Красил Макар: «Оставляя за кадром детали своей личности, мне удается сфокусироваться на том, “что сделано”».
Красил Макар — псевдоним уральского автора, работающего с живописью, скульптурой, видео-, стрит-артом и актуализирующего традиционную урало-сибирскую художественную роспись. Лауреат премии имени Сергея Курехина (2019) в номинации «Искусство в общественном пространстве», он участвовал в программе арт-резиденций Уральской индустриальной биеннале современного искусства (Тобольск, 2019) и Второй Триеннале российского современного искусства Музея «Гараж» (Москва, 2020), а его персональные выставки проходили в Екатеринбургском музее изобразительных искусств («Красил Макар. Появления автора») и московской галерее «Треугольник» («Спела ягодка», «Здравствуй, Макар», «Земное притяжение»). Мы поговорили с художником о природе творчества, наследовании традиции и принципах работы.
Красил Макар в своей мастерской. 2023. Courtesy художник
Егана Джаббарова: Почему вам важно продолжать линию урало-сибирской росписи и красильного дела? Считаете ли вы себя прямым продолжателем традиции? И как ее наследование проявляется в визуальном языке?
Красил Макар: Долголетие снимает с меня ношу продолжателя наследия. Родившись в 1889 году, я являюсь прямым носителем традиции, это базово меняет оптику и подход в работе: нет взгляда извне, есть путь непрерывного развития практики. Конечно, наше время дает новые возможности для реализации: теперь у меня есть и стрит-арт, и даже диджитал-пространства. В XIX веке я не мог вообразить себе этого, тогда у меня были только тертые из самоцветов краски да беличьи кисти, а сейчас — портативный компьютер и прокатный станок для стали. Но мой подход в работе не изменился, только расширился арсенал технических средств.
Егана Джаббарова: Можно ли считать народную культуру универсальной? Или современный зритель не способен полноценно считывать символический код?
Красил Макар: До конца XVIII века избы на Урале топились по-черному, стены были покрыты сажей, окон часто и вовсе не было. Темное было место, тут не до росписи. В XIX веке, с изменением строения печи, появилась «белая изба», стала возможна роспись стен, и с тех пор она расцветает пышным цветом. Подобные процессы в той или иной мере происходили не только в России, но и в мире.
Особенность уральской росписи в появлении коллективного представления местных мастеров о стилевом единстве — роспись стала узнаваемой, типично уральской. Несмотря на разнообразие приемов, народную культуру можно назвать универсальной в том плане, что она была способна облегчить трудную жизнь крестьян. Сегодня надежда на лучшее будущее не потеряла актуальности и, пройдя сквозь века, остается понятна современному человеку.
Егана Джаббарова: Насколько позволительно вмешательство художника в орнаменты и образы традиционной культуры, и как вы определяете степень возможного вмешательства?
Красил Макар: Вся моя жизнь — ответ на этот вопрос.
Егана Джаббарова: Связана ли ваша анонимность с историческим аспектом (так, многие ремесленники не подписывали работы), или это «следование внутренней свободе», как вы говорили в одном из интервью? Не размывает ли анонимность границы гендера и идентичности, не позволяя проблематизировать более широкие темы?
Красил Макар: Мне близка практика Востока, когда художник может менять имя несколько раз в жизни. На новом витке развития мастерства он обнуляет свой прошлый опыт, подписывая работы новым именем. Также я солидарен с античными представлениями о природе творчества. По мнению римлян, внешние силы в образе духов вдохновляют человека на создание произведения искусства. С таким подходом акцент совершенно естественно смещается с создателя на произведение. Становится важно, чтó сделано, и уже вторичным является ответ на вопрос, кем сделано. Я рассматриваю эти два исторических примера как проявление одной природы отношения к творчеству.
Егана Джаббарова: Но разве «что сделано» не зависит напрямую от того, «кем»? Даже в академическом поле невозможно до конца нейтрализовать личность исследователя.
Красил Макар: Может быть по-разному: все же я человек немного другого века, в мое время народные мастера даже не подписывали работы. Оставляя за кадром детали своей личности, мне удается сфокусироваться на том, «что сделано».
Есть устойчивая версия, что образ гигантской паучихи у Толкиена появился из детского воспоминания об укусе тарантула. Сам писатель отрицал связь между укусом и Шелоб, считая, что детали личной жизни не должны влиять на анализ его труда. Думаю, монстр в романе родом из детского страха, но все же мне хотелось бы, чтобы последнее слово было за автором.
Егана Джаббарова: С какими пространствами вам еще не довелось, но очень хочется поработать и почему?
Красил Макар: Это пространство книги. Мне хотелось бы когда-нибудь увидеть книгу со всеми моими работами, собранными воедино. Думая о будущей книге, я слежу за состоянием своего архива. Мы так много потеряли из искусства прошлого, утрачены не просто артефакты, а пласты символических значений. И я говорю не только о визуальном наследии, но и об обрядовом, песенном, сказительном. Сегодня мы лишены целостного взгляд на крестьянский быт/искусство. Да и я многое позабыл с тех пор.
Так что к тому, где проходит сейчас зона моей ответственности, я подхожу внимательно: дублирую информацию на жестких дисках, веду печатный пронумерованный перечень всех созданных работ с указанием их последующей судьбы. Книга видится мне не просто способом подведения итогов, но и одним из надежных пространств сохранения и передачи информации в будущее.
Егана Джаббарова: Почему книга, а не архив? Не пугает ли вас хрупкость носителя? Книги портятся, сжигаются, тонут.
Красил Макар: Архив самодостаточен. Книга же приглашает тебя к диалогу, открывает объятия и может стать любимой книгой. А любимая книга — это самый надежный хранитель.
Егана Джаббарова: Будет ли такая книга публичным арт-объектом?
Красил Макар: Надеюсь, что во всех библиотеках.
Егана Джаббарова: Чем обусловлен переход от станковых объектов к объектам масштабным, как, например, «Портал»? Помогает ли включение в пространство напрямую связать зрителя с традицией, или работы остаются в плоскости декоративного?
Красил Макар: Переход от небольших деревянных объектов к масштабным парковым скульптурам случился два года назад на фестивале «ЧО». Мне предложили использовать металл. На тот момент я технически не представлял себе эту возможность и отказался. Но в ходе подготовительной работы оказалось, что у нас есть мастерская, способная сделать подобную конструкцию в технологии гидроформинг (формирование стали путем использования воды под давлением) на мировом уровне качества.
Раньше я не думал о металле в связке со своими произведениями. Металл пришел ко мне раньше моих мыслей о металле. Сейчас я уже вижу органику единства задумки и стали. Мои ягодки стали сталью, а сталь стала ягодками. Сталь производят у нас на Урале. Даже что-то бажовское здесь присутствует: гора (читай «Урал») дает материал и вместе с этим силы созидать. Под силой созидания я подразумеваю моих коллег. Каждая из моих скульптур — это труд большой команды. Специалисты кураторского, организационного и производственного отделов, люди, с которыми я работаю, — мощь уральской земли и моя самая большая удача.
Егана Джаббарова: Насколько вам важна связь с Уралом, и как вы определяете свои отношения с местом?
Красил Макар: Екатеринбург сформировался как заводской город, и это до сих пор чувствуется. Здесь, прежде всего, важно, что ты умеешь и что делаешь. Это отвечает моему характеру. Здесь есть пространство и время для обретения своего мастерства. Не хватает только моря.
Егана Джаббарова: Чем вы руководствовались, когда собирали собственную азбуку протоформ, что включали, что исключали и почему?
Красил Макар: Протоформы — это выявленные и упрощенные элементы, из которых состоит народная роспись. Убрав все лишнее, я выделил их, сделал самодостаточными, тем самым расширив ареал их символического обитания. Это позволило реализовывать многообразие задумок и все же оставаться в том визуальном опыте, который мне близок. Например, классический элемент «ягодка», превратившись в «протоформу ягодки», не перестает быть ягодкой, но в зависимости от контекста может стать планетой или лицом человека.
Егана Джаббарова: Можно ли назвать ваши работы самостоятельными поэтические тексты или даже циклами? Зачем нужны сопроводительные тексты, не ослабевает ли от этого визуальный образ? Или это скорее игра, не подразумевающая излишней рефлексии?
Красил Макар: Я работаю в поле абстрактно-символического визуала, а он подразумевает определенную смысловую емкость, и в этом смысле становится побратимом поэтических текстовых форм. Процесс работы над картиной — период особенного сосредоточения, когда я начинаю думать по-другому; это больше не бытовые мысли. Так и появляются поэтические тексты к картинам. Вместе с картинами они — плоды сосредоточенности, один источник, но два вида формы. Причем текст не существует вне контекста картины, но картина может существовать без текста. Это нужно для того, чтобы картина смогла пойти своей судьбой, когда уйдет из моей мастерской в большой мир.
