Круглый стол: какой музей современного искусства нужен Уфе

В 2027 году в столице Республики Башкортостан, городе-миллионнике Уфе, откроется музей современного искусства ZAMAN — основанная меценатом Маратом Ахметшиным частная институция, которая в перспективе может стать важной точкой развития актуальной культуры на карте России. Собрание музея объединяет авторов из Уфы, Казани, Ижевска, Челябинска, Самары, Оренбурга, Перми, Йошкар-Олы и Чебоксар, а его название (переводится на русский как «время») понятно носителям многих языков — от турецкого до башкирского. До того момента, когда новая институция обретет собственное здание, она будет существовать в формате «Посольства музея современного искусства ZAMAN» и обращаться к городу и горожанам через мероприятия, дискуссии и выставки на партнерских площадках. Главный редактор «Артгида» Мария Кравцова отправилась в Уфу, чтобы поговорить с представителями местного художественного сообщества и горожанами о том, когда башкирское искусство стало современным, каковы сегодня взаимоотношения власти и локальных сообществ и какого музея не хватает этому большому, активно развивающемуся, но при этом очень теплому городу.

Мария Кравцова главный редактор «Артгида»	Расих Ахметвалиев художник	Виолетта Ибатуллина арт-директор галереи «Мирас»
Василь Ханнанов художник	Александр Соболев художник	Мария Филатова искусствовед, куратор музея современного искусства ZAMAN
Марат Ахметшин меценат, основатель музея современного искусства ZAMAN

Мария Кравцова: Музей современного искусства ZAMAN пригласил меня в Уфу выступить модератором дискуссии, посвященной современной культурной ситуации в городе. Но для того чтобы говорить о настоящем и тем более о будущем, нужно описать и понять наше прошлое. Сегодня, проводя ревизию советской культуры, мы находим феномены современного искусства и современных художников не только в столицах: Свердловск, Ейск, Тагил и другие города дают нам очень интересные примеры «возвращения авангарда» и современных практик. Поэтому мой первый вопрос к нашим экспертам: когда, по-вашему, искусство Уфы стало современным, в какую эпоху и в связи с какими событиями здесь появились современные художники?

Виолетта Ибатуллина: Назвать конкретную дату сложно, но для нас, галереи «Мирас», современное искусство связано прежде всего с группой «Чингисхан» — художников, которые думали и работали иначе, чем их предшественники (группа была основана в 1990 году, в нее вошли Наиль Латфуллин, Василь Ханнанов, Расих Ахметвалиев, Наиль Байбурин, Радик Гарифуллин, Мидат Мухаметов, Рафаэль Муратшин и Ринат Харисов. — Артгид). И прежде всего нужно отдать должное Наилю Латфуллину — идейному вдохновителю и организатору группы, с которым многие связывают развитие в Уфе авангардных течений. Но появлению «Чингисхана» предшествовал целый ряд событий, и среди них нужно выделить Вторую молодежную выставку 1987 года, сама экспозиция, развеска которой была нетрадиционна для Уфы, а выставленные произведения заставили задуматься о том, что в городе есть и другое искусство.

Мария Кравцова: Что собой представляли искусство и художественная среда Уфы в позднесоветское время?

Расих Ахметвалиев: Социалистический реализм пережил свой расцвет в послевоенной Башкирии. Но в какой-то момент появилась молодежь: Ян Крыжевский, Мансур Саттаров, Сергей Краснов делали уже совершенно другие, не соцреалистические работы, привлекали к себе внимание и выставлялись не только в Уфе. Наши товарищи учились в Прибалтике, откуда привозили книги и музыку, а из Москвы — монографии с критикой буржуазного искусства, из которых мы узнавали про Раушенберга и Поллока. Большую роль играла периодика. И московские, и ленинградские журналы того времени писали не только о соцреализме — в их редакциях работали вполне живые люди. Например, про того же Бальтюса я узнал из «Иностранной литературы». Большую роль играло кино. Все это активно влияло на нас как на художников и на наше восприятие жизни.

Виолетта Ибатуллина: Я добавлю, что в Уфе в ту эпоху не было конкретной институции, с которой мы можем связать перемены в восприятии жизни и искусства, но была среда, где активно шел невидимый процесс изменений. Уже в позднесоветскую эпоху многие творческие уфимцы начали отходить от традиционных форм. Особенно это было заметно в музыке: вы знаете многих родившихся в Уфе музыкантов разных поколений. Но окончательно эта среда и новое искусство оформились в конце 1980-х — начале 1990-х, когда появились независимые галереи. Первой стала галерея «Сангат», начавшая работать с определенным пулом художником, в 1994 году была основана галерея «Мирас», в 2002 году открылся созданный Василем Ханнановым Музей современного искусства Республики Башкортостан им. Наиля Латфуллина (музей основан художниками группы «Чингисхан» в 2002 году и имеет статус «общественной организации». — Артгид) — мощная площадка, которая помогла многим молодым художникам подняться на поверхность, заявить о себе, выйти к публике.

Василь Ханнанов: У каждого художника это происходило по-разному, но если обозначить основные точки, то необходимо отдать должное перестройке, когда многие почувствовали свободу, и Второй молодежной выставке. К концу 1980-х всех, с одной стороны, уже тошнило от официоза, а с другой — появилось новое поколение художников. Важный момент: Башкирия — наверное, единственная республика в бывшем СССР, в которой к молодым художникам всегда относились благосклонно. И как бы они ни «левачили», в психушку, по крайней мере, никого из них не сажали. Старшее поколение всегда относилось к нам по-братски, по-отечески, они помнили про свою молодость. Сейчас-то кажется, что Уфе не особенно нужен авангард, но тогда все это было ново и интересно.

Мы в большинстве своем учились у старшего поколения, однако все зависело от характера и темперамента отдельного художника. Каждый имел свой опыт, на интуитивном уровне всем хотелось вырваться вперед, что-то сказать миру. Сначала многие работали в стол, потом появились какие-то формации, новые лозунги, новые знания. И чем более оригинальны были работы того или иного автора, тем больше он находил сподвижников. Во Второй молодежной выставке 1987 года приняли участие 178 художников, картины висели в «пять этажей», все приносили что хотели. Каждый день что-то происходило, каждый день выходила публикация газеты «Ленинец» с рассказом о том или ином авторе.

Мария Кравцова: Молодежная выставка была инициативой Союза художников БАССР?

Василь Ханнанов: Да, она была плановая, но тогдашнее руководство союза объявило, что никакого выставкома (в советское время организацией выставок занимались «выставочные комитеты», осуществлявшие кураторский отбор и администрирование подготовки проектов. — Артгид) не будет, все художники достаточно взрослые и справятся самим. Кстати, из 178 участников выставки сегодня продолжают работать только 17.

Расих Ахметвалиев: В 1990 году появился «Чингисхан», но еще до него образовались такие художественные группы, как «Инзер» (группа основана в 1989 году, в нее входили двадцать художников, среди которых Расих Ахметвалиев, Наиль Байбурин, Наиль Латфуллин, Шамиль Галиев, Камиль Губайдуллин. — Артгид) и «Сары бия» (в переводе с башкирского «Желтая кобыла»; группа основана в 1989 году, в нее вошли десять художников, среди которых Николай Пахомов, Исмагил Газизуллин, Наиль Латфуллин, Мирас Давлетбаев. — Артгид). Параллельно начали формироваться собрания современного искусства, и первую такую коллекцию стал собирать председатель правления кооперативного банка «Восток» Рафис Кадыров. Потом этот банк был поглощен конкурентами, его коллекция разошлась по другим банкам, в офисах которых работы висят по сей день.

Мария Кравцова: Вы описываете процессы, которые почти параллельно шли в Москве и в Уфе: 17-я Молодежная выставка в Москве в 1986 году также имела эффект разорвавшейся бомбы и сделала видимым новое поколение художников; начала трансформироваться художественная система — появились первые частные галереи, развивалось корпоративное коллекционирование. Виолетта, что представляла собой ваша площадка в ту эпоху? Она носила лабораторный характер?

Виолетта Ибатуллина: Я бы не сказала, что мы работали только как лаборатория. Галерея выросла из открывшегося в конце 1980-х художественного салона, который продавал в том числе ювелирные украшения и антиквариат. Но встречи с определенными художниками стали для нас судьбоносными. Мы нарабатывали опыт, вслед за которым пришло понимание того, что мы хотим заниматься все-таки изобразительным искусством, не распыляясь на разные сувениры. Параллельно с нами работала Уфимская художественная галерея, показывавшая членов Союза художников. В первые годы после открытия наша галерея активно занималась выставочной деятельностью, в том числе на площадках Москвы — участвовала в ярмарках «Арт Манеж», «Арт Москва». Но для того чтобы жить и ставить какие-то эксперименты, нам нужно было зарабатывать, а значит, продавать.

Мария Кравцова: Но для этого у галереи должны быть клиенты, а еще лучше — коллекционеры.

Виолетта Ибатуллина: В то время в конце тоннеля горел свет. Все одновременно начинали, развивались и поднимались: коммерческий директор банка и директор галереи находились на одной ступени социальной лестницы, ощущали себя равновесными «боссами». И работ покупалось очень много — и лично для себя, и в качестве подарков, и в коллекции предприятий, которые тогда активно развивались. Конечно, наша галерея никогда не могла себе позволить купить, например, собственное помещение, но мы вкладывались в выставки, участвовали в ярмарках, брали на себя ответственность за выставочные карьеры художников. По сути, мы сидели на двух стульях — старались продавать и одновременно заниматься некоммерческими проектами.

Мария Кравцова: Какова роль галерейного движения в Уфе в сложении новой институциональной системы?

Виолетта Ибатуллина: Галереи в то время были основными площадками, представлявшими художников публике. Мы, например, часто работали с авторами, которые до этого нигде не выставлялись.

Мария Кравцова: Александр, если я правильно понимаю, вы как раз принадлежите к поколению художников, которое вышло на художественную сцену в 1990-е. Виолетта описала это время как эпоху оптимизма.

Александр Соболев: Мое мнение покажется парадоксальным: 90-е представляются мне провалом. На выставках в то время не было ничего современного. Они делались Союзом художников, а на альтернативные мероприятия мы как-то не попадали. Так что современным, вернее, более приближенным к «современности» я считаю поколение, которое пришло за нами. Если говорить лично обо мне, то ни в 1990-е, ни потом я ни к кому не примыкал, существовал отдельно.

Мария Кравцова: Но вы остались здесь, не уехали, например, в Москву, куда в то время стремились многие художники.

Александр Соболев: У меня не было никакого профессионального выбора, а может, просто сил и энергии, чтобы куда-то двигаться. Комфортнее было пытаться реализовать себя здесь. Поэтому я остался и продолжаю работать в Уфе. Создание «Кафедры психо-физики» (творческое сообщество, созданное в 2018 году художником Александром Соболевым и физиком Азатом Галиевым. — Артгид) — другая сфера моей деятельности, в рамках которой мы можем соединять научную среду с художественной. Но это уже современная история. А тогда, в 1990-е, я, наверное, не еще сформировался.

Мария Филатова: Я могу рассказать, как эта ситуация выглядит со стороны. В 2016 году я делала в Московском музее современного искусства выставку «Уфа. Точка возврата». На ней были показаны работы Наиля Латфуллина, Ахмата Лутфуллина, Тимофея Дорофеева и других авторов разных возрастов. Живопись, фотография, видеоарт и скульптура — все, что я смогла собрать интересного. Моя идея состояла в том, чтобы показать не современное искусство как таковое, а некий срез художественной ситуации, точнее, свое видение этого среза. И тогда я впервые задалась вопросом, почему в Уфе так много художников, почему они продолжают здесь жить и работать, почему не уезжают, а если и уезжают, то в какой-то момент обязательно возвращаются. И мне кажется, я знаю ответы на эти вопросы. Художникам здесь комфортно. Здесь есть среда, которая на протяжении нескольких десятилетий позволяла им не просто работать, но и делать выставки, есть общение, есть возможность показывать свое искусство где-то еще. Уфа — пример хорошей среды для развития.

Мария Кравцова: Расих, а почему вы выбрали Уфу? Я знаю, что в какой-то момент ваша карьера вышла на международный уровень, вы работали во Франции.

Расих Ахметвалиев: Начиная с 1980-х годов мы постоянно слышали, что башкирское искусство востребовано, интересно. В эту эпоху в Уфу приезжал Александр Глезер (поэт, коллекционер, один из организаторов «Бульдозерной выставки» и основатель Музея современного русского искусства в изгнании. — Артгид), который в тот момент в Нью-Йорке создавал Музей русского современного искусства и хотел купить мои работы, но не сложилось. До 2000 года «Чингисхан» постоянно выставлялся в Москве — то в ЦДХ, то в Манеже: в 1999 году на ярмарке «Арт Манеж» галерист Александр Якут сделал проект «Евразийская зона», где участвовали группа IRWIN из Словении, Тимур Новиков и «Новая Академия», Андрей Молодкин, а мы делали перформанс. Мы активно сотрудничали с московскими галереями.

Была еще правительственная линия [продвижения]. Если наши министр или замминистра собирались с официальным визитом за границу, они обращались к нам с Василем — картины были визитной карточкой, на их фоне велись переговоры. Мы готовили экспозицию, куда входили работы не только «Чингисхана», но и других уфимских художников. И эта ситуация повторялась много раз — в Казани, в Венгрии, в Вене, например, нам говорили: «В Башкирии нас интересуют две вещи — нефть и искусство». Потом я довольно долго работал во Франции по приглашению галерей.

Но почему я здесь, в Уфе? Я никогда не уезжал душой. Когда работаешь за рубежом и перед тобой холст — ты в своем мире. Когда смотришь в окно — уже не в своем.

Стенд с фотографиями участников Второй молодежной выставки. 1987. Центральный выставочный зал, Уфа. Архив галереи «Мирас»

Мария Кравцова: Это очень интересный момент. Получается, власть в 1990-е рассматривала современное искусство как часть культурной дипломатии. Что происходит в наше время? Как бы вы описали актуальную ситуацию через те же точки сборки — художники, выставочные площадки, рынок, взаимоотношения культурного сообщества с властью и официальными институциями?

Виолетта Ибатуллина: Не могу назвать наши взаимоотношения с властью активными. Мы соблюдаем политес, приглашаем представителей власти на выставки, но уже много лет сталкиваемся с тем, что когда нужна реальная поддержка, получить ее очень сложно в силу различных объективных и необъективных причин. Бывали разные ситуации, но по большому счету систематических поддержки, интереса, внимания и понимания того, как и чем живут искусство, художники и те, кто занимается важнейшей для города и региона культурной сферой, нет.

Мария Кравцова: Когда мы произносим слово «поддержка», что хотим получить?

Виолетта Ибатуллина: Я говорю об административной и финансовой поддержке. Есть текущие вопросы, есть проблемы, связанные с реализацией крупных культурных проектов. Например, в 2016 году мы с меценатом Маратом Ахметшиным делали аллею скульптур — адресованный горожанам проект в городском пространстве. Городские власти урегулировали все административные вопросы, согласовали место установки скульптур, решили вопрос с камнем. Это самый яркий пример успешного сотрудничества с властью. Финансово же проект был реализован практически полностью на деньги Марата Ахметшина. Мы пытаемся взаимодействовать с городом в рамках других инициатив, но зачастую не находим отклика или одни действия нейтрализуются другими. Например, на наших улицах в последнее время появилось много сомнительной скульптуры. Кто принимает решение о ее установке? С профессиональным сообществом никто не советовался.

Марат Ахметшин: Существует определенная специфика административно-федерального устройства нашей системы: с одной стороны, Башкирия — многонациональная республика, с другой — большая часть усилий направляется на поддержание и сохранение традиционной культуры: народный костюм, академический ансамбль народного танца им. Файзи Гаскарова и так далее. Существует убеждение, что если поддерживать башкирскую национальную культуру в рамках подобных институтов, то она сохранится и будет существовать очень долго, столетиями. А современное искусство не является для нашей республиканской власти приоритетом, потому что не является традиционным. Современное искусство — это когда мусор накидали и назвали это «арт-объектом», то, в чем нет традиционно-культурной тематики и что ассоциируется с Западом. Поэтому проектам, которые связаны с современным искусством, в лучшем случае не окажут поддержку, в худшем — они будут восприниматься как угроза. Но мы понимаем, что если сохранять традиционную культуру в рамках консервативных или, скорее, законсервированных институтов «народных ансамблей», это приведет не к ее расцвету, а наоборот — к консервации. Это похоже на индейскую резервацию: индейцы ходят в перьях и ракушках, демонстрируя туристам «индейскую культуру». А потом туристы уезжают, индейцы переодеваются в найки, открывают банку кока-колы и становятся неотличимы от других американцев. У нас то же самое. И задача музея ZAMAN в том, чтобы соединять башкирскую, татарскую и другие культуры и в таком виде интегрировать их в мировой контекст. Я считаю, именно через это слияние мы сохраним нашу культуру гораздо дольше и разовьем дальше.

Мария Кравцова: Александр, вы как художник ожидаете какой-то поддержки от власти?

Александр Соболев: Мы ориентируемся только на себя и никакой поддержки не ждем. В 2009 году я и галерист Айрат Рамазанов придумали проект «Аймак-Арба» — передвижную галерею, которая за год должна была на легковом автомобиле доехать из Уфы до Владивостока. Мы обращались в администрацию, однако никакой помощи не получили — мол, езжайте куда хотите. Но потом на нашем телевидении показывали сюжеты о том, как башкирские художники едут в Сибирь прославлять Башкортостан. Это было не очень красиво со стороны власти.

Мария Кравцова: Давайте поговорим о будущем. Как вы представляете себе Уфу через пять или десять лет? Чего не хватает городу сегодня, но может появиться в будущем?

Виолетта Ибатуллина: Мне бы хотелось, чтобы наша среда стала более концентрированной и профессиональной: больше галерей, больше молодых людей с хорошим образованием и более системным взглядом на искусство, больше площадок лабораторного формата. И, конечно, я мечтаю о музее современного искусства. Подобный большой проект способен радикально преобразовать нашу среду: появятся молодые кураторы, критики и искусствоведы. Художникам ведь недостаточно просто где-то выставляться — им бы хотелось, чтобы о них писали, анализировали их творчество и помещали его в общий контекст. В конце концов появятся новые коллекционеры, современные Щукины и Морозовы, которые будут контролировать ситуацию и даже, возможно, частные фонды.

Мария Кравцова: А чего сейчас не хватает художникам в Уфе?

Александр Соболев: Нужна альтернативная площадка, где можно было бы показывать молодых художников, но провал, который мы имеем, уже свидетельствует о том, что мы скатываемся вниз и дальше будет только хуже.

Мария Кравцова: Провал в чем?

Александр Соболев: Провал в том, что нет никакой летописи. Мое поколение еще помнит каких-то художников, а что будет дальше — мне сложно сказать. Все держится на энтузиазме отдельных авторов, которые тут что-то делают, но среда никак не развивается.

Василь Ханнанов: В январе этого года исполнилось двадцать лет Музею современного искусства республики Башкортостан. С 2005 по 2015 год я выпускал журнал об искусстве, сначала ежеквартально, потом раз в год в формате альманаха. И мне кажется, в нем мы достаточно осветили искусство начала века, художников, которые связали свою судьбу с Башкирией. У художника не может быть стабильности. Бывают поколенческие провалы. Это нормально. Но знаете, что радикально изменилось после 2015 года? Люди перестали ходить в музеи. Нет желающих выставляться, нет смысла выпускать журнал. Если до 2015 года выставки открывались каждые две недели, то сейчас пропали и «подвижники», и «соратники», и «волонтеры». Может быть, это все вспышки на Солнце виноваты, а может, отсутствие стабильности. А если нет стабильности, то нет желания у власти предержащей развивать эту культуру. Я разговаривал с предыдущим президентом (Рустэм Хамитов — глава республики Башкортостан с 2010 по 2018 год. — Артгид), говорил ему, что для начала нужно просто прийти на выставку и купить картину, как это делали русские цари: они приходили на выставку передвижников и покупали картину, создавали Русский музей. Художники в большинстве своем в нищете, но если президент купит картину, то его окружение тоже начнет потихоньку покупать. Если Путин будет играть в хоккей, все будут увлекаться только хоккеем, но если бы он купил картину, то все бы стали собирать коллекции.

Вспомним Пермь и Марата Гельмана (признан иноагентом Министерством юстиции РФ, включен в список террористов и экстремистов), который несколько раз приглашал нас участвовать в своих проектах. Все говорили: «Этот Гельман привез безобразное!» А я про себя думал: «Плоды этих проектов появятся позже: вот ходят молодые люди, всё впитывают, и через десять-двадцать лет мы получим плоды из этих семян». Поэтому в Уфе нужен музей современного искусства, большой, хороший, чтобы вне зависимости от вспышек на Солнце молодые люди приходили туда и видели новое искусство. Может, они ничего сначала не поймут, но потом обязательно будут плоды. Республике нужен большой музей. Маленький музей Нестерова (Башкирский государственный художественный музей имени М.В. Нестерова. — Артгид) — позорище для большой Уфы. Даже в Новосибирске музей, наверное, раз в десять превышает наш по площадям. Обидно за регион, где талантливых художников намного больше, чем где-либо, а музея для них нет.

Тимофей Дорофеев. Бурлюк HILL. 2018. Холст, акрил. Коллекция Марата Ахметшина

Мария Кравцова: Давайте тогда перейдем к залу и послушаем, что нужно горожанам, как они себе представляют Уфу будущего.

Кристина Абрамичева: Здравствуйте, меня зовут Кристина Абрамичева, я критик. Мне кажется, что история нашего искусства будет не полной без галереи X-Max. В 1990-е в Уфе возникла сильная школа модернизма, к которой, в частности, принадлежит группа «Чингисхан», но галерея X-Max была единственной, кто работал именно с contemporary art. Она регулярно показывала в Уфе художников из других городов, причем художников общероссийской известности: Шишкин-Хокусай, Энвиль Касимов с удмуртским десантом. Она сотрудничала с Маратом Гельманом и активно продвигала наших художников в рамках его «Культурного альянса», например возила их на фестиваль «Белые ночи» в Пермь. У молодых, тогда еще не настолько успешных, как сегодня, коммерческих художников, вроде Тимофея Дорофеева и Ольги Цимболенко, Азата Басырова первые выставки состоялись именно в X-Max^[1]. Об этом надо помнить.

Мария Кравцова: То есть в Уфе все есть, или все-таки в институциональном поле чего-то не хватает?

Кристина Абрамичева: Мне хотелось бы, чтобы музей современного искусства, эта новая, возникающая на наших глазах институция, занимался бы не только искусством модернизма, не только изобразительным искусством, которое привычно и понятно в нашем локальном контексте, но и более современными формами, вроде видеоарта. В Уфе не хватает паблик-арта — под его видом наши улицы заполняют говномонстры, и ни Союз художников, ни наши прогрессивные художники и искусствоведы не могут на это повлиять. Чиновничий аппарат сегодня диктует, какими будут наши улицы и какие арт-объекты будут на этих улицах. И поэтому здесь необходима институция, которая воспитывала бы вкус нашего зрителя. Нам нужен профессиональный художественный совет, который своим авторитетом противостоял бы чиновничьему представлению о «прекрасном».

Мария Кравцова: Продолжая вашу мысль: у вас есть надежда, что новая институция создаст новые компетенции и…

Кристина Абрамичева: И будет иметь такой авторитет, чтобы наше сообщество перестали воспринимать в качестве городских сумасшедших из авангардного подполья Василя Ханнанова. Из культурного подполья — в полном смысле этого слова — мы должны выйти на улицы.

Айдар Хусаинов: Айдар Хусаинов, поэт, главный редактор газеты «Истоки». У Уфы действительно есть свои уникальные особенности. В литературном объединении «УфЛи» мы уже много лет разрабатываем идеологию уфоцентризма. То есть Уфа — это центр мира, место силы, которое собирает вокруг себя людей. И то, что мы все здесь сегодня собрались, является проявлением спонтанного уфоцентризма. Чего нам не хватает? Нам не хватает постоянного общения друг с другом. Общаясь, мы начинаем понимать друг друга, за ярлыками видеть живых людей, и мне кажется, что новая институция могла бы быть очень продуктивной именно в этом плане — знакомить людей между собой.

Наиль Байбурин. Под сенью красных сеток. 1990–1991. Фанера, бумага, карандаш, тушь, гуашь, сетка-авоська. Коллекция Марата Ахметшина

Александр Кайдалов: Здравствуйте, меня зовут Александр Кайдалов. Я представляю галерею «Урал», которая находится под крылом Министерства культуры. Когда-то мы были галереей современного искусства, но в какой-то момент стали галерей «народного искусства». Что произошло, то произошло. Я считаю, что нам крайне необходима институция, где художник может сделать свою первую выставку. Сейчас начинающий художник приходит в галерею и говорит: «Ребята, хочу выставку сделать». А ему отвечают: «Ты кто такой-то вообще, где выставлялся?» И было бы классно, если бы в Уфе появилось пространство, где человек может предъявить свои творческие идеи без дополнительных вопросов.

Виталий Федотов: Здравствуйте, меня зовут Виталий Федотов, я зритель. Что мне нужно от музея? Мне нужна защита, легитимация и экспертиза. Хотелось бы, чтобы человек мог куда-то принести свое произведение и там независимо от того, получил он художественное образование, считают ли его художником или нет, ему бы сказали: «Молодец, пожалуйста, рисуй еще». Чтобы его внутренне легитимировали в том, что он художник. Второе — защита. Мы все знаем, в какое интересное время живем, и уже сталкивались с тем, что работы, сделанные десять лет назад, сегодня становятся предметом «разжигания» конфликта или «оскорбления» чьих-то чувств. Поэтому очень нужна институция, которая сказала бы: «Товарищ следователь, это в самом деле искусство, это просто картина, пожалуйста, давайте не будем открывать дело». А если бы дошло до экспертизы, чтобы нашлись люди со справкой, которые сказали бы: «Я — куратор. Товарищ следователь, это искусство, отстаньте от человека». И от человека действительно отставали бы. Вот таких вещей мне не хватает как зрителю.

Артур Алимгузин: Здравствуйте. Артур Алимгузин, художник. Я десять лет прожил в Москве, но в 2018 году вернулся в Уфу и с тех пор постоянно слышу от уфимцев, что в городе все не так и не то. Но когда я вернулся, то удивился тому, насколько здесь все активно развивается. Уфа — место пересечения различных культур, только поднеси спичку — и все может вспыхнуть. И когда я представляю себе новый большой музей в Уфе, то думаю о том, что там могут выставляться и какие-то провокационные вещи. А если будет затрагиваться национальная тема, то последует огромный резонанс. Поэтому нужны эксперты, но где их взять, я не знаю.

Юлия Хакимова: Меня зовут Хакимова Юлия, у меня нет компетенций в сфере современного искусства, я горожанин, работаю с сообществами. Я думаю, в каком-то смысле музей будет вынужден не только взять на себя функции музея современного искусства, но и стать музеем городской культуры и средоточием здравого смысла в нашем регионе. Отсутствие ценности экспертизы, о котором многие сегодня говорили, — проблема не только сферы современного искусства нашего города, но и людей, которые работают в озеленении или, например, занимаются транспортом. Поэтому на музей современного искусства может быть возложено больше функций, чем, наверное, он сам хотел бы иметь. Но мне кажется, все должно получиться, потому что уже сейчас команда будущего музея готова поддерживать желающих развиваться вместе с ним. У нас много молодых людей 18–20 лет, энергия которых может быть направлена на поддержку операционных процессов. Метафорически выражаясь, в нашей пещере сейчас нужно поддерживать огонь, чтобы когда герой родится, он не умер от переохлаждения.

Нелли Акчурина: Здравствуйте, меня зовут Нелли Акчурина, художник. Я училась в Петербурге, но вернулась в Уфу, потому что корни звали. Было бы здорово на базе музея современного искусства создать арт-резиденцию, куда могли бы приезжать художники из разных регионов, а также сделать кураторскую школу.

Ринат Миннебаев: Ринат Миннебаев, художник, горожанин. Наш город активно растет и позиционирует себя как крупный промышленный мегаполис, и даже странно, что идея такого музея в нем появилась только сейчас. Мне кажется, перед нашим городом остро стоит проблема оттока мозгов, оттока молодежи, которая не может здесь комфортно жить в том числе из-за катастрофической нехватки в Уфе культурных институций. В некоторых странах уже говорят, что нужно переходить на четырехдневную рабочую неделю, у горожанина становится больше свободного времени, но совершенно нет идей о том, как его провести. И я надеюсь, новый музей станет площадкой, которая, с одной стороны, будет аккумулировать, как уже сказала Нелли, разные интересные форматы вроде арт-резиденции и заниматься поиском альтернативных творческих подходов, а с другой — формировать современный подход горожанина к его досугу и образу мышления.

Регина Лукманова: Добрый день, меня зовут Регина, я дизайнер и предприниматель. Как бывший студент худграфа БГПУ я знаю, насколько важно студентам и преподавателям взаимодействовать с музеем. Очень хотелось бы, чтобы музей современного искусства сотрудничал с вузами и помогал формированию творческих людей.

Дина Мударисова: Здравствуйте, меня зовут Дина, я тоже горожанка, работаю в PR. Мне кажется, нам не хватает качественного медиа. По своему опыту блогера я знаю, что со стороны бизнеса запроса на такое медиа пока нет, но он есть со стороны горожан. В будущем в нашем городе должно появиться классное медиа, которое простым, а не искусствоведческим языком будет объяснять людям, что современное искусство не монстр — оно может быть шокирующим, но при этом эстетичным.

Раушания Бадретдинова: Раушания Бадретдинова, художник. Хотелось бы сказать пару слова о власти. Я считаю, что она достаточно мобильная, гибкая и зачастую идет навстречу, если человек не просто хочет чего-то, но может сделать проектное предложение. Нужно договариваться, а не обвинять кого-то в том, что вас не слышат. Например, когда началась пандемия и надо было возвысить врачей, на меня вышли представители администрации с просьбой написать картины на торцах домов. Естественно, нужно было согласовывать эскизы. Я столкнулась с тем, что здания находятся в разных районах и, соответственно, эскизы надо согласовывать с главами районов, а у каждого из этих людей свое видения. Грубо говоря, в какой-то момент мне было сказано: нарисуйте побольше титек и покороче юбку… Но мы художники, надо разговаривать…

Виолетта Ибатуллина: Раушания, вы рассказываете о частном случае. Мы же говорим о том, что по-настоящему профессиональное взаимодействие обуславливается не личными отношениями кого-то с кем-то, а пониманием ценности культуры, уважением к художнику и его работе, пониманием того, что в каждом деле, включая искусство, есть эксперты, и именно они, а не главы районов, знают лучше, как надо, не ориентируясь на субъективное «нравится / не нравится».

Василь Ханнанов: Я не вижу будущее четко и ясно. Но я весьма четко представляю, что мы все — уже прошлое. Вот мы сидим, что-то обсуждаем, спорим, но это уже в прошлом. И хотелось бы в конце нашей дискуссии пожелать, чтобы мы были достойны своего собственного прошлого. Спасибо всем.