда вне активного публичного внимания (или только с дозированным вниманием) закостеневает и превращается в, извините за выражение, Минкульт. Который все решает сам и которому нет дела до общественности, но и общественности поэтому нет дела до него — и между ним и попросту живой жизнью искусства образуется разрыв. Раз уж разрыв этот для него комфортен, а для других самоочевиден, обе стороны развернутся спинами друг к другу и разойдутся. И те художники, кто пытался стать лицом страны (в том числе и официально) и своим участием в престижных событиях с государственным участием как раз преодолеть эту яму между государственным и общим, обнаружат, что оказались в положении почетных пенсионеров, потому что сама структура такого участия отрывает их от живого сообщества, и в лучшем случае сбегут.
Дело не только в том, чтобы рассылать информацию вовремя. Либо мы понимаем, что информация о текущем художественном процессе важна для всех, кто заинтересован в этом процессе, и относимся к ее получателям с уважением. Либо посылаем их, но тогда остаемся играть в художественные игры в своей маленькой песочнице. А моим коллегам советуем переквалифицироваться в управдомы. Впрочем, тогда и игры довольно быстро закончатся за неимением участников.
