Тамара Галеева: «Ситуация не способствует тому, чтобы искусство могло свободно циркулировать»
Тамара Галеева — заведующая кафедрой истории искусств и музееведения Уральского федерального университета, директор Музея Б.У.Кашкина и Центра современной культуры в УрФУ. На протяжении нескольких десятилетий она является одной из ключевых героинь уральской арт-сцены, соединяя разные круги: профессиональный и андеграундный, академический и современный. Лев Шушаричев поговорил с Тамарой Галеевой о музеефикации неформальных художественных практик Урала, проблемах современного искусствоведческого образования и любви к Екатеринбургу. Материал публикуется в рамках совместного проекта, осуществляемого «Артгидом» и Благотворительным фондом Владимира Потанина и посвященного развитию культуры и культурных инициатив в регионах.
Тамара Галеева. 2015. Медиатека Департамента искусствоведения и культурологии Уральского федерального университета, Екатеринбург. Фото: Мария Долгих
Лев Шушаричев: Тамара Александровна, давайте начнем разговор не с вашей академической карьеры, а с практической деятельности. Расскажите о своем первом месте работы.
Тамара Галеева: В 1994 году меня пригласили работать в только что созданный Американский информационный центр (Центр был создан Информационным агентством Соединенных Штатов Америки на базе Библиотеки Главы Екатеринбурга. Совмещал в себе функции библиотеки, образовательного учреждения и службы информации. — Артгид). Им нужен был человек, который занимался бы выставками. Первой из них стала экспозиция художников Саши Шабурова и Арсения Сергеева. Я скептически отношусь к своим кураторским способностям. В случае этого проекта я была скорее просто организатором, но добрые художники написали, что я куратор. Пожалуй, главный проект, созданный на этой площадке, — обменная выставка Texas art for Russia / Russian art for Texas, которую я делала вместе с художником Фрэнком Уильямсом. Эта была первая выставка американского искусства в Екатеринбурге, да и в Техасе впервые увидели молодых русских художников. Например, там показывались серии листовок Саши Шабурова: «Моя красота спасет мир», «Шабуров Саша Христос» и т. д. Потом меня попросили уйти из Американского центра. Что-то изменилось в руководстве, им показалось, что моя деятельность привлекает слишком много внимания, что я тяну одеяло на себя (смеется).
Лев Шушаричев: Вы расстроились? Насколько я знаю, после этого вы перешли в Свердловскую областную научную библиотеку им. В.Г. Белинского. В каком году это произошло?
Тамара Галеева: В 1996 году, сразу после Американского центра меня позвали в Белинку, к тому же я все это время работала в университете. В библиотеке как раз сделали ремонт и открывали выставочный зал. Правда, и оттуда меня тоже уволили потом.
Лев Шушаричев: Какая вы скандальная.
Тамара Галеева: Да, одиозная фигура, абсолютно (смеется).
Лев Шушаричев: Какие знаковые проекты прошли в этом выставочном пространстве?
Тамара Галеева: Для меня важными были выставки книги художника. Я работала с авторами, занимающимися этим видом творчества, например с Леонидом Тишковым, Евгением Стрелковым, Игорем Иогансоном, Андреем Суздалевым, Александром Даниловым и другими. На базе библиотеки мне удалось создать коллекцию книги художника. Сейчас эта коллекция заглохла, более того, ее буквально «расчленили»: часть оставили в библиотеке, часть передали в другие институции.
У выставочного зала Белинки был свой акцент в деятельности: мы почти не показывали живопись, представляли либо графику, связанную с текстами, либо книгу художника. Был еще особый формат — большие комплексные многосоставные выставки, раскрывающие практически невидимые читателю книжные фонды библиотеки. Одна из лучших экспозиций в этой серии — «Летающий пролетарий», про 1920-е годы.
В библиотеке я проработала до 2005 года. Потом уехала на стажировку по программе Фулбрайта в Нью-Йорк и забыла предупредить об этом администрацию библиотеки, им пришлось меня уволить.
Лев Шушаричев: Но вы все это время были связаны с факультетом искусствоведения, верно? Там вы занимались и занимаетесь не только научной работой, но и активной выставочной деятельностью. Вы создали две внутреуниверситетские институции: Центр современной культуры (ЦСК) и Музей Б.У.Кашкина. Давайте поговорим о них. Как и почему они появились?
Тамара Галеева: В 1990-е годы большая часть моей жизни шла вне стен университета, я приходила на лекции, а после них сразу уходила. В основном я реализовывала себя в Американском центре, потом в библиотеке. Но с начала 2000-х, особенно после Белинки, я сосредоточилась на университете, тем более что в 2006 году коллеги избрали меня деканом факультета искусствоведения и культурологии. Важно было сделать факультетские проекты, которые выделили бы его среди других и одновременно стали фактором продвижения.
Откуда взялся Б.У.Кашкин? Мы с ним познакомились на выставках в библиотеке. Он мне частенько говорил: «Дайте мне какое-нибудь место в университете, я буду к вам приходить, что-нибудь делать». Но тогда не было такой возможности. Созданию музея предшествовало участие в проекте Музея современного искусства Kiasma в Хельсинки «Сырое, приготовленное, упакованное», который курировали Ивор Стодольский и Марита Мукконен. Мы вместе с Алисой Прудниковой отвечали за раздел, посвященный уральскому перестроечному искусству. Показали в том числе Б.У.Кашкина и поняли, что это интересно не только нам.
Когда Б.У.Кашкин умер, в его окружении обсуждали, что делать с наследием. Художница Светлана Абакумова предложила: «А почему бы вам не сделать в университете музей Б.У.Кашкина?» И это показалось мне любопытным. Нашлось подходящее помещение — бывшее бомбоубежище, которое отремонтировали на факультетские деньги. Прописали концепцию музея, убедили руководство, выиграли муниципальный крошечный грант — 40 тыс. рублей, которые полностью пустили на продвижение проекта. Отмечу, что музей с самого начала был не только о Б.У.Кашкине, — он нацелен на изучение неформальных практик на Урале.
Лев Шушаричев: Если бы идея создать музей появилась не в 2008 году, а только сейчас, получилось бы это сделать?
Тамара Галеева: Нет-нет-нет, вы что! Его бы ни за что не создали, скорее всего, сказали бы: «Ну нет, он какой-то маргинал, подвальный художник, песенки дурацкие пел».
Лев Шушаричев: Вы считаете, что искусство андеграунда не нужно показывать маргинально, поэтому музей такой визуально чистый, и вас нередко критикуют за это. Поясните, пожалуйста, свою позицию.
Тамара Галеева: Ну, сейчас он уже не такой красивый: помещение обветшало, пережило потоп и требует ремонта. Но да, мне бы хотелось, чтобы было, как в МоМА. Там может лежать «куча мусора», но лежать красиво, в стильном интерьере. У нас нет возможности обновлять музейные помещения, модернизировать техническое оснащение, из-за чего я комплексую. Очень сложно развиваться при крошечном штате и фактически без средств. Студенты не могут полностью сами готовить проекты.
Лев Шушаричев: Тем не менее музей при поддержке эндаумент-фонда УрФУ только что издал большую книгу о Б.У.Кашкине и о работе музея. И в целом было сделано много проектов. Какие из них кажутся вам наиболее значимыми?
Тамара Галеева: Мне кажется значимым то, что мы не только работаем внутри университета, но и делаем выездные проекты: показали Б.У.Кашкина в петербургском центре «Пушкинская-10», в московском Музее русского лубка и наивного искусства. Благодаря президентскому гранту на проект «Бука-марафон. Передвижной музей Старика Б.У.Кашкина и Ко» удалось сделать выставки в Казани, в городах нашей области. Внутренних проектов музея было много, сложно выбрать что-то одно. Постоянно проходили небольшие выставки. Так, мы первыми показали художника Сергея Рожина с выставкой «Бабушка Хип-Хоп». Еще были важные выставки Евгения Стрелкова (опять книга художника), одесских модернистов 1970–1990-х годов из коллекции Б.У.Кашкина и прочее.
Лев Шушаричев: Еще раньше, в 2001 году, вы создали на факультете выставочный зал, который назвали Центром современной культуры. Можете сформулировать основные принципы этого пространства? И изменились ли они за это время?
Тамара Галеева: Долгое время это был заставленный старой мебелью длинный темный коридор между нами и журналистами (имеется в виду факультет журналистики УрФУ. — Артгид), куда страшно было заходить. Я и Сергей Леонидович Кропотов (с 2000 по 2006 год — декан факультета искусствоведения и культурологии. — Артгид) с самого начала понимали, что нам нужен междисциплинарный центр, который поддерживал бы различные формы современной культуры, и мы решили превратить этот коридор в выставочное пространство. Идея состояла в том, чтобы создать не только выставочную, но и дискуссионную площадку. В самом зале читали лекции приглашенные художники и кураторы, проходили регулярные кино- и видеопросмотры, мы даже конференции проводили. Тогдашние студенты интересовались дискуссиями, да и не было у нас такой конкуренции, как сейчас. ЦСК сегодня — в большей степени практическая база, которая дает студентам возможность заниматься проектной деятельностью. В целом, мы и ЦСК, и музей Б.У.Кашкина с самого начала позиционировали как творческую лабораторию для студентов и преподавателей. В глубине души ориентировались на Гарвардский университет, в состав которого входят три художественных музея и четыре исследовательских центра. Они живут вполне самостоятельной жизнью, но предназначены прежде всего для обучения студентов. У нас, конечно, не Гарвард, все крошечное, однако принцип соединения учебного и творческого процессов тоже важен. Я считаю появление у студента возможности проходить практику прямо на факультете нашим достижением.
Лев Шушаричев: Мы уже вплотную подошли к разговору о кафедре истории искусств и о факультете. Давайте начнем с начала. Как случилось, что именно в Свердловске в 1960-е годы возникла третья школа искусствоведения в России?
Тамара Галеева: Это произошло не случайно, такой нахальный шаг позволила сделать активная культурная жизнь города. Свердловск — крупный город, культурная столица Урала, много вузов, сильный Союз художников, прекрасные музейные коллекции. Но этот шаг был личной заслугой Бориса Васильевича Павловского, известного специалиста по искусству Урала, первого заведующего кафедрой истории искусств, которую он открыл при филологическом факультете Уральского государственного университета. В 1961 году появилась кафедра (в этом году ей исполняется шестьдесят лет), открылось отделение с вечерней и заочной формами обучения, что оказалось востребовано в российских регионах. В 1970-е годы на заочке было до ста мест — и они все были заняты. У нас учились музейные работники, специалисты-практики со всего Союза: от северных российских городов до южных республик, от Дальнего Востока до Прибалтики. Это были невероятно интересные люди, очень разные, взрослые, имевшие большой профессиональный опыт.
В какой-то степени работа только с вечерниками и заочниками давала преподавателям больше возможностей заниматься наукой. Дневная форма обучения долго казалась недостижимой, существовало определенное недоверие: какое искусствоведение может быть в закрытом промышленном Свердловске? Однако в 1991 году администрация университета решилась ввести дневную форму обучения, был создан факультет искусствоведения и культурологии, открылись новые кафедры: сначала культурологии, потом — музееведения.
Лев Шушаричев: Кафедра истории искусства зародилась в недрах филологического факультета. Как это на нее повлияло? Несет ли она до сих пор это филологическое зерно?
Тамара Галеева: Повлияло, конечно, и до сих пор мы связаны. Мы на них равняемся, потому что филологическая школа в университете очень сильная. Культ слова, литературного текста у нас, мне кажется, сохраняется и в самом качестве слова и во взаимодействии литературы и изобразительного искусства. Изначальная межпредметность всегда была важна.
Лев Шушаричев: Можем ли мы назвать междисциплинарность особенностью уральской школы? И как еще ее можно охарактеризовать?
Тамара Галеева: Сложно сказать. Нам всегда казалось, что мы ближе к московской искусствоведческой школе с ее склонностью к широким теоретическим обобщениям; именно на учебные планы МГУ ориентировалась кафедра с самого начала. С другой стороны, влияние ленинградской (петербургской) школы очевидно в понимании важности артефакта, документа, строгого исследования. Изначально на кафедре работали преподаватели, связанные и с Московским университетом, и с Академией имени Репина. И на нашей кафедре, по воспоминаниям коллег старшего поколения, всегда царил вольный дух. Еще в 1970-е годы студенты, приезжавшие из разных городов и республик, привозили с собой уникальные материалы, писали дипломы на темы, которые сложно было защищать в других местах, будь то искусство авангарда (например, первая дипломная работа о «Союзе молодежи» была написана у нас) или творчество художников-эмигрантов. Особое внимание всегда уделялось современному художественному процессу. Во многом такое тематическое разнообразие и свобода взглядов поддерживались моим учителем, известным исследователем русского искусства — Сергеем Васильевичем Голынцом, который заведовал кафедрой с 1987 по 2015 год. Именно ему мы обязаны специализацией многих наших студентов и преподавателей на искусстве Серебряного века и художественной культуре русской эмиграции.
Сходных кафедр, выпускающих специалистов в области истории изобразительных искусств, за пределами столиц по-прежнему почти нет. Университеты Барнаула, Владивостока, Перми, Челябинска пытались наладить искусствоведческое образование, но не всегда это получается в долговременной перспективе.
Лев Шушаричев: Почему раньше были такие большие цифры набора? Сто человек на заочке сейчас сложно представить. Что поменялось?
Тамара Галеева: У нас никогда не было проблем с набором на дневное отделение, всегда был высокий конкурс, пока Министерство науки и высшего образования выделяло и распределяло бюджетные места. И сейчас спрос на специальность не уменьшился — из музеев и галерей постоянно приходят запросы на специалистов. Но изменилась сама система получения университетом бюджетных мест, которые теперь отдаются на конкурс как госзаказ. Видимо, либо наше направление несколько теряется в общем комплекте конкурсных заявок большого вуза, либо конкурс выигрывают более крупные столичные конкуренты. Пока мы не совсем понимаем механизм успешности министерских конкурсов. Два года подряд у нас нет бюджетных мест на бакалавриате, и это выглядит прямо катастрофично — с сокращением числа студентов сокращается и количество преподавателей (так называемая оптимизация). При этом кафедра реально «окормляет» все основные музейные, выставочные и исследовательские институции не только Большого Урала, но и далеко за его пределами. Куда бы мы с коллегами ни приезжали, везде наши выпускники работают на самых ответственных должностях — от куратора до главного хранителя и директора.
Лев Шушаричев: Давайте выйдем на более высокий уровень обобщения. Какие методологические проблемы искусствоведческого образования вы видите?
Тамара Галеева: Могу говорить лишь о проблемах искусствоведческого образования в нашем университете. Мельчает проблематика, мало внимания уделяется вопросам теории искусства. Как писать об искусстве современно, точно, научно и при этом понятно? Причем писать не только про актуальные практики, но и про классическое искусство. Традиционный формально-стилистический анализ далеко не всегда продуктивен. Необходимы расширение теоретических горизонтов и междисциплинарные подходы, которые способны увести от искусствоведческой специфики. Плодотворным может быть исследовательское сотворчество гуманитариев разных стран, школ и направлений в рамках больших международных симпозиумов. Сейчас очень ответственный и позитивный момент: нам надо учесть пожелания и мнения студентов, понять, как сделать нашу классическую, фундаментальную образовательную программу более гибкой и разнообразной, чтобы потом студент мог проявить себя в разных сферах.
Лев Шушаричев: Можно ли как-то описать типичного студента-искусствоведа нашего факультета?
Тамара Галеева: Студент студенту рознь. Чаще всего это девушка, умная, интересующаяся модными в интеллектуальном смысле вещами. Одновременно в телефоне, еще и в наушниках, параллельно что-то пишет. С другой стороны, современных студентов на мякине не проведешь: тут же все загуглят, проверят, прокомментируют. Но у меня нет единого образа, тем более что я почти год не видела их вживую, читая лекции в Zoom, где они скрываются за никами и аватарками.
Лев Шушаричев: Давайте поговорим про город и его художественную жизнь. За кем из екатеринбургских художников и институций вы сейчас следите?
Тамара Галеева: На самом деле, не столько я слежу, сколько Фейсбук за мной приглядывает: он меня отслеживает и подсказывает события, исходя из моих предыдущих запросов. Сама я стараюсь следить за тем, что происходит в Музее изобразительных искусств, в ГЦСИ (сейчас это Уральский филиал ГМИИ им. А.C. Пушкина), в галереях Ельцин Центра, Синара Арт, Ural Vision, фотографическом музее «Дом Метенкова» — основных наших игроках на поле современного искусства. Если говорить о художниках, то с большим вниманием отношусь к тому, как выстраивает свои «ступенчатые ритмы» энергичный живописец Сергей Лаушкин. Мне интересны индивидуальные проекты Володи Селезнева, гротескные крупноформатные работы Александра Баженова, творчество Анны и Виталия Черепановых, саунд-художника Андрея Чугунова. Молодые особенно интригуют — что и как они будут делать в ближайшем будущем? Хочется провести их выставку в университете со студенческим кураторством.
Лев Шушаричев: А интересен ли вам круг художников, которые называют себя «маргиналами» (летом 2020 года группа художников и творческих деятелей организовала в Екатеринбурге фестиваль и выставку «Маргинальная ночь». Из этого мероприятия родилось постоянно меняющееся сообщество «маргиналов». — Артгид)?
Тамара Галеева: «Маргинальная ночь» как-то прошла мимо меня. Мне кажется, само по себе это явление компромиссное. Вариации андеграундных выставок — повторение давно пройденного. К тому же первое «маргинальное» мероприятие было очень продуманным, даже экскурсии на нем проводили.
Лев Шушаричев: А если говорить в целом — любите ли вы Екатеринбург?
Тамара Галеева: Люблю, и даже очень. Всегда в момент возвращения из дальних или близких путешествий очень радуюсь, что я снова дома, остро ощущаю пульсацию энергии, ритма этого города, в котором жизнь бьет ключом.
Лев Шушаричев: Из каких элементов, по-вашему, строится культурный код Екатеринбурга, как бы мы ни относились к этому избитому словосочетанию?
Тамара Галеева: Все-таки в своей основе это промышленный город, который имеет колоссальное индустриальное прошлое. Его художественная культура изначально связана со становлением промышленности и до сих пор определяется этим фактором, хотя действующих предприятий осталось мало. Бывший город-завод, возникший на старых, почти исчезнувших горах, сохраняет свой индустриальный, а чаще — неоиндустриальный код.
Также это наше пограничье, хотя может показаться, что «Европа — Азия» — устоявшийся штамп. Но и азиатская составляющая в культуре города велика. В последнее время, когда я вновь хожу по городу после длительной самоизоляции, особенно в новых районах ловлю себя на ощущении, что иду по Манхэттену. Разнообразие людей кажется мне очень важным, причем возникшим именно сейчас, качеством нашего города. В советские «закрытые» времена все было гораздо более единообразно.
Лев Шушаричев: Расширим географию разговора до всего уральского региона — а это очень большая территория, — в которую помимо Свердловской области входят также Курганская, Тюменская и Челябинская области, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа. Как, по-вашему мнению, обстоят дела с художественным взаимодействием внутри уральского региона?
Тамара Галеева: Плохо. Даже хуже, чем в советское время. Тогда была отработана система зональных выставок. Они и сейчас существуют, но не имеют реального значения, представляя большей частью произведения очень случайные, замкнутые на традиционных техниках. Но и в сфере современного искусства мало проектов объединяющих, имеющих сетевой, передвижной характер, показанных хотя бы в ряде городов Урала. Удачным был проект «Приручая пустоту: 50 лет современного искусства». Его куратор Владимир Селезнев собрал искусство разных уральских территорий и показал его в разных городах. Но такие проекты — скорее исключение. Даже небольшую выставку достаточно сложно организовать, тем более перевозить в разные места: сегодня мало фондов, которые поддерживают подобные инициативы. Деятельность бывшего ГЦСИ изменилась и по своим задачам, и по условиям финансирования. Новые условия публичного представления искусства (например, поправки в Федеральный закон «Об образовании в Российской Федерации» в части ведения просветительской деятельности) опять создают внутренние ограничения, провоцируют самоцензуру. Ситуация не способствует тому, чтобы искусство могло свободно циркулировать, а мы могли бы обмениваться внутрирегиональными выставками на постоянной основе.
