«Я умер и засмеялся»: сто лет со дня смерти короля времени

В июне 2022 года исполнилось сто лет со дня смерти Велимира Хлебникова — короля времени, вождя будетлян, назвавшего Филиппо Томмазо Маринетти «бездарным болтуном», председателя Земного шара, создателя птичьего, звездного и числового языков… Список его регалий и самоопределений можно длить бесконечно. Числа и формулы, как известно, ужасно занимали поэта, этого «великого числяра», и служили основой его размышлений о будущем и предсказаний. Нумерологии Хлебникова посвящено едва ли не больше научных и популярных трудов, чем вопросам его поэтики. Это позволяет надеяться, что и юбилейная дата не будет оставлена без внимания. Тем более сам поэт предсказывал на этот период «овелимирение Земного шара». К этой дате приурочено множество мероприятий — чтения, конференции, переиздания. В их числе — собранная Татьяной Горячевой небольшая выставка в Третьяковской галерее, послужившая для «Артгида» поводом поговорить о хлебниковском наследии и о том, как «король времени» чувствует себя в очередную эпоху безвременья.

Петр Митурич. Велимир Хлебников на смертном одре. 1922. Бумага, тушь, перо, кисть, графитный карандаш, белила. Фрагмент. Дар М.П. Митурича-Хлебникова. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Овладение законами времени было сверхидеей Велимира Хлебникова. Многие его предсказания, воспринимавшиеся современниками поэта довольно серьезно — например, «падение государства» в 1917 году, о котором он говорил пятью годами ранее, — сбылись. Однако «овелимирение Земного шара» проходило не так гладко, как того хотелось бы сторонникам поэта-новатора. Известнейшая статья Романа Якобсона, будетлянина от науки, под названием «Подступы к Хлебникову» была написана в 1919 году. Спустя более ста лет полемика о хлебниковском поэтическом языке продолжается, но во многих вопросах мы так и остались на уровне «подступов». Удивительная многогранность творчества Хлебникова не позволяет объять его наследие целиком. Лингвистика, орнитология, математика, история и философия — едва ли удастся перечислить все дисциплины, на пересечении которых рождалось его «самовитое», по определению Якобсона, слово. Наследие Хлебникова по сей день хранит в себе массу возможностей, которые вряд ли будут исчерпаны в ближайшее время, несмотря на появления новых достойных трудов — например, вышедшего в издательстве «Бослен» первого научного издания сверхповести «Зангези», итогового произведения поэта, и переиздания шеститомного собрания сочинений, подготовленного Евгением Арензоном.

Михаил Ларионов. Портрет поэта Велимира Хлебникова. 1910. Холст, масло. Собрание А.К. Томилиной-Ларионовой, Париж

Юбилейная дата — прекрасный повод провести ревизию накопившегося знания и наметить дальнейшие пути исследования творчества поэта. В 1985 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Хлебникова, Рудольф Дуганов, один из ведущих велимироведов, сетовал, что итоги его неутешительны: ни доступной и популярной биографии поэта, ни более или менее полного научного издания основных произведений на тот момент не было. Сегодня положение дел не столь печально. Наследие Хлебникова изучается (хоть и все так же фрагментарно), интерес к его творчеству неуклонно растет, пелена полумифических наслоений спадает, а исследовательские мифы — скажем, о принципиальной непонятности заумных хлебниковских стихов — превращаются в отживший свое скверный анекдот. Тем более так многое в поэте по-прежнему звучит остро и злободневно: его интерес к языкам и культуре разных российских народов — наследие родной Астрахани, мифотворчество и мифопочитание, впитанное вместе с культурой Серебряного века, поистине планетарное мышление и стремление докопаться до сути глобальных исторических событий (в том числе разрушительных, без которых, увы, не обходится ни одно столетие).

Петр Митурич. Велимир Хлебников. 1924. Бумага, черный карандаш. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Другой пока нерешенный вопрос — как подступиться к столь объемному материалу. Обычно причина затруднений кроется в самом Хлебникове. Чаще всего он описывал себя языком мифа, и тот же подход взяли на вооружение многие его современники. Притчей во языцех стало известное анахоретство Хлебникова и «рукописи, которыми он набивает наволочку», описанные Виктором Шкловским в «Zoo, или Письма не о любви», Николаем Асеевым в очерке «Велимир Хлебников» («Для себя, для устройства своей судьбы он всегда оставался беспомощным…») и многими другими мемуаристами. Та же судьба постигла порожденное Владимиром Маяковским прозвище — «Колумб новых поэтических материков». Не менее репрезентативные цитаты приводят на выставке в Новой Третьяковке: «бесшумный, молчаливый, как тень, мыслитель чисел» (Казимир Малевич), «весь — мысль, весь — поэзия, весь — забота о будущем человечества» (Владимир Татлин). Чудак, скиталец, тайновидец и мыслитель, не заботившийся о сохранении своего наследия, глядящий в будущее, — такова литературная репутация Хлебникова, во многом им самим и порожденная.

Этими его особенностями обусловлены и множественные споры вокруг практически каждого издания поэта, начиная с первого — пятитомного собрания, открывающегося статьей Юрия Тынянова и завершенного в основном усилиями литературоведа Николая Степанова в начале 1930-х годов. Оно получило массу негативных оценок, особенно, как водится, свирепствовал Николай Харджиев в статье «Ретушированный Хлебников». Вопросы к изданию касались множества спорных нюансов: от определения хронологии (сам поэт обычно ничего не подписывал) до проблемы завершенности хлебниковских текстов и допустимости вмешательства в них составителей. Большая часть из них была снята лишь спустя многие десятилетия — в шеститомном собрании сочинений под редакцией Евгения Арензона и Рудольфа Дуганова.

Наталия Гончарова. Вила и Леший. Иллюстрация к поэме В. Хлебникова «Вила и Леший». А. Крученых, В. Хлебников. Мирсконца. М., 1912. Бумага, автолитография. Дар по завещанию А.К. Ларионовой-Томилиной, Париж. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Визуальные подтексты и контексты жизни и творчества Хлебникова тоже требуют пристального внимания. Тем более ученые давно призывают взглянуть на художественное наследие поэта как на единый корпус мотивов и образов, вдохновленных в том числе живописью.

В сфере изобразительных искусств очень многое было Хлебникову близко — интерес к фольклорным и архаичным мотивам в духе Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой, поиски Казимира Малевича в области беспредметного, вторжение чужеродных элементов (чисел, лексем, звуков) в ткань произведения, синестезия. Поэт всерьез призывал к тому, чтобы «слово смело пошло за живописью». Кроме того, он и сам обладал художественным талантом. Размышляя об общем письменном языке для всех народов мира в статье «Художники мира!», он писал, что «задача художников краски дать основным единицам разума начертательные знаки». В то время как цель «художников мысли», может быть, более сложная — создание «азбуки понятий, строя основных единиц мысли, — из них строится здание слова». По мысли Хлебникова, обновление мирового языка должно было стать общим делом, а потому реконструкция художественной реальности, в которой формировалась его мысль, — одна из первоочередных задач. На выставке в Новой Третьяковке она намечена пунктиром. Эскизы Льва Бруни к постановке пьесы Хлебникова «Ошибка смерти», иллюстрация, выполненная Наталией Гончаровой к поэме «Вила и Леший» для книги «Мирсконца», первого литографированного сборника футуристов, иллюстрация Павла Филонова к стихотворению «Ночь в Галиции» — эти материалы говорят о художественных связях Хлебникова, но не о визуальных источниках его произведений. Однако, по замечанию американского слависта Хенрика Барана, поэта «могло вдохновить творчество художников второго, третьего планов, не очень известных и в свою эпоху, а уж в наше время их знают лишь специалисты». Хочется верить, что более масштабная выставка, раскрывающая новые главы визуальной велимиады, еще впереди.

Container imageContainer image

Центральное место в экспозиции в Третьяковке, как бы странно это ни звучало, принадлежит не только Велимиру Хлебникову, но и Петру Митуричу, свидетелю последних дней и кончины поэта (что, впрочем, по-своему символично, учитывая характер юбилейной даты). Он познакомился с поэтом в 1915 году в знаменитой «Квартире №5», сообществе петербургских художников, а в год его смерти стал тем человеком, который отвез Хлебникова в деревню Санталово Новгородской губернии, где тот и скончался. После этого Митурич организовал в Музее художественной культуры в Петрограде выставку памяти поэта, на которой представил в том числе рисунки, изображающие его смерть и похороны. Графический цикл «Велимир Хлебников на смертном одре» хранится сегодня в собрании Третьяковской галереи. Некоторые из этих рисунков можно увидеть и на нынешней выставке — в том числе «Последнее слово “да”». Его предваряет история о последних мгновениях жизни поэта, которые Митурич описывал так: «Рано утром его навещала Фопка и будто бы спросила: “Трудно тебе умирать?”, и будто бы он ответил ей: “Да”. Когда я утром пришел к нему, то Велимир уже потерял сознание. Я взял бумагу и тушь и сделала рисунок с него, желая хоть что-то запечатлеть».

Борис Григорьев. Хлебников в будущем. 1916. Бумага, графитный карандаш. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Вместе с сестрой поэта Верой Хлебниковой, ставшей женой художника, Петр Митурич был хранителем архива рукописей и рисунков Хлебникова и ревнивым популяризатором его наследия. Он запечатлел Владимира Алексеевича Хлебникова, отца поэта, известного ученого и орнитолога, привившего сыну любовь к птицам, дом Хлебниковых в Астрахани, где ныне располагается музей поэта, — эти рисунки также вошли в настоящую экспозицию. Наиболее любопытная его серия рисунков по мотивам хлебниковских текстов, получившая название «пространственной графики», к сожалению, не сохранилась. О ней известно лишь благодаря реконструкции, сделанной сыном художника — Маем Митуричем-Хлебниковым. Но о характере хлебниковского периода в творчестве Петра Митурича можно судить по работе «Композиция на тему “закона времени” Велимира Хлебникова» — своего рода иллюстрации к парадоксальным изысканиям поэта, связанным с поиском закономерностей в историческом развитии народов и целых цивилизаций. «Законы времени» он сформулировал в «Досках судьбы», предисловием к которым стали следующие стихи:

Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетий движется,
Неужели из нашей времен полосы
Не вылетит война как ненужная ижица?

Отрывок из этого трактата представлен в Новой Третьяковке в экспозиции футуристических изданий. Другой доминирующий сюжет — Хлебников глазами современников — не требует пояснений. На смерть поэта откликнулись многие его соратники. Тогда же встал вопрос о том, какие формы коммеморации уместны в разговоре об этом поэте-скитальце, чуравшемся любой из форм завершенности, консервации, статики. Нынешняя выставка не претендует на то, чтобы вместить его фигуру целиком, и лишь очерчивает ряд мотивов, биографических подробностей и отношений, помогающих нам вообразить масштаб этой личности. И тут уместно вспомнить яростный некролог, написанный Владимиром Маяковским в 1922 году, с которым, хочется думать, Хлебников был бы более чем солидарен: «После смерти Хлебникова появились в разных журналах и газетах статьи о Хлебникове, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть, не равных Хлебникову, но ждущих равный конец. Бросьте, наконец, благоговение столетних юбилеев, почитания посмертными изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!»

Публикации

События

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100