«Всюду мрачок»
В архиве Музея современного искусства «Гараж» хранятся сотни адресованных коллекционеру Леониду Талочкину писем художника Льва Снегирева. Снегирев — нонконформист, еще в 1960-е годы совершивший радикальный выбор — жить и работать в «провинции у моря», вернее в Центральной (тогда Средней) Азии, где он на протяжении почти четырех десятилетий вел почти невидимое существование, погруженное в размышления об искусстве. После Ферганских событий Снегирев с женой Людмилой переезжает в Россию, где становится свидетелем всеобщего упадка и эрозии социальных институтов. В его письмах отразилась не только личная и профессиональная драма, но и широкая панорама последствий крушения СССР, жестокие и порой абсурдные реалии первого советского десятилетия. В 2016 году художница Ольга Чернышева впервые обратилась к фонду Снегирева, на основе его текстов подготовив и показав проект в рамках выставки «По направлению с источнику». Через пять лет письма Снегирева перечитали сотрудники «Артгида», выбрав для публикации те, которые больше всего их задели. Письма публикуются с разрешения художника.
Конверт письма Льва Снегирева Леониду Талочкину. 10 ноября 1994. Собрание Леонида Талочкина, Архив Музея современного искусства «Гараж»
Леня! Дорогой, здравствуй.
Вчера после нашего телефонного разговора так и не удалось мне вторично позвонить тебе. До поезда осталось два часа. Я надеялся взять билет и вторично позвонить, но я столкнулся с совершенно неожиданными обстоятельствами. На вокзал никого не пускали. Все из вокзала были выдворены. То же самое происходило на Ленинградском вокзале. Милиционеры не пустили меня в вокзал, чтобы позвонить тебе. Народ с мешками и чемоданами сидел на улице. Причину я понял позднее. Был посеян слух, что взорвется какой-то вокзал в половине девятого. Вот и продержали всех на улице до девяти. А когда открылась дверь, все ринулись к кассе. Я оказался у кассы, в которую не пришла кассир. Пришлось встать в конце другой очереди и в последние минуты бежать в вагон. Слава Богу, я в Торопце. И вот в продолжение вчерашнего телефонного разговора несколько слов о биографии.
Родился я в 1931 г. в мусульманском городе Маргилане. Мама, оставшаяся сиротой в детстве, была переправлена в Коканд из Оренбурга к дальним родственникам. Отец во время Гражданской войны командирован бронепоездом Коканд — Андижан. Позже отказался от военной квартиры, ушел в гражданскую жизнь, работал бухгалтером. В детстве я много скитался по суровой, аскетической, выжженной природе Азии. Много рисовал. В 1945 году после окончания десятилетки поехал в Москву и поступил в училище там. Со второго курса был призван во флот. Тогда служба во флоте длилась 5 лет. После демобилизации опять училище.
Первое мое участие в московских молодежных выставках — в 1957 и 1958 годах. Было еще одно участие на третьей молодежной выставке, но она была быстро закрыта по распоряжению Серова[1].
Окончил училище в 1958 г. Работал в московских школах рабочей молодежи. Преподавал черчение. Преподавал вечером, днем писал картины. В 1961 г. был принят кандидатом МОСХа. В те годы начиналась бурная жизнь в искусстве. С одной стороны, суровый стиль, с другой — авангардисты (тогда этих определений я и не слышал). Я мучительно ломал голову, пытался во всем разобраться. В одном я был конкретно уверен, что все, что в Манеже, — это не искусство. Сильный след в моей душе оставили Дима Плавинский, Боря Свешников, Толя Зверев. Привлекали работы Саши Харитонова. В своей собственной эволюции я пришел к темперной живописи древних иконописцев. Но эту технику я переломил через свой взгляд, через свою душу. Каноны меня не волновали. В Москве много писал, метался, чувствовал себя неуютно. Угнетало то, что я не могу найти свой путь. Тянуло в Азию. Казалось, азиатская земля дает мне главное. И когда началась хрущевская кампания против интеллигенции, захотелось уехать подальше от всей этой суеты. В 1964 г. я уехал в родной город Маргилан. Началась другая суета, суета в глуши, суета одиночки в этом суровом мире, суета трагическая. Одиночество послужило причиной того, что мои работы неровные в своей стилистике, но кое-что из моих работ можно сгруппировать, и в них есть большой смысл. Думаю, земля дала мне то, что я хотел познать. Жил с 1964 г. по 1991 г. в городах Маргилане, Коканде, затем в Фергане. Все эти годы устраивал свои выставки акварели. Живопись никому не показывал. Все это могло быть в любое время уничтожено.
Впервые свои картины я показал в Ташкенте на персональной выставке в 1980 г. Тогда я пережил очень трудный период. Начиная с этого периода мои картины приобретались узбекистанскими музеями. Начало положил И.В. Савицкий[2], он с выставки приобрел 7 картин. Работал оформителем все эти годы. Творческие заказы (фондовские) никогда не выполнял. Надеялся дотянуть до пенсии, чтобы наконец спокойно поработать в жизни, полностью заняться живописью. Но началась опять гражданская война в 1991 г. Я с помощью друзей переехал в г. Торопец. Впереди новый путь.
Вот, Леня, пожалуй, и все.
Биография бедная.
Основное содержание моей жизни проходило внутри.
Я не знаю конечный результат всей этой затеи, предложенной новым человеком. Но что-то надо делать. К моим акварелям в Твери было очень активное восторженное отношение. Заинтересовались искусствоведы Тверской картинной галереи.
Выставка, как мне объяснили, будет групповая. Будут представлены еще два художника, которых я не знаю и не имею представления о них.
Подумай, Леня, что из этого можно сделать. 14 сентября постараюсь быть в Москве, чтобы 15-го утром на электричке выехать в Тверь.
Всего доброго,
Лева.
Привет большой от Люды.
04.10.92
Леня, дорогой, здравствуй!
Сегодня утром вернулся из Москвы. Дважды с тобой не встретился в Москве и пишу тебе второе письмо, в то же время, как мне сказала Катя вчера, первое письмо мое еще не дошло. Вернулся я из Москвы измученный и ошеломленный. Два дня скитался по городу и чувствовал себя не лучше, чем в азиатских пустынях. Изнуряющая жара. Минеральная вода стоит 33 руб. бутылка. В пустыне нет воды, в Москве у меня нет денег, чтобы платить 33 р. за бутылку. Хорошо еще Катя была дома — напился из крана.
На вокзале купил бутерброд с колбасой — два кусочка не толще бумаги, стоит 20 руб. Я этот бутерброд не стал есть, а привез в Торопец как сувенир. Провел же я ночь на Ленинградском вокзале, так как все знакомые оказались в отъездах, Боруха беспокоить не хотел. Житейские трудности на меня большого влияния никогда не оказывали — угнетает завтрашний тупик.
В социализме я был лишним иждивенцем, а теперь, в капитализме, остается только разводить руками. Хорошо еще директор Тверского салона несколько поддержал меня. Я отдал ему несколько акварелей по 500 рублей за штуку. Он добросовестно пытается мне помочь, но акварели мои не торопятся покупать. Нравятся они немцам, но у них нет денег. Реформа умудрилась всех сделать нищими. Директор салона пробивает выставку моих акварелей в ФРГ, но возникает проблема. Надо в течение месяца накрутить новых акварелей. Все прошлые акварели разметались, разлетелись — стали разношерстными. Кроме того, он сказал мне, что желательно от имени авторитетного человека иметь рекомендацию. В социализме, чтобы вступить в призрачный союз художников, нужно было получить рекомендации трех авторитетных художников. При капитализме то же самое — надо иметь рекомендацию от известного человека. Для меня самый известный человек — это ты, Леня. Но как ты на это посмотришь, что ты скажешь и нужен ли весь этот бред — я не знаю.
Директор салона пообещал где-то в октябре продвинуть мою выставку, соответственно, если я до этого срока сумею сделать новые работы. И вот сегодня я вернулся, пью водку и думаю, как быть. Бросить все и заняться акварелью, как в молодости, что же получится — новый мир, другое состояние души. Надо бросить все строительные дела.
Как-то надо пережить суровое время.
Леня, видишь ли ты в этой жизни зацепку? Если сумеешь, напиши пару слов. Не знаю, когда теперь я буду в Москве.
Привет Валентине и детям. От Люды привет.
Всего доброго.
Лева.
26.07.92
Леня, дорогой, здравствуй!
Получил твое письмо из Крыма. Красочное описание природы теплого края, побережья теплого моря будоражило в памяти запах колючек и степных трав, среди которых прошли мои долгие годы. У нас уже близится зима. Я пишу тебе с надеждой, что ты вернулся в Москву. За это время в торопецкой нашей жизни произошло два события. Меня уговорили сделать выставку к учительской конференции. Две дамы приезжали из Москвы — любительницы искусства. Одной из них я, оказывается, обещал в ЦДХ во время выставки показать, как я работаю акварелью. Вот и пришлось писать этюд — выполнять обещание. Они-то и взбаламутили Дом культуры. Повесил я акварели на паспарту, многие без стекла. А на открытие этой выставки пришло 3 человека. Дама московская специально осталась, не уехала, старик — художник-самоучка и Люда. Учителя ринулись покупать колбасу и пряники. Так и открыли свою конференцию, забыв об открытии моей выставки. Параллельно развивалось другое событие.
Женщина из Нелидово вот уже год пыталась организовать мою выставку. Она обещала забрать у Цикулина мои картины, помочь оформить работы. 14 октября я и Людок приехали в Нелидово. Увидел прекрасное помещение, встретил активное доброжелательное отношение нелидовских художников. В считанные часы была оформлена экспозиция в двух залах на самом хорошем уровне. 15 октября было открытие. Это был праздник. Пришло очень много красивых интеллигентных людей. Были журналисты, художники с Западной Двины и Ржева. Не было только торопчан и тверских деятелей. А.М. Кантор[3] прислал очень хорошую поздравительную телеграмму. Поступила заявка сделать эту выставку во Ржеве. Но зависит от того, возьмут ли они на себя перевозку картин и оформление работ. В Нелидово художник Самойлов Тема дал свои стекла и рамы на период выставки. По ходу дела напишу еще.
Как у тебя в Москве? Что нового? Немуха[4] обещал пригласить меня на открытие своей выставки в Третьяковке. Надо бы побывать в Москве, но нет денег. У Коли Вечтомова мои акварели. Они бы мне очень понадобились сейчас.
Выставку снимало нелидовское коммерческое телевидение. Нелидовским художникам очень дорого обходится выставочный зал, и им приходится проявлять немало усилий, чтобы отстоять это красивое здание. Они нуждаются в авторитетной поддержке, но и сами активно устраивают выставки. Картины мои от Цикулина привезли без моей помощи. 16 картин размещены в одном зале, в другом только акварели. Несколько акварелей из новой серии. Выставка продлится месяц. Пока трудно сказать, будет она во Ржеве или нет.
Пожалуй, пока все мои новости.
Что делается в Москве? Пишу это письмо в надежде, что ты вернулся в Москву.
Привет тебе от Люды и Жени.
Всего доброго.
Лева.
18.10.94
Леня, дорогой, здравствуй!
Получил твое письмо 22 июня. Шло оно 12 дней. Первое письмо твое после возвращения из Крыма. Мы уже стали волноваться.
Всюду мрачок.
Я, наконец, перевез свои картины из Ржева. Долго обивал пороги торопецкого Дома культуры. Наконец попутно перевезли. Завтра День города Торопца. Представители Дома культуры попросили меня принять участие в групповой выставке местных художников ко Дню города. Я чувствую себя обязанным, согласился и вот сегодня увидел 8 своих акварелей в одном зале с натурализмом и дешевой базарщиной. Мне стало жаль своих работ. Да и усмешек я уже наслушался по адресу моих акварелей. На рекламе перечислены фамилии четырех участников выставки. Моя фамилия в титрах последняя. Ни по алфавиту, ни по логике. Задолго до выставки я испытывал импульсы, настораживающие меня. Думал, это случайность. Теперь я понял, что в Торопце меня-художника нет. Я еще по наивности хотел сделать свою выставку живописи в Торопце. Вообще все как-то опостылело.
Отец Валентин предложил войти в его хор по отпеванию покойников. Каждый отпев 5 тысяч. Люда благоразумно отговорила меня. Эти 5 тысяч даже на бутылку водки не хватит, чтобы заглушить тревожную и больную душу после отпева.
Галина Васильевна из Нелидово прислала письмо с просьбой сделать новую выставку. Но у меня нет подходящих акварелей. Последнее время был занят огородом, заготовкой дров и массой неотложных хозяйственных дел. Но вот, кажется, все брошу и займусь акварелями.
Леня, хотелось бы, чтобы ты взял у Филатовой[5] две мои доски. Как-то ты писал, что Павел Никонов примет участие в организации выставки провинциальных художников осенью. Я по этому поводу думаю, можно было бы выставить эти две доски: «Собаки», «Покинутая земля» и две доски из числа находящихся у Павла. «Оптимизм» и «Зной». Всего 4 доски, если вообще это будет возможно, и нужно, и осуществимо, и нужно ли вообще? Акварели возить (думаю, выставки СХ мне не нужны — это бред) в Москву также совершенно незачем. После московской выставки я много оставил акварелей в Москве. Но они никому не нужны. Да и ехать я в Москву не могу. Москва стала для меня далеким городом, как мираж в пустыне.
Вот, пожалуй, и все мои новости.
Что касается погоды — начались беспросветные дожди после затяжной засухи. Будет ли золотая середина?
Леня, успеха тебе и здоровья. С большим запозданием поздравляем тебя с 59-летием!
Присоединяется вся моя семья.
P.S. На днях в ящик бросили торопецкую газету «Мой край». В газете стихотворение нелидовской поэтессы с названием «У картины Льва Снегирева “Тучи над Торопцом”».
Статьи накопились, как-нибудь тебе передам. Что еще напишут по поводу новой выставки? Может быть, постоянство статей о Снегиреве стало раздражителем торопецкой правящей элиты?
Всего доброго.
Лева.
24.06.95
Леня, дорогой, здравствуй!
За окном туман, мокрый мелкий дождь, грязь съедает белый снег, сырость.
Эскизы мои медленно приобретают дыхание, а поначалу одни мертвые схемы, линии.
Мимолетно подумал: как-то стороной прошла моя жизнь, стороной от всяких течений, общественных идей, от цивилизованных объединений в борьбе за титулы, за место под небом. Картины мои всегда вызывали, провоцировали попытку отторжения, перечеркивания со стороны правящих элит. Для сторожевых в прошлом я делал не то, что надо, для думающих — я провинциал. Уже в 1968 г. Володя Яковлев представил меня своей маме: «Провинциальный художник». Но не в этом суть. Я действительно прошел стороной все, что для множества определяется незыблемостью, неоспоримостью, естественным ходом жизни. Когда я вторгнулся своими картинами в Ташкент в 1980 г., элита сделала все, чтобы меня вычеркнуть, нейтрализовать. И это я чувствовал на себе на протяжении всей азиатской жизни.
В Твери, я думаю, происходит то же самое. Ничему не удивляюсь, ничего иного уже не жду. Мысли мои и дела никогда не попадали в такт времени.
Мне раза два приходилось бывать в Твери за последние годы. Я не выдерживал и двухчасовых бесед с художниками. Беседы переполнены начинкой нескончаемой борьбы, недовольства, скрытой зависти.
Может быть, в моей участи, которую я сам выбрал в молодости, и есть мое спасение. Жизнь была сложна, я не избежал борьбы, но это была борьба рукопашная одиночки за выживание.
Унылый пейзаж за окном пробудил у меня неожиданные мысли. Сегодня праздник — 80 лет со дня переворота. Люда ходит по квартире с зажженным можжевельником, окуривает дом.
Получил твое письмо. Ты пишешь о трех работах, которые надо перевезти в Москву из Твери.
После конференции я спрошу — если галерея не возьмет «Улыбающегося мальчика», я попрошу отвезти тебе. Если возьмет, заменю другой из последних.
Акварель «Калитку» они тебе вернут, как я понял. Акварели я тебе дополню из шарапкинских[6]. Увезенные Кантором акварели, видимо, канули. Я не хочу их спрашивать. Я пока не понимаю Кантора.
Леня, заканчиваю письмо, а за окном все тот же унылый пейзаж. Меня наполняет любой пейзаж, любое состояние, только у Люды проскальзывает иногда грусть в глазах. Сложный мир даже в моем одиночестве.
Звучит успокаивающая камерная музыка Баха, в комнате запах сгоревших ветвей можжевельника.
Леня, передавай привет Татьяне.
От Люды большой привет.
Она скучает о сыне.
Всего доброго.
P.S. В предыдущем письме я отправил тебе полгазеты со статьей о выставке.
Лева.
08.11.97
Примечания
- ^ Владимир Серов (1910–1968) — советский художник и крупный функционер, член Центральной ревизионной комиссии КПСС с 1961 года, депутат Верховного совета РСФСР с 1958 года, президент Академии художеств СССР с 1962 по 1968 год, первый секретарь правления Союза художников РСФСР.
- ^ Игорь Савицкий (1915–1984) — художник, этнограф, искусствовед, основатель Музея искусств в Нукусе (Узбекистан), коллекция которого включает в себя этнографические и археологические коллекции, а также собрание советского модернизма 20–30-х годов и послевоенного искусства.
- ^ Анатолий Кантор (1923-2019) — влиятельный советский и российский искусствовед и художественный критик.
- ^ Речь идет о художнике-нонконформисте Владимире Немухине.
- ^ Ирина Филатова (1939–2020) — галеристка, основательница галереи «Файн Арт».
- ^ Имеется в виду деревня Шарапкино к Тверской области, рядом с Нелидово.
