«Я умер и засмеялся»: сто лет со дня смерти короля времени
В июне 2022 года исполнилось сто лет со дня смерти Велимира Хлебникова — короля времени, вождя будетлян, назвавшего Филиппо Томмазо Маринетти «бездарным болтуном», председателя Земного шара, создателя птичьего, звездного и числового языков… Список его регалий и самоопределений можно длить бесконечно. Числа и формулы, как известно, ужасно занимали поэта, этого «великого числяра», и служили основой его размышлений о будущем и предсказаний. Нумерологии Хлебникова посвящено едва ли не больше научных и популярных трудов, чем вопросам его поэтики. Это позволяет надеяться, что и юбилейная дата не будет оставлена без внимания. Тем более сам поэт предсказывал на этот период «овелимирение Земного шара». К этой дате приурочено множество мероприятий — чтения, конференции, переиздания. В их числе — собранная Татьяной Горячевой небольшая выставка в Третьяковской галерее, послужившая для «Артгида» поводом поговорить о хлебниковском наследии и о том, как «король времени» чувствует себя в очередную эпоху безвременья.
Петр Митурич. Велимир Хлебников на смертном одре. 1922. Бумага, тушь, перо, кисть, графитный карандаш, белила. Фрагмент. Дар М.П. Митурича-Хлебникова. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Овладение законами времени было сверхидеей Велимира Хлебникова. Многие его предсказания, воспринимавшиеся современниками поэта довольно серьезно — например, «падение государства» в 1917 году, о котором он говорил пятью годами ранее, — сбылись. Однако «овелимирение Земного шара» проходило не так гладко, как того хотелось бы сторонникам поэта-новатора. Известнейшая статья Романа Якобсона, будетлянина от науки, под названием «Подступы к Хлебникову» была написана в 1919 году. Спустя более ста лет полемика о хлебниковском поэтическом языке продолжается, но во многих вопросах мы так и остались на уровне «подступов». Удивительная многогранность творчества Хлебникова не позволяет объять его наследие целиком. Лингвистика, орнитология, математика, история и философия — едва ли удастся перечислить все дисциплины, на пересечении которых рождалось его «самовитое», по определению Якобсона, слово. Наследие Хлебникова по сей день хранит в себе массу возможностей, которые вряд ли будут исчерпаны в ближайшее время, несмотря на появления новых достойных трудов — например, вышедшего в издательстве «Бослен» первого научного издания сверхповести «Зангези», итогового произведения поэта, и переиздания шеститомного собрания сочинений, подготовленного Евгением Арензоном.
Юбилейная дата — прекрасный повод провести ревизию накопившегося знания и наметить дальнейшие пути исследования творчества поэта. В 1985 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Хлебникова, Рудольф Дуганов, один из ведущих велимироведов, сетовал, что итоги его неутешительны: ни доступной и популярной биографии поэта, ни более или менее полного научного издания основных произведений на тот момент не было. Сегодня положение дел не столь печально. Наследие Хлебникова изучается (хоть и все так же фрагментарно), интерес к его творчеству неуклонно растет, пелена полумифических наслоений спадает, а исследовательские мифы — скажем, о принципиальной непонятности заумных хлебниковских стихов — превращаются в отживший свое скверный анекдот. Тем более так многое в поэте по-прежнему звучит остро и злободневно: его интерес к языкам и культуре разных российских народов — наследие родной Астрахани, мифотворчество и мифопочитание, впитанное вместе с культурой Серебряного века, поистине планетарное мышление и стремление докопаться до сути глобальных исторических событий (в том числе разрушительных, без которых, увы, не обходится ни одно столетие).
Другой пока нерешенный вопрос — как подступиться к столь объемному материалу. Обычно причина затруднений кроется в самом Хлебникове. Чаще всего он описывал себя языком мифа, и тот же подход взяли на вооружение многие его современники. Притчей во языцех стало известное анахоретство Хлебникова и «рукописи, которыми он набивает наволочку», описанные Виктором Шкловским в «Zoo, или Письма не о любви», Николаем Асеевым в очерке «Велимир Хлебников» («Для себя, для устройства своей судьбы он всегда оставался беспомощным…») и многими другими мемуаристами. Та же судьба постигла порожденное Владимиром Маяковским прозвище — «Колумб новых поэтических материков». Не менее репрезентативные цитаты приводят на выставке в Новой Третьяковке: «бесшумный, молчаливый, как тень, мыслитель чисел» (Казимир Малевич), «весь — мысль, весь — поэзия, весь — забота о будущем человечества» (Владимир Татлин). Чудак, скиталец, тайновидец и мыслитель, не заботившийся о сохранении своего наследия, глядящий в будущее, — такова литературная репутация Хлебникова, во многом им самим и порожденная.
Этими его особенностями обусловлены и множественные споры вокруг практически каждого издания поэта, начиная с первого — пятитомного собрания, открывающегося статьей Юрия Тынянова и завершенного в основном усилиями литературоведа Николая Степанова в начале 1930-х годов. Оно получило массу негативных оценок, особенно, как водится, свирепствовал Николай Харджиев в статье «Ретушированный Хлебников». Вопросы к изданию касались множества спорных нюансов: от определения хронологии (сам поэт обычно ничего не подписывал) до проблемы завершенности хлебниковских текстов и допустимости вмешательства в них составителей. Большая часть из них была снята лишь спустя многие десятилетия — в шеститомном собрании сочинений под редакцией Евгения Арензона и Рудольфа Дуганова.
Визуальные подтексты и контексты жизни и творчества Хлебникова тоже требуют пристального внимания. Тем более ученые давно призывают взглянуть на художественное наследие поэта как на единый корпус мотивов и образов, вдохновленных в том числе живописью.
В сфере изобразительных искусств очень многое было Хлебникову близко — интерес к фольклорным и архаичным мотивам в духе Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой, поиски Казимира Малевича в области беспредметного, вторжение чужеродных элементов (чисел, лексем, звуков) в ткань произведения, синестезия. Поэт всерьез призывал к тому, чтобы «слово смело пошло за живописью». Кроме того, он и сам обладал художественным талантом. Размышляя об общем письменном языке для всех народов мира в статье «Художники мира!», он писал, что «задача художников краски дать основным единицам разума начертательные знаки». В то время как цель «художников мысли», может быть, более сложная — создание «азбуки понятий, строя основных единиц мысли, — из них строится здание слова». По мысли Хлебникова, обновление мирового языка должно было стать общим делом, а потому реконструкция художественной реальности, в которой формировалась его мысль, — одна из первоочередных задач. На выставке в Новой Третьяковке она намечена пунктиром. Эскизы Льва Бруни к постановке пьесы Хлебникова «Ошибка смерти», иллюстрация, выполненная Наталией Гончаровой к поэме «Вила и Леший» для книги «Мирсконца», первого литографированного сборника футуристов, иллюстрация Павла Филонова к стихотворению «Ночь в Галиции» — эти материалы говорят о художественных связях Хлебникова, но не о визуальных источниках его произведений. Однако, по замечанию американского слависта Хенрика Барана, поэта «могло вдохновить творчество художников второго, третьего планов, не очень известных и в свою эпоху, а уж в наше время их знают лишь специалисты». Хочется верить, что более масштабная выставка, раскрывающая новые главы визуальной велимиады, еще впереди.
Центральное место в экспозиции в Третьяковке, как бы странно это ни звучало, принадлежит не только Велимиру Хлебникову, но и Петру Митуричу, свидетелю последних дней и кончины поэта (что, впрочем, по-своему символично, учитывая характер юбилейной даты). Он познакомился с поэтом в 1915 году в знаменитой «Квартире №5», сообществе петербургских художников, а в год его смерти стал тем человеком, который отвез Хлебникова в деревню Санталово Новгородской губернии, где тот и скончался. После этого Митурич организовал в Музее художественной культуры в Петрограде выставку памяти поэта, на которой представил в том числе рисунки, изображающие его смерть и похороны. Графический цикл «Велимир Хлебников на смертном одре» хранится сегодня в собрании Третьяковской галереи. Некоторые из этих рисунков можно увидеть и на нынешней выставке — в том числе «Последнее слово “да”». Его предваряет история о последних мгновениях жизни поэта, которые Митурич описывал так: «Рано утром его навещала Фопка и будто бы спросила: “Трудно тебе умирать?”, и будто бы он ответил ей: “Да”. Когда я утром пришел к нему, то Велимир уже потерял сознание. Я взял бумагу и тушь и сделала рисунок с него, желая хоть что-то запечатлеть».
Вместе с сестрой поэта Верой Хлебниковой, ставшей женой художника, Петр Митурич был хранителем архива рукописей и рисунков Хлебникова и ревнивым популяризатором его наследия. Он запечатлел Владимира Алексеевича Хлебникова, отца поэта, известного ученого и орнитолога, привившего сыну любовь к птицам, дом Хлебниковых в Астрахани, где ныне располагается музей поэта, — эти рисунки также вошли в настоящую экспозицию. Наиболее любопытная его серия рисунков по мотивам хлебниковских текстов, получившая название «пространственной графики», к сожалению, не сохранилась. О ней известно лишь благодаря реконструкции, сделанной сыном художника — Маем Митуричем-Хлебниковым. Но о характере хлебниковского периода в творчестве Петра Митурича можно судить по работе «Композиция на тему “закона времени” Велимира Хлебникова» — своего рода иллюстрации к парадоксальным изысканиям поэта, связанным с поиском закономерностей в историческом развитии народов и целых цивилизаций. «Законы времени» он сформулировал в «Досках судьбы», предисловием к которым стали следующие стихи:
Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетий движется,
Неужели из нашей времен полосы
Не вылетит война как ненужная ижица?
Отрывок из этого трактата представлен в Новой Третьяковке в экспозиции футуристических изданий. Другой доминирующий сюжет — Хлебников глазами современников — не требует пояснений. На смерть поэта откликнулись многие его соратники. Тогда же встал вопрос о том, какие формы коммеморации уместны в разговоре об этом поэте-скитальце, чуравшемся любой из форм завершенности, консервации, статики. Нынешняя выставка не претендует на то, чтобы вместить его фигуру целиком, и лишь очерчивает ряд мотивов, биографических подробностей и отношений, помогающих нам вообразить масштаб этой личности. И тут уместно вспомнить яростный некролог, написанный Владимиром Маяковским в 1922 году, с которым, хочется думать, Хлебников был бы более чем солидарен: «После смерти Хлебникова появились в разных журналах и газетах статьи о Хлебникове, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть, не равных Хлебникову, но ждущих равный конец. Бросьте, наконец, благоговение столетних юбилеев, почитания посмертными изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!»
