26.06.2013 57251
Круглый стол: зачем глянцевым журналам современное искусство
В июне сразу три ведущих отечественных глянца — Vogue, Harper’s Bazaar и Interview — сделали современное искусство (art) главным героем своих выпусков. Обозреватель газеты «КоммерсантЪ» Валентин Дьяконов, главный редактор журнала Port Анзор Канкулов, шеф-редактор «Артгида» Мария Кравцова и дизайнер Наталья Шендрик встретились, чтобы обсудить, чем друг от друга отличаются арт-выпуски этих журналов (а также полистать специальное приложение от современных художников в апрельском Vogue Украина), понять, зачем и кому это нужно, и поговорить о том, могут ли глянцевые журналы соревноваться с нишевыми изданиями по современному искусству.
 Мария Кравцоваглавный редактор «Артгида» |  Валентин Дьяконоварт-критик |
 Анзор Канкуловглавный редактор журнала Port |  Наталья Шендрикдизайнер |
Мария Кравцова: Перед нами номера глянцевых журналов Harper’s Bazaar, Vogue и Interview, посвятивших июньские номера современному искусству.
Анзор Канкулов: Мне кажется, это все же немного разные истории. Русские журналы не в первый раз делают номера, посвященные современному искусству. Но в случае с Harper’s Bazaar Art нюанс заключается в том, что это не посвященный искусству номер журнала — это отдельный номер, который вышел параллельно с июньским Harper’s. А для Vogue и Interview — это текущие номера. Сделать просто номер, посвященный какой-то отдельной теме, не значит изменить суть журнала. Посвященный искусству номер Harper’s Bazaar — это определенный жест, серьезная претензия, и это вызывает уважение, хотя я не очень понимаю ее производственную составляющую.
Валентин Дьяконов: Говоря о производственной составляющей, что конкретно вы имеете в виду? Прагматику продаж?
А.К.: Да. В общем, для журналов есть два базовых источника вдохновений и примеров «красивой жизни» — это кино и искусство. Но когда речь идет о кино, Голливуде, красных дорожках, все довольно очевидно: звезды, гламур, наряды, и примерно понятно, как это связано с рекламой и рынком. А вот с искусством все несколько по-другому. Возможно, это самая интересная и увлекательная вещь на свете, но заработать на искусстве получается крайне редко. Есть мифы о художниках-миллионерах, сверхбогатых дилерах, но все знают, что на самом деле все далеко не так. Когда журнал делает номер, скажем, про автомобили, то можно прийти к производителю BMW или Porsche, договориться с ним, продать рекламу. А если ты делаешь номер об искусстве — приходить не к кому: людей которые могли бы покрыть твои издержки и затраты на издание такого журнала, просто нет.
М.К.: Я успела прочитать все три журнала, и по контенту мне лично более интересным показался не Harper’s Bazaar, а Vogue, приглашенным редактором которого была Даша Жукова. В Vogue напечатан потрясающий мемуар Эдуарда Лимонова об Илье Кабакове, который мог бы украсить и специализированное издание по искусству. Bazaar, в свою очередь, оказался более предсказуем по тематике материалов, в нем много небольших текстов, посвященных ярмаркам, биеннале, фондам, арт-отелям, а также событиям июня, вроде Венецианской биеннале. За свою жизнь я по заказу редакторов глянцевых журналов написала несколько десятков подобных текстов. Интересным в Harper’s мне показался профайл, посвященный издателю русской версии газеты Art Newspaper Инне Баженовой, а она, прямо скажем, не самая публичная фигура. Но если суммировать впечатления, мне кажется, что приглашенный редактор Bazaar Art — журналист Игорь Гребельников — изначально ориентировался на самый распространенный в глянцевых изданиях формат материалов, который я бы назвала «что, где, когда». Но то, чего я не могу понять уже много лет, — кто эти самые читатели глянцевых журналов, которые из года в год читают на страницах раздела культуры одно и тоже про ярмарки, биеннале, фонды и арт-отели. Я не понимаю, что способны и чего не способны воспринимать эти люди, надо ли с ними общаться как с дошкольниками или можно уже перестать сюсюкать.
В.Д.: Я согласен с тем, что июньский номер Vogue — самый рисковый из всех трех журналов. Но к Bazaar Art я отношусь тепло, поскольку в нем публиковался, и самое интересное — не было никаких проблем с содержательной частью. Вообще первым глянцевым изданием, который печатал мои тексты as is, был L’Officiel, когда в нем работали Анзор и Маша (в 2010 году Анзор Канкулов и Мария Кравцова работали в редакции журнала L’Officiel под руководством Марии Невской. — «Артгид»), а вторым — Bazaar Art. Остальные либо редактировали так, что от оригинала не оставалось и камня на камне, либо переписывали. Работая для глянцев, я принципиально не меняю тональность свои текстов, именно потому что совершенно не представляю себе, кто читает эти журналы. А те сотрудники изданий, которые мне сначала заказывали тексты, а потом их переписывали, видимо, имеют очень хорошие представления о своей целевой аудитории.
М.К.: Все смотрят на Анзора. Может быть, он нам расскажет, кто эти люди?
А.К.: Можно было бы сейчас пуститься в рассуждения, кто является аудиторией глянцевой прессы, но я всегда был противником социологического подхода к чему бы то ни было. Ощущение «своего читателя» происходит не из чтения результатов фокус-групп и не из того, что ты знаешь возраст, пол, уровень его доходов. Скорее это интуитивные ощущения. Журналы, как и любая другая сфера популярной культуры, постоянно занимаются поиском «своей» аудитории, постоянно ведут с ней разговор. Хороший — или даже лучше употребить определение «талантливый» — редактор всегда знает, о чем с этой аудиторией говорить, более того, журнал с большой буквы всегда говорит не о том, что от него хотят услышать, а том, о чем читатели еще не знают.
Мне кажется, не стоит уходить в обсуждение того, как вообще работают глянцевые журналы. Это тема отдельная, с искусством практически не связанная и вообще малоинтересная, потому что все устроено крайне просто: это творческая, но крайне зависимая от рынка сфера. Как и в любом культурном продукте, у журнала существуют базис и надстройка. Из журнала мод можно выбросить все, кроме новых коллекций одежды, ведь именно это является его сутью, базисом. Но без того, без чего по идее можно обойтись, журнал станет неинтересным. Именно это является идеологической надстройкой, тем, что создает правильный образ. Журналы погружают в мир желаний, а современное искусство сейчас стало частью этого прекрасного мира.
М.К.: Но согласись, до Даши было много попыток стать трендсеттером этой сферы: Стелла, Марианна и другие прилагали к этому усилия, но только Жукова смогла стать законодательницей вкусов, все остальные просто слились.
А.К.: Повальное увлечение современным искусством в определенной прослойке мне представляется временным явлением. Это то, что называется словом «тренд», то, что многих увлекает именно в этот определенный момент, но уйдет уже завтра. Скорее всего, если бы не было Даши, не было бы и этого тренда. Мы идем по городу и видим огромное количество модно одетых людей, но не стоит думать, что если человек одет модно, то это значит, что он современен по своему внутреннему содержанию. И поэтому современное искусство для среднестатистической модной девушки сегодня базовый must, но не более того. При очевидных проблемах организационного и финансового характера в сфере современного искусства у нас огромное количество людей, которые хотят открывать галереи, продвигать искусство, быть арт-менеджерами. Современное искусство в России — это то, что дает сегодня правильный статус обществе. При этом, как я понимаю, в том же Нью-Йорке никто уже не говорит «вау», когда узнает, что ты учишься на арт-менеджера. Понятно, что все это параллельный мир, имеющий весьма относительное отношение к серьезному художественному процессу. Но, возможно, в нашем случае у этого явления есть и позитивная составляющая: новые люди вокруг искусства помогут создать арт-индустрию, похожую на арт-индустрию других стран. Возвращаясь к теме нашей встречи, почему вы думаете, что журнал Vogue лучше по сравнению с другими?
В.Д.: В Harper’s опубликован текст Оксаны Тимофеевой — постоянного автора «Художественного журнала» — про животных и философию (Анзор Канкулов и Наталья Шендрик в унисон: «Животных и философию?!»). Да, и напечатан он огромными буквами и поэтому его действительно возможно прочесть, в отличие от текстов в ХЖ, который я физически не могу читать. Вот, пожалуйста (демонстрирует разворот с текстом Оксаны Тимофеевой и рисунками Никиты Алексеева), это такой аналог теоретической вкладки в журнале «Артхроника», которую стали делать при главном редакторе Маше Рогулевой. В Harper’s есть привкус и передовой мысли — это правда, хотя правда и то, что одновременно с этим он похож на салат, на замороженное лечо.
Наталья Шендрик: Мне всегда казалось, что глянцевый журнал — это не чтение, а аксессуар. Их не покупают для того, чтобы из них о чем-то узнать.
А.К.: Можно было бы сейчас пуститься в рассуждения, кто является аудиторией глянцевой прессы, но я всегда был противником социологического подхода к чему бы то ни было. Ощущение «своего читателя» происходит не из чтения результатов фокус-групп и не из того, что ты знаешь возраст, пол, уровень его доходов. Скорее это интуитивные ощущения. Журналы, как и любая другая сфера популярной культуры, постоянно занимаются поиском «своей» аудитории, постоянно ведут с ней разговор. Хороший — или даже лучше употребить определение «талантливый» — редактор всегда знает, о чем с этой аудиторией говорить, более того, журнал с большой буквы всегда говорит не о том, что от него хотят услышать, а том, о чем читатели еще не знают.
Мне кажется, не стоит уходить в обсуждение того, как вообще работают глянцевые журналы. Это тема отдельная, с искусством практически не связанная и вообще малоинтересная, потому что все устроено крайне просто: это творческая, но крайне зависимая от рынка сфера. Как и в любом культурном продукте, у журнала существуют базис и надстройка. Из журнала мод можно выбросить все, кроме новых коллекций одежды, ведь именно это является его сутью, базисом. Но без того, без чего по идее можно обойтись, журнал станет неинтересным. Именно это является идеологической надстройкой, тем, что создает правильный образ. Журналы погружают в мир желаний, а современное искусство сейчас стало частью этого прекрасного мира.
В.Д.: При этом мы знаем довольно мало практиков лайфстайла, частью жизни которых является искусство. Журналы для обеспеченных горожанок выпускают арт-номера, но это такой зоопарк: мы не берем домой крокодила, то есть искусство, а смотрим на него через решетку. И еще мне кажется, что кино и искусство — разные сферы, хотя бы потому, что кино гораздо более демократично, чем искусство. Оно демократичнее по уровню входа для зрительского IQ, оно демократичнее по доступности: его легко скачать в торрентах и так далее. Потом, кино — это коллективное переживание, даже если дома сидишь, а на выставках каждый сам по себе. Искусство — высшая точка индивидуализма. Пришла Даша Жукова и сделала искусство модным для некой обобщенной современной девочки, но знать и покупать — разные вещи.
М.К.: Но согласись, до Даши было много попыток стать трендсеттером этой сферы: Стелла, Марианна и другие прилагали к этому усилия, но только Жукова смогла стать законодательницей вкусов, все остальные просто слились.
В.Д.: Знаешь, ни у одного куратора Венецианской биеннале не было столько публикаций о нем лично и столько интервью с ним, как у Массимилиано Джони. Почему? Наверное, потому, что он высокий красивый итальянец, а не потому, что он великий куратор, хотя, конечно, он крутой. Стелла не могла стать женщиной, на которую все равняются, по той же причине, по которой куратор предыдущей биеннале Биче Куригер не могла стать универсально интересным собеседником для всех глянцевых и неглянцевых изданий мира. Культ молодости есть и в сфере искусства. Другого объяснения популярности Джони я не вижу. Если бы с теми же идеями, что и Джони, выступал бы Челант (Джермано Челант — итальянский арт-критик и куратор, родился в 1940 году. — «Артгид»), за ним не носились бы журналисты.
А.К.: Повальное увлечение современным искусством в определенной прослойке мне представляется временным явлением. Это то, что называется словом «тренд», то, что многих увлекает именно в этот определенный момент, но уйдет уже завтра. Скорее всего, если бы не было Даши, не было бы и этого тренда. Мы идем по городу и видим огромное количество модно одетых людей, но не стоит думать, что если человек одет модно, то это значит, что он современен по своему внутреннему содержанию. И поэтому современное искусство для среднестатистической модной девушки сегодня базовый must, но не более того. При очевидных проблемах организационного и финансового характера в сфере современного искусства у нас огромное количество людей, которые хотят открывать галереи, продвигать искусство, быть арт-менеджерами. Современное искусство в России — это то, что дает сегодня правильный статус обществе. При этом, как я понимаю, в том же Нью-Йорке никто уже не говорит «вау», когда узнает, что ты учишься на арт-менеджера. Понятно, что все это параллельный мир, имеющий весьма относительное отношение к серьезному художественному процессу. Но, возможно, в нашем случае у этого явления есть и позитивная составляющая: новые люди вокруг искусства помогут создать арт-индустрию, похожую на арт-индустрию других стран. Возвращаясь к теме нашей встречи, почему вы думаете, что журнал Vogue лучше по сравнению с другими?
М.К.: Мне лично было его интереснее читать, чем Harper’s, в Vogue больше эксклюзива и новых для русской прессы имен. Например, построенный на основе интервью текст о концептуалисте Джоне Балдессари. Это, вероятно, первый обстоятельный текст о художнике на русском языке. Конечно, мне могут возразить, что все, кто хотел, уже всё прочитали о Балдессари на английском, но в России как не знали, так и не знают языков, поэтому только перевод вводит в культурный обиход новые идеи и действующих лиц. В Harper’s слишком много того, о чем из года в год пишут глянцы. Я также уверена, что выбирая темы для публикаций, мы — неважно, в узкоспециализированном ты издании работаешь или в глянце — должны ориентироваться на уже сложившееся информационное поле. И с этой точки зрения в Harper’s Bazaar меня удивило интервью с куратором прошлогодней «Документы» Каролин Христов-Бакарджиев. Она обильно давала интервью русской прессе, некоторые из них можно найти в интернете, какой смысл в умножении сущностей? Еще мне кажется, что русская глянцевая пресса, пусть это и дико для кого-то прозвучит, в последние годы резко радикализировалась. Это десять лет назад был такой один оригинальный бахтинский Esquire, а сейчас «серьезных» колумнистов начали приглашать даже те женские издания, которые еще пару лет назад блюли интеллектуальную невинность своих читательниц. Теперь текст Андрея Лошака можно найти между фешн-сессией и рассказом о креме от морщин. Роль бога с машины в Vogue, например, исполнил Лимонов.
В.Д.: В Harper’s опубликован текст Оксаны Тимофеевой — постоянного автора «Художественного журнала» — про животных и философию (Анзор Канкулов и Наталья Шендрик в унисон: «Животных и философию?!»). Да, и напечатан он огромными буквами и поэтому его действительно возможно прочесть, в отличие от текстов в ХЖ, который я физически не могу читать. Вот, пожалуйста (демонстрирует разворот с текстом Оксаны Тимофеевой и рисунками Никиты Алексеева), это такой аналог теоретической вкладки в журнале «Артхроника», которую стали делать при главном редакторе Маше Рогулевой. В Harper’s есть привкус и передовой мысли — это правда, хотя правда и то, что одновременно с этим он похож на салат, на замороженное лечо. Наталья Шендрик: Мне всегда казалось, что глянцевый журнал — это не чтение, а аксессуар. Их не покупают для того, чтобы из них о чем-то узнать.
А.К.: Это миф, что раз всю нужную информацию можно узнать в интернете, все так и будут делать. Журналы продолжают оставаться аналогами социальных клубов, которые, в отличие от многих других средств коммуникации, подтверждены фактическим материальным выбором людей. И если человек покупает журнал, уверяю вас, он его читает. Пусть не от корки до корки, но все же. Люди ждут того, что именно этот конкретный журнал, который они выбрали, расскажет им о том или ином явлении. Его задача — дать свой взгляд, свой поворот, потому что читатель доверяет его взгляду. В этом смысле разница в том, чем занимаетесь вы в серьезных изданиях об искусстве, и чем занимаются ваши коллеги в редакциях глянцевых журналов, в том, что ваша задача — подталкивать людей к дальнейшему поиску, а их — просто сообщить о чем-то.
М.К.: Проблема в том, что человек должен быть подготовлен к этому поиску, и, как мне кажется, с самого начала своего существования, с 1990-х глянцевые издания в России выполняли роль эдаких учебных пособий, которые мягко вводили в мир современного искусства. До недавнего времени, до запуска программ общедоступных лекций в «Гараже» или на «Стрелке» публичных порталов, через которые можно было бы войти в мир современного искусства, у нас практически не существовало. Я помню себя 12 лет назад, когда я впервые шла на вернисаж в галерею современного искусства, мне было невероятно страшно, я чувствовала, что нелегально перехожу границу чужого государства и что меня поймают и выдворят.
М.К.: Мы говорим о глянцах, заигрывающих с искусством, но вообще-то с некоторых пор и издания по искусству заигрывают с глянцевыми форматами. Этот процесс, на мой взгляд, привел к тому, что сейчас в России не хватает скорее серьезных альманахов по искусству, аналогов Cahiers du Cinéma.
А.К.: То, что галереи чувствуют себя не очень хорошо, — это симптом. Вы в искусстве привыкли все время рефлексировать, что нередко не позволяет вам увидеть причины происходящего. А причины — по крайней мере, частично — заключаются в том, что сегодняшний широкий интерес к современному искусству вошел в конфликт со старомодной и старорежимной идеологией вашего сообщества. Московский мир современного искусства живет философией гетто. И когда к воротам этого гетто приходят люди и говорят: «Привет!», у его населения начинается идиосинкразия, оно начинает в ужасе убегать от вновь прибывших.
В.Д.: Абсолютно верно. Многие наши коллеги до сих пор ведут себя как подземное животное, которое вытащили на свет, оно сжалось и выставило иголки. Отношение к публичности у многих представителей художественного сообщества ровно такое, как вы только что описали. Но и в современной ситуации есть противоречия. С одной стороны — победа, для глянца современное искусство стало частью must have, но очередь за произведениями того же Шеховцова не стоит.
А.К.: Я не думаю, что это новость. Редакторы глянцевых изданий просто идут за читателем. Но это вовсе не является единственно возможной стратегией.
В.Д.: Мы обходим Interview стороной, потому что, при всем моем прекрасном отношении к команде издания, для меня этот журнал даже на английском языке не является релевантным. Последний взлет его продвинутости пришелся на 1990-е годы, в 2000-е он себя ничем не проявил. За новостями, тенденциями и прочим я не иду на сайт журнала Interview.
М.К.: А на какой идешь?
В.Д.: gawker, gothamist, pitchfork — очень быстро действующие и при этом показательные источники информации. Если они что-то регистрируют, то делают это первыми, причем они умудряются отбирать то, что будет развиваться со временем. Англоязычный Interview изначально был сборищем очень странных персонажей, но сейчас для всех ниш, в которых Interview отыскивал самых молодых, самых прекрасных, самых the best, есть свои сайты, отдельные журналы и даже, может быть, отдельные издательские дома. Поэтому журнал Interview не релевантен так, как он был релевантен, когда не было интернета и узкой специализации нишевых изданий.
М.К.: Давайте в заключение обсудим обложки. Для Harper’s Bazaar обложку сделал художник Марк Куинн. На обложке Vogue — портрет Жуковой, снятый Патриком Демаршелье (напомню, обычно русский Vogue ставит на обложку моделей). Обложку Interview нарисовал Джордж Кондо. Какая лучше?
А.К.: Обложка Vogue. Если бы мне пришлось выбирать, исходя из обложки, какой из трех журналов купить, я купил бы Vogue. Хотя, при всей симпатии к Даше Жуковой, мне было бы интересней, если бы интервью с ней было внутри, а обложка ставила задачу как-то меня удивить.
М.К.: Наташа, нас сейчас интересует твое мнение как дизайнера. Что ты думаешь о полиграфическом дизайне каждого из этих журналов и какая обложка тебе больше нравится?
Н.Ш.: Думаю, я бы не купила бы ни один из этих журналов. Но если бы вы настаивали, я купила бы Vogue, хотя мне больше нравится Bazaar. Мне понравился шрифт ар деко, который использовался для заголовков в Harper’s Bazaar. Этот шрифт не везде использован хорошо, но сама его идея мне нравится. Однако на этом достоинства верстки этого издания заканчиваются. С полиграфической точки зрения Vogue сделан лучше. Обложка Interview мне не нравится.
М.К.: Я за тобой внимательно наблюдала и могу сказать, что дольше всего ты рассматривала именно Interview. Трогала бумагу, корешок...
М.К.: Напоследок хочу показать вам майский номер Vogue Украина с Gogol Bordello на обложке.
В.Д.: Класс какой!
А.К.: И такой журнал я бы купил. Когда я смотрю на людей с этой обложки, то понимаю, что если бы я сейчас пришел в это кафе и за соседним столиком сидели бы такие люди, я с удовольствием бы поговорил бы с ними — интересные они, хотя и не пойми кто.
М.К.: Проблема в том, что человек должен быть подготовлен к этому поиску, и, как мне кажется, с самого начала своего существования, с 1990-х глянцевые издания в России выполняли роль эдаких учебных пособий, которые мягко вводили в мир современного искусства. До недавнего времени, до запуска программ общедоступных лекций в «Гараже» или на «Стрелке» публичных порталов, через которые можно было бы войти в мир современного искусства, у нас практически не существовало. Я помню себя 12 лет назад, когда я впервые шла на вернисаж в галерею современного искусства, мне было невероятно страшно, я чувствовала, что нелегально перехожу границу чужого государства и что меня поймают и выдворят.
В.Д.: Но с этой точки зрения из всех трех изданий с задачей максимально популярно рассказать обо всем, что происходит, и о том, из чего сегодня состоит сфера современного искусства, лучше всего справляется именно Bazaar. Interviewи Vogue построены на наборе эксклюзивных материалов. А Bazaar Art явно задумывался как справочник. Девушка берет этот справочник и начинает врубаться в происходящее.
М.К.: Мы говорим о глянцах, заигрывающих с искусством, но вообще-то с некоторых пор и издания по искусству заигрывают с глянцевыми форматами. Этот процесс, на мой взгляд, привел к тому, что сейчас в России не хватает скорее серьезных альманахов по искусству, аналогов Cahiers du Cinéma.
В.Д.: В конце нулевых журнал «Артхроника», где все мы, исключая Анзора, в тот момент трудились, решил демократизироваться и пойти на сближение с глянцевым форматом, став доступным широкому читателю... и рекламодателю. В то время это стало своего рода событием. Но сегодня мы пришли к тому, что этот вектор окончательно победил — выходят один за другим арт-номера глянцевых журналов, а счастья как не было, так и нет, и теперь нам нужна академическая мысль. Но что меня порадовало во всех этих журналах — это то, что на их страницах мы встречаем все больше людей приятных и знакомых, почти все герои современных глянцев — наши друзья. В журнале Interview Света Марич берет интервью у Сергей Шеховцова, в журнале GARAGE она берет интервью у адвайзера Санди Хеллера, а журнале Harper’s есть профайл про Свету Марич. Мы растем вместе со звездами! Тот же Джони, который приезжает в Москву чаще, чем Пиотровский, давно уже наш друган! Мы можем выпить с ним, написать ему письмо, на которое он, правда, не ответит, но неважно. Все это наше поколение. И то, что мы так долго ждали, — выход современного искусства на страницы глянцевых журналов с хорошей печатью и его победа над другими модными тенденциями, — все это произошло именно сейчас. И когда я говорю «мы», то имею в виду не только журналистов и редакторов изданий, но и галеристов, стелл, марианн, художников, всех-всех-всех. Все хотели этого сближения, галеристы хотели больше продавать, художники — больше светиться. И вот прорыв в этот новый прекрасный мир произошел, но произошел в тот момент, когда многие из нас ощущают себя не очень комфортно: рынок упал, галереи чувствуют себя плохо, художники жалуются, что нет денег…
А.К.: То, что галереи чувствуют себя не очень хорошо, — это симптом. Вы в искусстве привыкли все время рефлексировать, что нередко не позволяет вам увидеть причины происходящего. А причины — по крайней мере, частично — заключаются в том, что сегодняшний широкий интерес к современному искусству вошел в конфликт со старомодной и старорежимной идеологией вашего сообщества. Московский мир современного искусства живет философией гетто. И когда к воротам этого гетто приходят люди и говорят: «Привет!», у его населения начинается идиосинкразия, оно начинает в ужасе убегать от вновь прибывших.
В.Д.: Абсолютно верно. Многие наши коллеги до сих пор ведут себя как подземное животное, которое вытащили на свет, оно сжалось и выставило иголки. Отношение к публичности у многих представителей художественного сообщества ровно такое, как вы только что описали. Но и в современной ситуации есть противоречия. С одной стороны — победа, для глянца современное искусство стало частью must have, но очередь за произведениями того же Шеховцова не стоит.
А.К.: То, чего я всегда ждал от журналов, и то, для чего они существуют, — это отражение духа времени. Любой журнал, будь то Cosmopolitanили «Лиза», должен рассказывать о том, что происходит вокруг. Но в тех номерах, которые лежат передо мной, меня смущает то, что они рассказывают не совсем о том, что происходит вот сейчас, в текущий момент. Отлично, что на свете есть Джон Балдессари, но вообще-то он художник 1970-х годов; то, что на свете есть Венецианская биеннале, — тоже не новость; Даша Жукова и Маша Байбакова — героини номера Vogue — появились на художественной сцене несколько лет назад. А что же имеет место быть вот сейчас, весной и летом 2013 года? Меня вот интересует, что нужно понимать и знать об этой сфере сейчас — в отличие от весны 2010-го, скажем.
В.Д.: Мне очень нравится приложение, которое сделал украинский Vogue к своему апрельскому номеру, — заказал художникам сделать макет обложки журнала, хотя по сути работы эти обложками не являются; с другой стороны, я прекрасно понимаю, что в данном случае речь идет о подчинении художника бренду. Эта такая игра в работу с художником, потому что приложение к Vogue Украина — не более чем маленький буклетик, который вкладывается в журнал и довольно легко теряется. С другой стороны, в Bazaar есть секция, посвященная молодым художникам, она интересна тем, что работы этих авторов не играют в данном случае никакой принципиальной роли. Но это сегодня неудивительно даже для специализированных изданий: я прекрасно помню материал журнала «Артхроника» про девушек-художниц, в нем тоже не было работ, зато были красивые фотографии: Настя Потемкина, Таус Махачева — все они были сфотографированы так, что просто прямо хоть сейчас на обложку Vogue. То есть, с одной стороны, есть мода на искусство, — но это такая вечерняя школа: люди, пропустившие что-то три года назад, могут быстро все наверстать, пролистнув журнал. Ничего нового и продвинутого не предлагается. А зачем, если для большинства читателей наличие в мире Венецианской биеннале — это все же новость?
А.К.: Я не думаю, что это новость. Редакторы глянцевых изданий просто идут за читателем. Но это вовсе не является единственно возможной стратегией.
М.К.: Мы обошли вниманием журнал Interview. Мне кажется парадоксальным то, что Interview делает арт-номер. Для меня изначально это издание стояло особняком от других русских глянцев, оно позиционировало себя как культурный проект, а не журнал для женщин про моду и косметику. Но в последнее время под давлением, судя по всему, рекламного отдела журнал сильно изменился.
В.Д.: Мы обходим Interview стороной, потому что, при всем моем прекрасном отношении к команде издания, для меня этот журнал даже на английском языке не является релевантным. Последний взлет его продвинутости пришелся на 1990-е годы, в 2000-е он себя ничем не проявил. За новостями, тенденциями и прочим я не иду на сайт журнала Interview.
М.К.: А на какой идешь?
В.Д.: gawker, gothamist, pitchfork — очень быстро действующие и при этом показательные источники информации. Если они что-то регистрируют, то делают это первыми, причем они умудряются отбирать то, что будет развиваться со временем. Англоязычный Interview изначально был сборищем очень странных персонажей, но сейчас для всех ниш, в которых Interview отыскивал самых молодых, самых прекрасных, самых the best, есть свои сайты, отдельные журналы и даже, может быть, отдельные издательские дома. Поэтому журнал Interview не релевантен так, как он был релевантен, когда не было интернета и узкой специализации нишевых изданий.
М.К.: Давайте в заключение обсудим обложки. Для Harper’s Bazaar обложку сделал художник Марк Куинн. На обложке Vogue — портрет Жуковой, снятый Патриком Демаршелье (напомню, обычно русский Vogue ставит на обложку моделей). Обложку Interview нарисовал Джордж Кондо. Какая лучше?
А.К.: Обложка Vogue. Если бы мне пришлось выбирать, исходя из обложки, какой из трех журналов купить, я купил бы Vogue. Хотя, при всей симпатии к Даше Жуковой, мне было бы интересней, если бы интервью с ней было внутри, а обложка ставила задачу как-то меня удивить.
М.К.: Наташа, нас сейчас интересует твое мнение как дизайнера. Что ты думаешь о полиграфическом дизайне каждого из этих журналов и какая обложка тебе больше нравится?
Н.Ш.: Думаю, я бы не купила бы ни один из этих журналов. Но если бы вы настаивали, я купила бы Vogue, хотя мне больше нравится Bazaar. Мне понравился шрифт ар деко, который использовался для заголовков в Harper’s Bazaar. Этот шрифт не везде использован хорошо, но сама его идея мне нравится. Однако на этом достоинства верстки этого издания заканчиваются. С полиграфической точки зрения Vogue сделан лучше. Обложка Interview мне не нравится.
М.К.: Я за тобой внимательно наблюдала и могу сказать, что дольше всего ты рассматривала именно Interview. Трогала бумагу, корешок...
Н.Ш.: В Interview есть вкладка с работами Александра Бродского, которого я очень люблю, и мне понравилось, что она напечатана на другой бумаге, визуально и тактильно представляет собой совсем другую, не журнальную историю.
М.К.: Напоследок хочу показать вам майский номер Vogue Украина с Gogol Bordello на обложке.
В.Д.: Класс какой!
А.К.: И такой журнал я бы купил. Когда я смотрю на людей с этой обложки, то понимаю, что если бы я сейчас пришел в это кафе и за соседним столиком сидели бы такие люди, я с удовольствием бы поговорил бы с ними — интересные они, хотя и не пойми кто.
В.Д.: Я бы купил Interview. Работа Кондо в усеченном варианте напоминает работы Анатолия Зверева, а я все-таки про 1960-е диссертацию писал. Потом, нарисованная обложка — это само по себе уже круто, и такой журнал хочется иметь в коллекции. А за вкладку с работами Бродского им вообще можно поставить пятерку. Это единственный из всех журнал, который решился на нечто не встроенное в бренд, а отделимое от него: вкладку можно вырвать, листы обрамить и повесить на стену. В Vogue и Bazaar Art искусство окольцовано логотипом и версткой, а Interview решился предоставить художнику и его работе независимость.
«Артгид» благодарит Центр современной культуры «Гараж» за помощь в организации круглого стола.
