Полная трудностей жизнь Чарльза Макинтоша

В Музеях Московского Кремля до 9 ноября 2014 года проходит выставка «Чарльз Ренни Макинтош. Манифест нового стиля», посвященная одному из самых ярких мастеров эпохи модерна. Елена Федотова вспомнила лучшие работы знаменитого шотландского архитектора, художника и дизайнера.

Особняк Хилл-Хаус. Интерьер главной спальни. 1902–1904. Дизайн интерьера и мебели Чарльза Ренни Макинтоша. Courtesy the National Trust for Scotland

Жизнь Чарльза Ренни Макинтоша была полна трудностей: ему выпали и слава, и полное забвение. Его боготворили художники Венского сецессиона: именно после выставки 1900 года в Доме сецессиона в Вене, в которой принял участие Макинтош, начала меняться концепция европейского дизайна, что привело к появлению функционализма. Макинтош был первым, кто изобрел собственный дизайнерский шрифт — одно это делает его кумиром дизайнеров. В своей родной Шотландии он сумел осуществить массу работ — от Хилл-Хауса до Школы искусств Глазго, — позволяющих оценить его и как архитектора, и как дизайнера интерьеров и мебели, и как художника-графика, вообще как универсала, мастера синтеза искусств. Вместе с тем он оставил множество нереализованных проектов.

Большая часть его жизни была достаточно благополучной, он состоял в счастливом браке с художницей Маргарет Макдональд, которая была его музой и соратницей и часто выполняла панно или вышивки для его интерьеров. Однако в 1910-е годы Макинтош оказался не у дел, вышел из моды и переехал из Глазго в Лондон. В отсутствие заказов великий архитектор в основном жил на продажу акварелей и топил горе в виски. Под конец жизни он даже пытался совсем уехать из Великобритании, поселился на юге Франции, но заболел, вернулся на родину и вскоре умер. Посмертная судьба его творений также показательна: на долгие годы его имя было забыто, некоторые интерьеры были изменены, но не так давно все же реконструированы, как, например, Ивовые чайные комнаты, другие превратились в музеи — как Хилл-Хаус.

В конце XIX века современные кельты заново открыли для себя древнюю кельтскую культуру, и занялись ею с таким энтузиазмом, что создали целое Движение кельтского возрождения. Его вдохновителем стал ирландский поэт Уильям Батлер Йетс, выпустивший в 1889 году сборник стихов «Странствия Ойсина». В Ирландии и Шотландии в это время начали выходить издания, посвященные кельтам, научные исследования фольклора, сказаний и мифов, в том числе и книга Йетса «Волшебные и народные сказки» с его собственными примечаниями. Друг Макинтоша, ученый и философ Патрик Геддс, организовал в 1895 году издание журнала Evergreen, где поднимались проблемы кельтской истории и искусства. Кельтская мифология с ее культом природы неизменно вдохновляла Макинтоша. Стилизованные изображения древа жизни, луны, птиц и семян, которые он использовал не только в плакате для «Шотландского музыкального обозрения», но и в декоре мебели, происходили именно из кельтской мифологии, одухотворявшей природу, и символизировали вечное возрождение. А вот дама с плаката подверглась критике со стороны консерваторов — ее называли «привидением» и считали «странноватой» — такая оценка тогда являлась уничижительной. Некоторые современные исследователи опознают в ней андрогина, другие связывают этот образ с феминистским движением, которому была близка тогдашняя творческая молодежь, хотя, скорее всего, Макинтош изобразил просто-напросто сказочную фею из древнего сказания. Но, возможно, и с отсылкой к эмансипированным шотландским художницам, одна из которых — Маргарет Макдональд — была его женой.

На пороге ХХ века в Глазго приобрели необычайную популярность чайные комнаты. Заказ на декор таких комнат на Бьюкенен-стрит Макинтош получил в 1896 году от Кэтрин Крэнстон, дочери чайного магната, которая стала его покровительницей и заказчицей на долгие годы. Мисс Крэнстон не только желала наладить собственный бизнес, но и пыталась создать более изысканную альтернативу питейным заведениям Глазго, что было непростой задачей. Для чайных на Бьюкенен-стрит, улице, где были расположены самые модные магазины, Макинтош выполнил масштабную настенную роспись (дизайном интерьера занимался другой известный шотландский архитектор Джордж Уолтон). Фриз изображал череду опутанных розами прекрасных дам на фоне луны. Вероятнее всего, дамы, занимающиеся шопингом, непременно должны были зайти сюда чаевничать и опознать себя в одной из макинтошевских фей. В то время Макинтош входил в «Четверку Глазго» — группа была увлечена как кельтской мифологией, так и символизмом, и поэзией Данте Габриэля Россетти, бесконечно культивировавшего образ Прекрасной дамы.

«Мы сидим на стуле так, а не иначе не потому, что мастер сделал стул в той или иной манере. Он сделал стул таким, потому что мы хотим сидеть именно так», — писал архитектор Вальтер Гропиус, создатель Баухауза. Вероятно, люди эпохи модерна хотели выглядеть чрезвычайно экстравагантно, и мебель Макинтоша была им под стать. Стулья с высокой спиной разительно отличались от своих прочных и приземистых викторианских собратьев. Можно подумать, что они лишь притворялись мебелью, на самом деле будучи настоящими скульптурами.

Ряд шедевров мебельного искусства Макинтоша был создан специально для Хилл-Хауса, загородного дома, расположенного в респектабельном пригороде Глазго Хеленсбурге. Заказ на загородный дом Макинтош получил от книжного издателя Вальтера Блэки в 1902 году и закончил его за два года. Хилл-Хаус — это Gesamtkunstwerk Макинтоша, созданный им от начала до конца — от архитектурного проекта до дизайна мельчайших деталей интерьера. В Хилл-Хаусе оформился зрелый стиль архитектора, в котором минимализм одержал победу над викторианским вкусом к душным, забитым мебелью и тканями интерьерам. В залитом светом Хилл-Хаусе пуристская эстетика соединилась с роскошью богатого дома. Свободные плоскости стен создали ощущение прозрачного пространства, в котором мебель существовала, подобно японским иероглифам на белом листе бумаги. Белый цвет символически превращался в свет, превращая интерьер в «жилище для прекрасных душ». Ведь, как заметил любимый писатель Макинтоша и кумир юных символисток Морис Метерлинк, «душа создана для прозрачного пространства, в котором все наши поступки и добродетели оказываются лишь распускающимися листьями и цветами».

В Хилл-Хаусе у Макинтоша впервые проявилась возможность связать декор интерьера и архитектуру столь органично, находя простые и гениальные решения. Конструктивные элементы дома, такие как эркеры и ниши, были задействованы, чтобы наиболее естественно встроить мебель по принципу пазла. Даже горизонтально вытянутое окно, в проеме которого пейзаж менялся в зависимости от времени года, органично включалось в интерьер наподобие картины. Макинтош использовал контраст черного и белого, придавая интерьеру эмоциональную напряженность. «Лишь контраст черного и белого дарует солнечному цвету в полной мере его блеск», — писал Оскар Уайльд, один из первых обладателей белого интерьера, который называли «шедевр в жемчужном» (его декорировал Уильям Годвин). Черная мебель на белом фоне становилась эффектным акцентом. Деление на декоративные и конструктивные элементы исчезло, сама конструкция стала орнаментом.

Бюро из гостиной Хилл-Хауса в раскрытом виде напоминает японское кимоно. Япония вдохновляла Макинтоша, адаптировавшего японский минимализм к европейскому вкусу. Отказ от лака, широко используемого в мебели в викторианскую эпоху, также инспирирован простотой японской мебели, в которой культивировались естественные фактуры. Макинтош подкрашивал дерево и морил его, затем полировал воском, сохраняя ощущение «живого» материала.

В 1903 году на Сахихол-стрит, самой фешенебельной улице Глазго, были открыты Ивовые чайные комнаты. Фасад предназначенного для них здания Макинтош перестроил до неузнаваемости, а в дизайне интерьеров продумал каждую деталь — от мебели и текстиля до столовых приборов и костюмов официантов. Ивовые чайные комнаты — настоящий шедевр интерьерного дизайна начала ХХ века; неудивительно, что в конце того же века они были реконструированы довольно близко к оригиналу. Идея названия чайных выросла из названия самой улицы, которое переводится со старошотландского как «аллея ив».

Мотив ивового листа использовался в интерьере чайной повсеместно. Как писал дизайнер Эмиль Галле, «пусть ученые утверждают, что плакучая ива выглядит не более плакучей, чем прочие деревья, но для чувствительного человека это самое печальное дерево на свете». Ива — конечно же, именно из-за своей особой плакучести — была довольно популярна в символизме, потому что настоящий символист обязательно должен был пребывать в меланхолии, предаваться которой приятнее всего считалось именно среди плакучих ив. В главном зале Ивовых чайных — Рум де Люкс — даже висело гипсовое панно Маргарет Макдональд-Макинтош, вдохновленное сонетом Данте Габриеля Россетти «О вы, все вы, кто бродит в Роще ив».

Стул, представленный на выставке в Музеях Кремля, создан для ресторанного зала Ивовых комнат на первом этаже, более прозаичного, но не менее хорошо спроектированного, чем Рум де Люкс.

23 мая 2014 года в результате пожара погиб интерьер построенной Макинтошем в 1897–1909 годах библиотеки Школы искусств Глазго — одно из главных его творений. Искусствоведы единодушно назвали пожар «трагедией мирового масштаба». Интерьер, связавший внешнюю и внутреннюю конструкцию, был решен совершенно неординарно. «Строительство в его руках становится абстрактным искусством, как музыкальным, так и математическим», — писал о библиотеке Макинтоша известный искусствовед Николас Певзнер. Действительно, конструктивное решение интерьера — настоящая симфония, организующая пространство. Огромный зал был разделен по вертикали на три помещения: первый этаж был отведен основному читальному залу библиотеки, второй этаж занимала галерея, на третьем располагалось книгохранилище. Галерея покоилась на толстых опорных столбах, а вот ее потолок, казалось, держался на тонких вертикальных опорах. На самом деле это было не так: потолок галереи, он же пол книгохранилища, висел на металлических крюках, прикрепленных к чугунным балкам потолка здания. По горизонтали зал был разделен на три нефа, подобно средневековому собору. Дневной свет падал из трех узких окон высотою 19 метров, — здесь явны отсылки в средневековой архитектуре с ее длинными вертикальными витражными окнами. Считается, что в Школе Глазго уже нет характерных изгибов ар нуво, но это не совсем так. Все декоративные элементы имели легкий изгиб: декоративный пояс на балюстраде, винтообразные вертикальные перила, даже нижних край книжных полок. В пожаре погиб не только интерьер, но и многие хранившиеся там произведения Макинтоша. В октябре 2014 года в Венеции состоится конференция, посвященная реконструкции библиотеки. Пока что объявлен фандрайзинг на 20 млн фунтов для восстановления интерьера. Но даже если он будет восстановлен в точности, мы больше никогда не сможем почувствовать ауру оригинала. Катастрофа не позволила Школе искусств Глазго предоставить экспонаты на московскую выставку, однако без упоминания этого выдающегося памятника при рассказе о Макинтоше обойтись невозможно.

В 1911 году была закончена Китайская чайная комната на Ингрэм-стрит в Глазго, ставшая последним совместным проектом Макинтоша и Кэтрин Крэнстон. К этому времени Макинтош завершил свой «белый период» — в Китайской чайной преобладали бирюзовые тона. Это один из самых загадочных и театрализованных интерьеров шотландского архитектора. Комната была сильно вытянута по вертикали — Макинтош визуально изменил ее пропорции, приблизив к кубу за счет пересечения комнаты горизонтальными и вертикальными решетчатыми экранами. Тусклый свет падал из китайских ламп в виде свисавших с потолка пагод. Дубовые кресла были покрашены в темный цвет, а сиденья обтянуты синим бархатом. По стенам шли квадратные панно, заполненные красной и черной пластмассой, а также зеркальным и цветным стеклом. Декор приобрел явный абстрактный характер — свойственная Макинтошу изобразительность была оставлена в прошлом. Здесь в наибольшей степени проявилось увлечение Макинтоша японским стилем: пустые плоскости стен, использование балок и экранов для членения пространства, эстетика прямого угла — все это было вдохновлено дальневосточной архитектурой.

В 1917 году Венман Джозеф Бассет-Лоук заказал Макинтошу полную реконструкцию своего дома начала XIX века, расположенного в Нортхэмптоне по адресу Дернгейт-стрит, 78. Этот адрес войдет впоследствии во все учебники по дизайну. Бассет-Лоук занимался производством игрушек и первым поставил на поточное производство игрушечные железные дороги. Он был страстным любителем современной архитектуры и даже основал Ассоциацию промышленного дизайна. Ко времени заказа Макинтош давно уже был немодным дизайнером, злоупотреблял алкоголем и жил, как уже говорилось, лишь на продажу акварелей. В доме на Дернгейт-стрит все максимально просто. Его дизайн может напомнить дизайн венских сецессионистов. В начале ХХ века Макинтош оказал большое влияние на группу австрийских дизайнеров — Йозефа Хофмана, Коломана Мозера и других, воспринявших форму квадрата как структурный элемент дизайна после выставки Венского сецессиона 1900 года, где австрийцы были поражены представленным там интерьером Макинтоша. В доме на Дернгейт-стрит кажется, что Макинтош в свою очередь отдал должное австрийцам, развившим геометрическую линию дизайна. Этот интерьер совсем не похож на то, что архитектор делал прежде: здесь Макинтош предвидел стиль ар деко, созревший лишь к середине 1920-х годов. Черные стены с золотыми геометрическими орнаментами, ацтекские мотивы на двери и камине, вертикальные полоски и диагонали, геометризированные формы мебели, — все это теперь напоминает гламур ар деко. Возможно, Макинтоша вдохновил новый джазовый стиль лондонского Челси, где он поселился, покинув Глазго.

Дизайн часов, представленных на выставке в Музеях Кремля, был изначально придуман для кабинета Вальтера Блэки еще в Хилл-Хаусе. Позднее Макинтош разработал несколько вариантов этого дизайна, в том числе и для дома Бассет-Лоука. Цифры здесь заменены на квадраты.

В 1890-е увлеченному символизмом Макинтошу именно акварель с ее текучестью и прозрачностью позволяла передать мистический и призрачный мир грез, который символисты предпочитали реальности. Около 1900 года он увлекся рисованием цветов, в основном полевых. Вероятно, этот опыт изучения природы был своего рода научным исследованием: изучение растений давало Макинтошу импульс для изобретения орнаментальных мотивов и даже конструкции мебели. Затем он оставил акварель на долгие годы, пока не иссякли архитектурные заказы. В 1914–1915 годах Макинтош вновь взялся за цветы— он написав около 30 акварелей, готовясь к выставке в Германии, но его выставочным планам помешала война. Переехав в Лондон в 1915 году, Макинтош опять вернулся к цветочным натюрмортам — на этот раз явно с целью заработка, выбирая более благородную, чем прежде, натуру, например, анемоны или ирисы. В 1923 году окончательно разочарованные в неблагодарном отечестве Макинтош и его супруга Маргарет уехали во Францию, в южное местечко Порт-Вендрес, где Макинтош занялся пейзажной живописью. В своих последних работах он необычно использует возможности акварели, добиваясь жесткой конструктивности изображений.