Мария Польникова: «Нет институциональной поддержки, которая позволила бы любопытству превратиться в монографию»
16 августа заканчивается прием документов от поступающих в совместную магистратуру «Гаража» и Вышки «Практики кураторства в современном искусстве». Мы поговорили с руководителем академических программ музея «Гараж» Марией Польниковой о новом образовательном стандарте, жалобах студентов, гиперопеке и стоимости обучения.
Мария Польникова. Фото: Анисия Кузьмина
Юрий Юркин: Кажется, что внимание аудитории «Артгида» скорее может привлечь интервью с известным зарубежным куратором, талантливым художником или харизматичным директором музея, а не с человеком, который занимался строительством платных дорог и неожиданно оказался в центре художественной тусовки Москвы. Смотришь на тебя — и хочется спросить: «Кто такая Мария Польникова?»
Мария Польникова: Честно признаться, причина моего попадания в сердце культурной элиты — непотизм. Мы дружим с директором «Гаража» Антоном Беловым. Он и предложил мне работу. Это было ответом на мою борзость. Несколько лет назад я критиковала академическое партнерство музея с другим вузом и хвалила альма-матер в лице Вышки. Антон объяснил мне, что инициатива наказуема и за слова надо отвечать. Если разбираться с тем, как я оказалась внутри образовательных процессов, то тут все гораздо понятнее. Я с 2008 года делаю в Вышке разного рода образовательные проекты. Кстати говоря, в 2013 году я вела занятия у будущих юристов о том, как готовить резюме и сover letter (сопроводительное письмо к резюме. — Артгид) при отборе на работу — тогда же и начал расти мой интерес к работе в кадровой сфере. По пути стряслось сотрудничество с рядом других вузов. Так что работа над проектом совместной магистратуры «Гаража» и Вышки — скучное продолжение работы преподавателем и продолжение неловкого пути проникновения в системную науку.
Юрий Юркин: Чем ты занимаешься как руководитель академических программ в «Гараже»? В штатных расписаниях большинства культурных институций такая позиция отсутствует. Мягко говоря, руководителем сегодня может называться кто угодно. Ты же не академический руководитель магистратуры?
Мария Польникова: Важно отметить, что наш проект — это не стандартная музейная образовательная программа, которая реализуется через лекции, артист-токи, концерты, летние школы, образовательные курсы, детские программы, показы кино, в которых участвуют пресловутые кураторы, художники и директора музеев. Наша программа ставит цель обучать будущих профессионалов. Я не могу быть ее академическим руководителем, потому что у меня нет степени кандидата наук и достаточных компетенций. Я появилась в «Гараже» вместе с компактной идеей создания магистратуры и начала вести переговоры с конкретным академическим партнером.
Как только мы пришли к администрации Вышки с предложением делать магистратуру, эта идея обогатилась еще несколькими элементами. Во-первых, появился майнор — комплекс из четырех вариативных дисциплин для программ бакалавриата; в этом учебном году мы набираем уже пятый поток. Слушателями майнора являются сотни студентов. Во-вторых, мы занимаемся организационной и финансовой поддержкой коллективных и индивидуальных исследований. Мы берем на себя бюрократию и расходы, которые связаны с процедурой получения степени для исследователей, платим гонорары научным руководителям, оплачиваем соискательство (это то, что ты платишь университету за предоставление инфраструктуры к защите), помогаем общаться с журналами.
Также я занимаюсь разработкой образовательной методологии — помогаю преподавателям в определении образовательной цели их дисциплины, методов проведения семинаров, контроля знаний, работаю с метриками обновления программ. Если ты не понимаешь, зачем выходишь в аудиторию и как в ней работаешь, то и студентам будет непонятно, зачем они пришли тебя слушать и как взаимодействовать с твоей блистательной программой. Я сама работаю в аудиториях — меня туда тянет, я это люблю. В рамках магистратуры рассказываю про бюджетирование и планирование. Как мне кажется, подходы к планированию строительства платных дорог и составлению плана застройки выставки мало чем отличаются друг от друга (сейчас меня за эту фразу должны расстрелять и дорожники, и деятели культуры). На бакалавриате я веду занятия на дисциплине, посвященной устройству профессий в арт-среде. Некоторым студентам кажется, что список музейных сотрудников заканчивается на смотрителях и работниках гардероба; мы же посвящаем огромную часть лекций деятельности тех, кто находится в серой зоне, ведь сами музеи об этом почему-то не рассказывают.
Еще один важный элемент моей работы — это наука. В России существуют разрозненные сообщества, которые занимаются исследованиями в области современного искусства, но конкретной научной школы не существует — нет влиятельных конференций в этом поле, лабораторий и прочих способов взаимодействия ученых. Когда наш проект академических программ только начинался, мы отсортировали на сайте Российской государственной библиотеки диссертации по направлению «История искусств» за последние десять лет по принципу новизны и актуальности и пришли к печальному результату. Интерес в этой сфере есть, научная деятельность есть, но нет институциональной поддержки, которая позволила бы любопытству превратиться в монографию, диссертацию, сборник статей. Одним словом, академические программы — это финансирование и организация комфортной работы преподавателей и исследователей. Это самая вязкая часть моей работы, потому что результат, например, в виде защищенной диссертации не наступает мгновенно и каждый шаг кажется довольно тяжелым.
Юрий Юркин: Про что пишут диссертации на кафедре «Гаража»?
Мария Польникова: Одна работа будет посвящена анализу постсоветского как травмы на примере российского кино нулевых, вторая — российскому арт-активизму на базе материалов архива «Гаража».
Юрий Юркин: Ты упомянула, что в вузах отсутствует системный интерес к теории и истории современного искусства. Недавние новости о признании Бард-колледжа иностранным агентом усугубляют ситуацию. Факультет свободных искусств СПбГУ, который тоже выпускает кураторов, потерял важного партнера.
Мария Польникова: Признание иноагентом в какой-то степени можно считать комплиментом.
Юрий Юркин: Но международных дипломов выпускники СПбГУ уже не получат. Можно ли считать их вашими конкурентами?
Мария Польникова: Наша программа, в отличие от программы СПбГУ, готовит не только кураторов, но и арт-менеджеров. И для нас важно донести, что без взаимодействия этих двух профессий ничего не получится. К сожалению, у нас мало информации о том, как устроены выпускные проекты в Санкт-Петербурге. Могу сказать только, что выпускники нашей магистратуры реализуют свои проекты как независимые команды. Они не пользуются ни площадкой, ни финансовой поддержкой «Гаража» — сами общаются с художниками, ходят по кабинетам директоров музеев, ищут спонсоров. Мы даем им контакты нужных людей или пишем рекомендательные письма на финальных стадиях договоренностей.
Юрий Юркин: То есть вы абсолютно не контролируете подготовку этих выставок?
Мария Польникова: Не совсем так! Могут возникнуть какие-то критические моменты в работе над проектами, где нам — и лично мне — нужно проявить участие, дать конкретный совет, но тут скорее проявляются недостатки самой программы, которые мы уже устранили.
Юрий Юркин: Что за недостатки?
Мария Польникова: Прежде всего, методологические. Например, мы рассказали студентам про все этапы создания выставочных проектов, но умудрились забыть про описание процесса монтажа.
Юрий Юркин: Подожди, ведь отличительная особенность именно этой программы в том, что ты сразу можешь выйти в «поле» и увидеть, как все устроено. Сидишь на парах — а через минуту ты в адском пекле монтажа. Студенты же проходили какую-то производственную практику на выставках в «Гараже»?
Мария Польникова: То, что ты извлекаешь из опыта, зависит от того, какую позицию ты занимаешь внутри этого опыта. Когда ребята помогали на монтаже разных выставок «Гаража», они выступали там в качестве стажеров. То есть к ним приходил человек и говорил: «Петя, ты сегодня делаешь это и это, вот тебе материалы, контакты, ТЗ». На монтаже своих собственных проектов они уже стали теми людьми, которые должны давать стажерам задания. Кстати, стажерами там были студенты нашего майнора.
Юрий Юркин: Но ты так и не ответила на вопрос, почему современного искусства так мало в высшей школе?
Мария Польникова: Я не очень интегрирована в эту среду, поэтому лишь предполагаю, что из-за неформального характера современного искусства в СССР и России те, кто занимался этими вопросами, были исключены из сообщества университетов и Академии наук. Нельзя было прийти в Институт искусствознания или на истфак МГУ и предложить писать работу про какие-то актуальные процессы. Мы находимся в точке естественного отставания. Была цензура, затем она ушла, но не было институциональной поддержки. Потом институциональная поддержка появилась, но вернулась цензура. Ученые, которые занимаются какой-то проблемой, должны выйти из университета, в котором об этой проблеме с ними говорят преподаватели. Откуда у студента появится научный интерес к этой сфере, когда его познания в искусстве ограничиваются в лучшем случае концом 1960-х годов?
Юрий Юркин: Ваша программа по истории искусства концентрируется в основном на послевоенном времени?
Мария Польникова: Да, но мы не готовим профессиональных исследователей, хотя статистика сыграла с нами злую шутку, потому что среди выпускников магистратуры оказались люди, которые склонны к занятию наукой.
Юрий Юркин: А как отразился уход ректора ВШЭ на ваших отношениях с университетом?
Мария Польникова: Никак не отразился. Мы пока не можем это отследить: еще не начался новый учебный год, и идет приемная кампания в магистратуру, которая завершится 16 августа. Это в большей степени отразилось на мне лично. Любовь и трепет, которые я и другие выпускники испытывают к университету, связаны в том числе и с фигурой Ярослава Ивановича Кузьминова. Поэтому, скорее всего, можно назвать это личным эмоциональным дискомфортом.
Юрий Юркин: Вышку очень отличает либеральная система отношений студентов и преподавателей. Оценки ставят и те, и другие. Студенты могут даже выкинуть преподавателя с программы. Большинство ваших преподавателей не являются частью структуры университета — их не смущает такой подход?
Мария Польникова: В первую очередь этот вопрос касается нашего майнора. Студенты туда попадают с десятков других основных программ бакалавриата и оказываются в непривычном для них контексте обучения. Мы занимаем всего один день в учебной неделе и не находимся в столь тесном контакте со слушателями по сравнению с преподавателями основных программ. У нас другие критерии оценки, требования к знаниям, способы приема экзамена — все это может вызвать раздражение. Я знаю, что были чаты во «Вконтакте», где последовательно высказывалась суровая критика в адрес нашего майнора, в какой-то степени справедливая. В особенности студенты обсуждали меня в качестве плохого полицейского — методолога, менеджера и преподавателя в одном лице. Им было непонятно мое присутствие в аудитории, высшее юридическое образование. Я получила низкую оценку за внеаудиторное общение со студентами (с учетом того, что занятия последние полтора года проходили в зуме) и оказалась на грани вылета с программы. Увы, анонимность этих оценок не предполагает конструктивного обсуждения, я не знаю, что и кому отвечать за упрек по поводу публикаций в социальных сетях, где я рассказываю о преподавательской практике. Теперь вот целый кусок в интервью появится, наверняка кто-то из студентов возмутится.
Если говорить про магистратуру, то мы — и преподаватели, и студенты — пытаемся вместе создать те профессиональные стандарты, которые могли бы стать универсальными для всей культурной индустрии, но пока сложно сказать, насколько хорошо это получается. Мы говорим о конфликте позиций «менеджер» — «куратор», о том, что нет критики позиции куратора, нет ни дискуссии, ни фрагментарных текстов о том, как работают кураторы или в чем заключается функция арт-менеджеров.
Юра Юркин: Но есть же множество недавних примеров фрагментарной критики и дискуссий на тему отдельных кураторских фигур: ситуации с Екатеринбургским цирком и Уральской биеннале, «Немосквой», Триеннале в «Гараже», Андреем Ерофеевым c Ильей Трушевским.
Мария Польникова: Я скорее имею в виду системную дискуссию о кураторской профессии в России. Кураторскому делу не один десяток лет. Есть тот же Андрей Ерофеев — представитель старшего поколения; его критикуют за то, что он уже много лет на сцене. Никто не обсуждает противостояние молодых и зрелых кураторов, которые работают по-разному, в разных институциях, корпоративных и самоорганизованных, частных и государственных.
Нужен разговор, например, про то, что частная институция может быть выстроена гораздо иерархичнее, чем федеральный музей, и про то, в каких институциях кураторы более независимы. Ежегодно реализуются десятки проектов по всей стране — и нет разговора. Мы уже разобрались с тем, что эта профессия существует. Наша программа и другие программы высшего образования сыграли в этом не последнюю роль. Осталось разобраться со штатными расписаниями в музеях, но это ерунда. Однако не все те, кто обозвали себя кураторами, ими в действительности являются, а кто-то уже устарел в свои тридцать.
Юрий Юркин: А может, надо пересмотреть само определение куратора.
Мария Польникова: Или, например, так.
Юрий Юркин: Некоторые представители художественного сообщества в социальных сетях возмущены ценой на обучение в магистратуре: 400 тыс. рублей в год — сумма приличная. Куратор и арт-менеджер — не слишком денежные профессии. Почему такие расценки?
Мария Польникова: Что ты хочешь узнать? Почему образование платное? Оно таким было всегда! Кто-то всегда платил: ты сам, мама (потому что папа пьет), федеральный бюджет. Сегодня развивается система образовательных кредитов, есть огромные возможности найти работу, с которой можно совмещать учебу, — это требует большой взрослости. Надо выходить из режима ученичества и согласиться с тем, что ты взрослый и берешь ответственность на себя. Образование — это привилегия, оно дорогое и да, оно отсекает своей ценой тех, кто не может себе его позволить.
Но в этом году из 15 сугубо платных мест, на которые мы отбираем студентов, 12 могут получить финансовую поддержку, шесть мест — в объеме ста процентов. Почему некоторые не ставят знак равенства между грантовыми и бюджетными местами, для меня загадка. При поступлении на бюджетное место ты также участвуешь в конкурсе, и вступительный балл бюджетника всегда выше, чем у платника, что создает потрясающую атмосферу на курсе.
Также не все понимают, из чего складывается стоимость конкретно нашей программы. Мы вывозим студентов за пределы МКАД, при этом не живем в школьном зале физкультуры, не спим в чемоданах, не летим лоукостером без багажа, с носками в кармане, не рыдаем в хостеле c клопами, три раза едим в классных местах, и за все это платит магистратура. Стоимость этих поездок составляет около десяти процентов от оплаты двух лет обучения. Каждому выпускному проекту базовая кафедра дает по 550 тыс. рублей на реализацию выпускного проекта, мы оплачиваем труд научного руководителя дипломной работы, мы единственные в России, кто платит преподавателям за создание и обновление программ, платим за внеурочные консультации, покупаем дорогие иллюстрированные книги. Де факто мы тратим на студента больше, чем он нам платит.
Юра Юркин: Как у вас в партнерах оказалась республика Татарстан, которая согласилась выделить три гранта на обучение?
Мария Польникова: Это та же коррупция и любовь. Меня с Наталией Фишман-Бекмамбетовой (помощник президента Республики Татарстан и член Общественной палаты РФ. — Артгид) познакомила директор Музея Москвы Анна Трапкова. И надо отметить, что это та часть незаменимого вклада преподавателей, который они совершенно безвозмездно и вне часов аудиторных занятий привносят в проект.
Мы регулярно выезжаем в разные города России и делаем там презентации программы. Презентация в Казани была одной из лучших в истории наших road shows. Фонд развития городов Республики Татарстан согласился поддержать магистратуру тремя грантовыми местами в рамках целей культурного развития территории — при этом он сам решит, кому оказать финансовую поддержку. Мы не таргетируемся на конкретные регионы, но так вышло, что десять процентов всех обучающихся на магистратуре являются выходцами из Татарстана, и наше партнерство возникло на стыке этой статистики. Я надеюсь, что в будущем мы сможем привлекать и корпоративных спонсоров, например крупные ресурсные компании, заинтересованные в создании качественной культурной повестки в регионах своего присутствия.
Юрий Юркин: Хорошо, что ты упомянула про корпоративное партнерство. В рамках магистратуры есть занятия по фандрайзингу, которые ведут сотрудники агентства v confession. Ваши студенты привлекают средства — корпоративные и государственные. Почему тогда кураторы и менеджеры выставки «Уют и разум» собирают деньги на издание каталога к выставке на краудфандинговой платформе?
Мария Польникова: Я как человек, который много лет занимался инвестиционными проектами, скажу, что есть много разных способов фандрайзить. Наши студенты не пошли по кабинетам директоров «Гаража» и Музея Москвы просить деньги на каталог, хотя один музей является держателем программы, а другой выступил площадкой для реализации выставки. Кампания на планете — хороший пример частного фандрайзинга. Видимо, ребята посчитали важным рассказать про ценность их проекта, найти единомышленников. Planeta.ru хороша для маркетинговых целей, она помогает сделать твои проекты видимыми. Студенты доказали свои способности привлекать средства тем, что нашли несколько сотен тысяч рублей на выставку.
Юрий Юркин: Поговорим про гиперопеку. Ты очень много знаешь про внеаудиторную жизнь студентов, возишь их на биеннале, кормишь клубникой, тем или иным образом помогаешь им с трудоустройством. Так или иначе некоторые выпускники программы попадают на работу в «Гараж» и другие институции. Студенты стажируются, получают за это деньги. Не слишком ли много времени ты им посвящаешь?
Мария Польникова: Я недавно искала нового сотрудника в наш деканат, и кандидата на собеседовании также удивило чрезмерное участие в судьбе студентов. Я ему ответила, что не хочу повторять за другими образовательными проектами их подход к работе со слушателями, хотя и с уважением отношусь к коллегам по цеху. Да, мы создаем сложную систему взаимодействия, где участвуем в том числе в профессиональном развитии студентов, но это и есть наше стратегическое преимущество. Я себе придумала цифру — сто выпускников: столько человек по итогам десятилетнего цикла должны получить диплом. И когда 60–70% из них пойдут работать на реальные позиции в культурной индустрии, в России произойдет кадровое насыщение носителями нового профессионального стандарта, который мы пытаемся создать. Пока этих выпускников только девять — они будут бутиковым начинанием, про которое станут вспоминать с нежной слезой на щеке.
Юрий Юркин: А что происходит с выпускниками майнора? Они могут прийти в культурную институцию работать с этими знаниями?
Мария Польникова: Майнор дает возможность студентам других направлений увидеть закулисье культурной индустрии. Помимо двух авторских исторических дисциплин, мы даем две прикладные, в рамках которых студент может увлечься средой, разобраться с чем-то принципиально новым. Мы хотим показать им, что в культурной индустрии нужны не только историки искусства, но и социологи, рекламисты, дизайнеры, финансисты. И в этой связи мне радостно, что они есть среди абитуриентов магистратуры. А недавно состоялась первая встреча студентов майнора с институцией, где они рассказали ее директору о разработанном на семинаре предложении, возможном к реализации.
Юрий Юркин: Ты симпатизируешь этим людям, будучи сама перебежчицей из совершенно иной сферы деятельности?
Мария Польникова: Не знаю, кто придумал неинклюзивную мысль о том, что в культуре нет места людям с непрофильным образованием. Возможно, это тайная организация искусствоведов, которая охраняет свои позиции и никого не подпускает. Они создают птичий язык, искусственно формируя иллюзию сложности того, чем занимаются. Им нужно служение, жертва, а человек, который не хочет это впитывать, становится изгоем. Инклюзивность должна быть и в профессиональной сфере. Кадры могут перейти из управления инвестициями крупного банка в музей и учредить при нем эндаумент-фонд. Они могут эффективно продавать одежду в интернете, а потом настраивать таргет на держателей карты лояльности. Хочется, чтобы те, кто занимается хранением и экспонированием, пустили к себе таких же классных ребят.
Юрий Юркин: Последний вопрос, который тебе никто не задавал! Когда современные художественные практики появятся в сфере высшего образования? Есть множество частных инициатив в этой области, но высшего художественного образования в области современного искусства нет в вузах.
Мария Польникова: Его нет, потому что нужно время на освоение новых образовательных техник. Сделаешь ты этот шаг или нет, зависит от твоей готовности совершать ошибки. Можно взять учебные планы традиционных художественных вузов, добавить актуальные техники к традиционным, дотянуть изучение истории искусства до современных лет, подправить преподавательский состав и помогать студентам в профессиональной интеграции: учить составлять CV и письма, писать заявки, создавать сайты, вести историю продаж, взаимодействовать с галереями. Если ввести этот минимум в образовательный процесс — будет классное начало большого пути с множеством шишек.
Юрий Юркин: Скорее всего, есть и какое-то государственное противодействие.
Мария Польникова: Надо сначала с этим противодействием столкнуться.
