Монологи. Андрей Бартенев
В очередном материале цикла «Монологи», подготовленном культурологом, журналистом, автором-ведущим радиопрограмм о современном искусстве Сергеем Чебатковым, художник, график, дизайнер, перформер Андрей Бартенев рассказывает о том, почему он решил связать свою судьбу с современным искусством и как это произошло. Текст публикуется в авторской редакции.
Арт-ель, Сочи. 1988. Фото из личного архива Андрея Бартенева
Мне всегда в окружающем мире нравилось только развлекаться, развлекать себя в своем личном пространстве. С детства я находился в коконе своего внутреннего мира и там себя развлекал. И когда я выходил время от времени из этого кокона наружу, мне хотелось, чтобы окружающий мир тоже развлекал меня. Я ничего не хотел знать о реальной действительности, ни про болезни, ни про смерть, ни про какое другое. Поэтому свое будущее я всегда видел вне каких-либо трудных областей обычной человеческой деятельности. Не хотел быть ни пожарным, ни доктором, ни космонавтом, как другие дети. Я хотел заниматься только тем, что было связано с развлечением. Окончательно в этом убедился к моменту, когда окончил школу, в 1983 году. Параллельно я еще учился в художественной школе, которую закончил с отличием, где и научился культуре развлекаться.
1983–1987-й я провел в Краснодарском институте культуры. Это был такой своеобразный оазис. Мы занимались театральной режиссурой, и эта творческая атмосфера помогла мне окончательно понять, по какой личной творческой схеме я готов утвердиться. Мое ментальное пространство оценивалось мной чуть больше размеров моего внутреннего кокона, но я совершенно не переживал по этому поводу, так как уже понял, что большой внешний окружающий мир ничего нового мне предложить не сможет. Мне нравилась театральная деятельность, но при этом меня совершенно не устраивал тот материал, с которым работало театральное искусство в середине 80-х годов. Мне, например, совершенно был не интересен Чехов. Мне нужны были феерические комедии, чтобы я играл на сцене каких-нибудь гадких персонажей, они у меня, кстати, идеально получались. Мне нравились роли квазимод, фашистских офицеров, пытающих молодогвардейцев. Я хорошо играл всех этих гротесковых персонажей, потому что они никогда не были моей настоящей природой, я мог без внутреннего напряжения раскрепощаться, импровизировать, поэтому все это плохое выходило у меня очень живо. И все это была такая студенческая лояльная комфортная ситуация образования новыми методами развлекисебясам.
После института я вернулся домой в Норильск и попытался устроиться в один из местных театров. Но меня, несмотря на мой красный диплом, так никуда и не взяли. Посидев без работы пару месяцев в родном городе, я решил отправиться в Сочи. Устроил себе настоящее путешествие. Из Дудинки на теплоходе поднялся по Енисею до Красноярска, из Красноярска полетел в Краснодар, и оттуда в Сочи. Здесь мне удалось устроиться режиссером детской театральной студии. Мы создали такой ритмический поэтический театр. Я учил своих актеров ритмике речи, ритмике движения, все это было еще свежо в моей памяти, и легко мне давалось. Мы сделали несколько небольших спектаклей, конечно, в основе у нас все равно была система антиСтаниславского, так как про Мейерхольда, например, в то время вообще мало кто знал. Однако когда мы начали ставить пьесу Шварца, антиСтаниславский уже не мог нам помочь, мы пытались выйти за рамки, но сразу начались конфликты, и после премьеры спектакль закрыли. Я стал понимать, что все это опять не то, нет той развлекательной программы легкости, которую я жду от мира. Ко мне как-то пришли представители городской администрации и сказали: «Вы же высококвалифицированный специалист? Так займитесь настоящим делом, поставьте нам первомайскую демонстрацию, вот вам план». Я сказал, что не буду этим заниматься, что мне это неинтересно.
В то время я жил в общежитии, находившемся рядом с железнодорожным депо. За рельсами сразу начиналось бушующее море Адлера, рядом с моим балконом росла целая роща мимозы, на которую у меня началась аллергия. В целом же Сочи мне очень нравился, у меня было много друзей. Город очень музыкальный, потому что там прекрасное музыкальное училище. Было много отличных тусовочных мест, где слушали классный джаз. Это все соответствовало моей программе глобального развлечения. Валяться на пляже, ходить танцевать, слушать хорошую музыку, ездить в Красную Поляну лепить снежных баб, потом возвращаться на пляж греться, все это было как раз по мне. При этом я с легкостью клеил коллажи и рисовал.
У меня тогда был близкий друг — Андрей Григорьев-Аполлонов, вы его знаете по группе «Иванушки International». Он служил в театре мод Жанны Лебедевой при сочинском Доме моды. Они, танцуя, показывали блестящие фантазийные трикотажные изделия сочинского Дома моды. И Андрей пригласил меня в этот театр. Я покинул отдел культуры и начал работать в театре, танцевать, ставить номера. Но в определенный момент я понял, что оказываюсь невостребованным. Может быть, надо было посидеть подождать, пока ветер переменится, но ждать я не умел. Я решил снова сменить свою сферу деятельности и ушел преподавать в частную художественную школу, находившуюся в одном здании с Сочинским музыкальным училищем.
Здесь я познакомился со всеми педагогами и с огромным количеством художников, которые собирались вокруг этой школы. И мы в конечном итоге открыли Салон свободных художников. Каждые субботу и воскресенье стали проводить выставки, делать хеппенинги, исследовать своими проектами разные смыслы и темы. И у меня как-то сразу все наладилось. Здесь очень пригодились и мои театральные навыки. Благодаря им нам удалось придать что-то совершенно новое тому художественному процессу, который мы там пытались замутить. Я как режиссер прекрасно мог представить, где изначальное событие, где поворотный момент, где финал. Поэтому сценарий любого художественного события мне было очень легко выстраивать. Вся разница заключалась лишь в том, что мы не брали за основу «Чайку» Чехова, а обыгрывали какие-нибудь абстрактные словосочетания, накладывали действие на разные абстрактные формулы. Делать это было потрясающе интересно, потому что в нашем случае мы никогда не знали, что реально получится в каждом конкретном случае. Мы начинали с того, что абсолютно ничего не понимали в происходящем, а потом это непонимание разворачивали в какую-то более или менее внятную историю.
При этом у нас не было никаких особых конфликтов с властями. Была уже ранняя перестройка, и людям стало абсолютно все равно, чем мы там занимались. Именно в это время моя мама спросила у меня: «Андрей, а зачем ты вообще работаешь?» Я в то время еще раз в неделю давал уроки в художественной школе, но при этом обязан был посещать все скучнейшие педсоветы. Я бросил работу, и сразу встал вопрос о моем выселении из общежития. Надо мной нависла реальная угроза просто оказаться на улице. И в этот момент я познакомился с Жанной Агузаровой и ее директором Сергеем Гагариным. Они приезжали на гастроли и играли в летнем театре вместе с группой «Коррозия металла». Я уже тогда создавал свои объекты. Например, был один хеппенинг, посвященный Малевичу. Мы сделали огромный белый крест и с ним ходили по городу. У нас в распоряжении были производственные мощности художественной школы, где мы могли создавать вот такие монументальные структуры. Гагарин все это увидел и предложил мне прилететь в Москву. Я сел в самолет и отправился в столицу. Сергей меня там встретил, все показал, познакомил с друзьями. Он собирался уезжать на ПМЖ в Швецию и предложил мне снять квартиру, в которой он до этого жил. Так у меня появилось первое московское жилье. Это был конец 1989 года. В Москве я сразу познакомился с кругом художников с Малой Грузинской, с владельцами галереи «МАРС», стал с ними работать. Начинался новый этап моей жизни.
