Сьюзен Лейси: «Индивидуализм становится все более явным и ощутимо тормозит социальные изменения»
По приглашению фонда V-A-C в Москву приехала Сьюзен Лейси — художница, автор критических статей и одна из наиболее активных участниц феминистского движения 1970-х годов в Америке. Она приняла участие в проекте «Лаборатория событий», который объединил жителей Крылатского вокруг идеи художественного взаимодействия с публичными пространствами. «Артгид» поговорил с Лейси о феминистских стратегиях в искусстве, цифровых сообществах и проблеме репрезентации травматического опыта.
Сьюзен Лейси. Courtesy Фонд V-A-C
Татьяна Сохарева: Вам, наверное, часто задают этот вопрос. Вы по-прежнему верите, что искусство может быть катализатором социальных изменений?
Сьюзен Лейси: Искусство не вчера и не сегодня стало социальным инструментом, оно исторически выполняло эту функцию. Можно привести множество примеров — в том числе из российской истории. А сейчас, как мне кажется, появилось гораздо больше молодых людей, которые пытаются с помощью искусства изменить мир, да и музеи проявляют интерес к такому искусству. Конечно, вряд ли мы сможем точно измерить уровень влияния, но я не сомневаюсь в том, что искусство играет значительную роль в трансформации общества.
Т.С.: Вы стали частью феминистского сообщества в 1970-е. Поддерживаете ли вы отношение с молодым поколением феминисток?
С.Л.: Я преподаю в университете и тем самым поддерживаю общение с молодыми людьми, которые неравнодушны к проблемам феминизма и неравенства. Мы проводим довольно много времени вместе, обсуждая все это. Особое внимание я уделяю тем, кто помогает бороться с насилием против женщин, организовывает акции протеста и выступает против расовой дискриминации, как, например, активисты движения Black Lives Matter. Так что, могу сказать, что я вовлечена во многие процессы.
Т.С.: Не могли бы вы сравнить нынешних феминисток с вашим поколением? Что изменилось?
С.Л.: Современные девушки сталкиваются с теми же ограничениями, что и мы в свое время. Просто с появлением интернета у нас стало больше информации о феминизме, мы можем вовлекать в свою деятельность большее количество людей. Но что точно не изменилось, так это общественная реакция на женщин, призывающих отстаивать свои права! Общество по-прежнему видит в феминистках агрессоров, говорит, что они слишком жесткие, им не интересны мужчины. Например, вчера я разговаривала с одной женщиной, которая в целом разделяла феминистские идеи, но все равно считала возможным осудить другую женщину, которая якобы неподобающе себя вела в публичном пространстве.
Еще одна проблема вашего поколения заключается в том, что вы ничего не знаете о моем. Вы с трудом представляете, за что мы боролись и какие идеи защищали. Деятельность нашего поколения проходит через фильтр стереотипов, и в результате у вас складывается превратное впечатление о том, что мы хотели сказать. Этой проблеме был посвящен мой проект The Performing Archive: Restricted Access («Действующий архив: ограниченный доступ»), для которого я собрала группу молодых художниц, родившихся в семидесятые годы. Они получили доступ к моему архиву, чтобы сравнить, насколько реальная ситуация отличается от того, чему их учили в колледже. Мне хотелось, чтобы они получили информацию из первых рук, без мифологизаторских наслоений. Разница была огромной! Поэтому так важно выстраивать коммуникацию с более молодыми поколениями, пока мы еще живы. Правда, есть небольшая загвоздка. Феминистки моего поколения скорее склонны осуждать молодежь — говорить молодым девушкам, что они борются за свои права неправильно и вообще ничего не понимают. На мой взгляд, это гиблая стратегия. Я хочу, чтобы ваше поколение училось на наших ошибках, а не изобретало заново колесо.
Т.С.: Мне кажется, что сейчас внутри феминистского сообщества разгораются конфликты куда более ожесточенные, чем за его пределами. Как вы на это смотрите?
С.Л.: В семидесятые внутренние конфликты тоже случались, просто мы были менее образованными и часто не обращали внимания на проблемы, о которых спорят сегодня. Например, никто особенно не задумывался о правах трансгендерных людей. Я помню лишь одну активистку, которая постоянно говорила, что трансгендерные женщины не должны быть частью феминистского движения. Для нас был более актуален конфликт между женщинами из рабочего класса и женщинами с высшим образованием. Кроме того, тогда было гораздо больше феминисток, которые ратовали за объединение. Например, Бернис Рейган создала музыкальную группу Sweet Honey in the Rock, объединившую темнокожих женщин. Я надеюсь, что всегда будут существовать люди, которые, как и я, считают, что бодаться друг с другом — это безумие.
Т.С.: Несколько лет назад вы проводили перформанс в Тейт Модерн, который объединил феминисток старше 60 лет. Какова была цель проекта?
С.Л.: Это было переосмысление перформанса 1987 года, который назывался The Crystal Quilt («Сквозь призму лоскутного одеяла»). В тот период пожилые женщины были выдворены за пределы публичного пространства, их проблемы игнорировались. Хотя в период с 1950 по 1990 год женщины в Великобритании были политически активны и сыграли важную роль в истории социальных преобразований. Например, они поддерживали забастовки шахтеров, участвовали в протестных акциях на текстильных фабриках и основали всемирно известную сеть лагерей, созданных в знак протеста против ядерного оружия (Greenham Common Women's Peace Camp). Но в конце 1980-х в Великобритании усилились консервативные настроения. Правительство говорило, что социальные выплаты наносят удар по бюджету страны, что пожилые люди слишком многого требуют. Мне хотелось вернуть этот разговор в публичное пространство, проблематизировать его и напомнить, как много сил было потрачено на то, чтобы добиться внимания от государства.
Т.С.: Вы разделяете художественную деятельность и активистскую?
С.Л.: Пожалуй, да. В активизме для меня самое главное — это понять, как спланировать свои действия так, чтобы проблема была решена. В искусстве же важны идей, образы, метафоры. В определенный момент они коррелируют с идеями, которые я защищаю в своей активистской деятельности, но это необязательное условие. Скажем, если ты хочешь изменить Америку прямо сейчас, ты должен пойти и проголосовать, чтобы выбить Трампа из Белого дома. А как художник ты можешь делать искусство, которое поможет тебе эту идею донести до большего количества людей. Искусство не всегда должно мобилизовывать людей. Скорее оно предлагает альтернативные модели социальных изменений и меняет наше мышление.
Т.С.: Многие ваши проекты посвящены проблеме насилия. Как эта тема эволюционирует?
С.Л.: Мне кажется, со временем мы стали активнее взаимодействовать с мужчинами и приглашать их к разговору о феминизме. Например, мой проект в Эквадоре, который назывался In Your Own Handwriting («Твоей рукой»), был посвящен мужчинам. Я хотела показать, как они присваивают женский опыт, чтобы придать ему огласку и сделать публичным. Это был способ включить мужчин в феминистский дискурс. В целом не могу сказать, что мой подход сильно изменился. Мой проект Three Weeks in May 1977 («Три недели в мае 1977 года») года был, по сути, тем же самым, что и акция MeToo, просто сейчас такие истории наконец-то начали широко освещаться в публичном пространстве. Работу художницы Андреа Боуэрс, которая посвящена женщинам, пострадавшим от сексуальных домогательств, например, сегодня можно увидеть на ярмарке Арт-Базель, хотя я даже помыслить не могла о таком внимании в 1970-е годы. Ее стратегия кардинально отличается от моей: она работает в пределах мира искусства, я же предпочитаю действовать за ними. Мои методы в этом смысле всегда были скорее активистскими, чем художественными. Это очень интересно сравнивать.
Т.С.: В последние годы тема насилия в каком-то смысле стала модной. Каждый художник или куратор считает своим долгом отработать ее. Вы видите в это проблему?
С.Л.: Во многом это, конечно, проблема, но скорее художественная, чем политическая. Я не против того, чтобы политики говорили о насилии, завоевывая голоса избирательниц. Мне наплевать, искренне они говорят или нет, главное, чтобы этот разговор звучал в публичном пространстве. Люди должны знать, что они, например, могут свободно обсуждать проблему сексуальных домогательств на работе, и понимать, какие механизмы защиты. Все это помогает поднять общих уровень информированности в общества. В случае с художниками это, конечно, работает иначе. Не уверена, что положительно отношусь к таким выступлениям в пространстве искусства.
Т.С.: Вы однажды сказали, что верите в общую социальную ответственность. Эта мысль с трудом укладывается в доминирующее представление о мире постправды, где истина и справедливость никого не интересуют. Не могли бы вы прокомментировать свой тезис?
С.Л.: В современном мире речь идет скорее об индивидуальной ответственности. Не знаю, сильны ли эти тенденции в России, но у нас в Америке постоянно говорят об этой концепции. Индивидуализм становится все более явным, и это ощутимо тормозит социальные изменения. Люди становятся апатичными и безразличными к проблемам других. Потребности индивида ставятся выше потребностей общества. Посмотрите, даже социальные медиа становятся все более индивидуализированными, хотя задумывалось все в точности наоборот. Конечно, в каком-то смысле они помогают формировать то, что я называю публичной педагогикой — это система обучения, существующая вне официальной. Но результат остается тем же: в социальных сетях ты продаешь себя. Вся политика Трампа на этом держится: если ты не отвоевал себе место под солнцем, значит, ты лузер. В итоге, люди только и думают о том, как бы поскорее достичь успеха и повыгоднее продать себя.
Т.С.: Я бы еще хотела поговорить про «Университет локального знания». Этот проект основан на идее личного повседневного опыта, которым люди делились. Сейчас примерно так же работают социальные сети. Что вы думаете о цифровых сообществах?
С.Л.: Я не очень-то жалую цифровые сообщества. С ними постоянно возникают какие-то проблемы. Но при этом я, конечно, признаю, что международное феминистское сообщество в несколько раз выросло благодаря интернету. Сейчас о том, что женщину изнасиловали в автобусе в Индии, можно узнать через 15 минут после происшествия. В это время другая женщина в Великобритании уже организовывает протестную акцию. Если бы я узнала о такой проблеме в семидесятые, я бы смогла организовать масштабную акцию дай бог через месяц. В 1971 году, например, мы проводили марш, посвященный жертвам изнасилований в Бангладеш, но его было очень сложно организовывать. В целом же мне ближе формат разговора один на один. Социальные сети я использую, чтобы сделать интимный акт коммуникации доступным более широкому кругу. Только так мы сможем научиться сопереживать опыту других людей.
