Думы скульптора
Текст скульптора Сергея Конёнкова, опубликованный в №1 журнала «Искусство» за 1956 год, — прекрасный пример особенного оттепельного ретроспективизма («Фидий вместе с нами!») и краткого, но емкого аналитического обзора советского искусства: от ленинского плана «монументальной пропаганды» до знаменитого хрущевского постановления «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». Но еще прекраснее этот текст перекликается с выставкой-интервенцией современного художника Евгения Антуфьева «Когда искусство становится частью ландшафта. Часть II», которую сейчас можно увидеть в музее «Творческая мастерская С.Т. Конёнкова».
Экспозиция художника Евгения Антуфьева «Когда искусство становится частью ландшафта. Часть II» в музее «Творческая мастерская С.Т. Конёнкова». 2018. Courtesy Artwin Gallery.
За долгие годы перед моими глазами прошло много тысяч статуй и памятников. Я изучал египетские пирамиды, разглядывал загадочных сфинксов, возвышавшихся над песками; видел подлинники бессмертных шедевров, произведения, которыми гордятся мои соотечественники, народы Греции, Италии, Франции.
Скульптура — древнейшее искусство, она возникла на заре культуры человечества и до сих пор олицетворяет целые эпохи, которые пытливо изучают археологи и историки.
Кем-то сказано, что достаточно человеку создать одну гениальную статую, чтобы обессмертить свое имя. Сколько таких имен уже знает человечество! Искусство пластики, как факел, передается одним поколением другому. Этот факел никогда не затухает — то горит ровным огнем, то разгорается бурным пламенем. И, когда я мысленно оглядываю все то, что сделано человечеством в области ваяния, я ясно вижу перед собой вершину: никогда еще скульптура не знала такого расцвета, как в пятом-четвертом веках до нашей эры. Пластическое искусство древней Греции создало образ прекрасного и сильного человека. Мастера Эллады раскрыли не только телесную красоту человека, но все его благородство и одухотворенность.
Перед нами целое созвездие имен. Это прежде всего Мирон, Поликлет, Фидий, Пракситель, Скопас и Лисипп. Каждый из этих гениев создал непревзойденные образцы. Их ценили при жизни, и до сих пор эти творения, дошедшие до нас, уцелевшие в обломках, в копиях, доставляют нам огромную радость.
«Дискобол» — скульптура Мирона. Играют мускулы метателя диска. Он весь напряжен, чтобы бросить диск как можно дальше. Как тонко передано мимолетное движение.
Совершенны и прекрасны идеальные по своим пропорциям фигуры, сотворенные Поликлетом.
Фидий — это гений среди гениев! Его можно поставить рядом только с Гомером. Великий Фидий прославил демократические Афины. До нас, к сожалению, не дошли его безукоризненные работы, огромные статуи Зевса и богини Афины, но мы приходим в восторг от благородной простоты Фидия, когда изучаем то, что уцелело от фигур на фронтоне и фризах Парфенона.
Поэтическая красота пронизывает создания Праксителя, его улыбающегося «Гермеса» и чудесную нагую «Книдскую Афродиту», воплотившую в себе всю чистоту и целомудренность богини любви.
Гениальным был и скульптор Скопас, который мог показать всю жажду свободы своих амазонок.
Изумительны, стройны и монолитны атлеты, сотворенные Лисиппом. Он показал их во всем многообразии человеческих чувств, показал их и усталыми и задумчивыми.
Всем этим богатейшим наследством через многие века воспользовались отделенные друг от друга большим временем такие мастера, как Микеланджело, Фальконе, Шубин, Козловский, Канова, Роден.
Недаром Карл Маркс в введении к «К критике политической экономии» сказал о том, что греческое искусство и эпос «еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняют значение нормы и недосягаемого образца»[1].
Вопрос об освоении классического наследства достаточно четко разработан марксистско-ленинской эстетикой. Осваивая культурное наследство прошлого, мы преклоняемся не перед всякой классикой. Мы знаем разницу между прекрасным стилем античности и псевдоклассикой. Часто назойливое обращение к классичности только тянет нашу культуру назад. Немыслимо биение жизни нашего века втиснуть в застывшие формы давно отжившего. Но искусство гениев скульптуры пятого-четвертого веков никогда не будет звучать анахронизмом, так же как и трагедии Шекспира. Наоборот, далекие потомки могут с большей силой воспринять и по-новому прочитать «старые письмена».
Мы идем навстречу коммунизму. Не все картины, не все статуи найдут себе место в этом светлом, озаренном мечтой человечества здании. Но многое из того, что создано гениями античности, войдет в коммунизм. Оно будет близко и дорого людям, освобожденным от предрассудков прошлого. Немеркнущий свет подлинных произведений искусства вспыхнет с новой силой. Совершенным людям еще ближе будет совершенное искусство.
Очень хорошо сказано Репиным в его книге «Далекое близкое»: «Однажды, под впечатлением одной из наших содержательных и интересных выставок, я случайно натолкнулся на сформованный обломок из фронтона Парфенонского храма. Обломок представлял только уцелевшую часть плеча. Меня так и обдало это плечо великим искусством великой эпохи эллинов! Это была такая красота в достижении полноты формы, изящества, чувства меры в исполнении. Я забыл все. Все мне показалось мелко и ничтожно перед этим плечом»[2].
Только один обломок с Парфенона произвел такое впечатление на великого русского художника!
Как часто обломки статуй Афродиты или Аполлона или только часть торса, который просвечивает сквозь ткань одежды, выполненной с изумительным пластическим мастерством, дают нам полное ощущение прекрасного целого. Это свидетельство подлинного искусства, в котором самые глубокие и сокровенные идеи творца выражены в совершенной форме.
Никогда еще перед искусством не стояли такие грандиозные задачи, как в наши дни. Творчество советских художников должно быть проникнуто самыми высокими, самыми благородными идеями. Коммунистическая партия призывает и писателей, и композиторов, и художников служить своим искусством делу коммунизма.
Советские художники не только свидетели, не только летописцы, но и сами борцы — созидатели нового мира.
«Право, наши рабочие и крестьяне заслуживают чего-то большего, чем зрелищ. Они получили право на настоящее великое искусство. Потому мы в первую очередь выдвигаем самое широкое народное образование и воспитание. Оно создает почву для культуры, — конечно, при условии, что вопрос о хлебе разрешен. На этой почве должно вырасти действительно новое, великое коммунистическое искусство, которое создаст форму соответственно своему содержанию». Эти изумительные слова Владимира Ильича Ленина приводит в своих воспоминаниях Клара Цеткин[3].
Настоящее великое искусство! Для того чтобы полностью оправдать доверие партии и народа, искусство должно быть глубоко идейным. Но как часто вместо искусства перед нами только имитация и ловкая подделка. Кожемит, бесспорно, необходим в кожевенной промышленности, но искусство не терпит никаких заменителей, никаких суррогатов. Мне кажется, что часто наше искусство не может удовлетворить возросшие запросы народа только потому, что оно не вполне и не всегда по существу является настоящим искусством.
Благороднейшая задача нашей критики — бороться со всеми проявлениями фальши и профанации. Одно дело, когда художнику не хватает мастерства и перед нами отдельные небрежности и непродуманности — эти недостатки не так уж катастрофичны, если в основе произведения чувствуется одухотворенность художника, его стремление к мастерству. Но другое дело, когда перед нами подделка под искусство, произведение не творца, а холодного копииста и ремесленника.
Вся беда в том, что ремесленники и ловкачи также достигли своего рода «мастерства». Иногда перед нами довольно «тонкая» и «изощренная» работа. Необходимо и время и проницательность, чтобы различить такую подделку под искусство. Нужно быть особенно бдительными, когда в глаза бросается внешняя парадность, бьющая на эффект, или, несмотря на грамотность отдельных частей, от целого веет серостью и скукой.
Пренебрежение к форме, спешка, а часто особенная выглаженность и вылощенность — разве это не косноязычие в искусстве? А иногда ремесленник набьет себе руку, ему посчастливится напасть на удачную тему, тема поддерживает его, вот он и балансирует на глазах всего честного народа.
К нашему счастью, чутье и вкус народа разоблачают ловкачей и приспособленцев в искусстве, народ отвергает серые произведения, плоды мелких мыслей и чувств. Но все же надо признать, что нередки случаи, когда авторитетнейшие жюри подходят к произведениям искусства с некоей «амнистией», не проявляют высокой требовательности, и серые, безидейные произведения, которые никого не волнуют, получают путевку в жизнь.
В создании Всесоюзной сельскохозяйственной выставки принимало участие много художников, скульпторов, декораторов. Выставка является всенародным университетом. Ее светлые тона, обилие зелени и цветов, национальные орнаменты дают немало радости, и посетители уносят с собой не только знания, не только опыт, но и общее приятное впечатление от внешнего вида выставки. Действительно, многие декораторы проявили здесь и выдумку и вкус. Но разберемся глубже. На выставку затрачены огромные средства, в том числе и на оплату труда людей искусства. Художники, принимавшие участие в оформлении выставки, находились в благоприятных условиях, имели достаточно времени для выполнения заказов. Но как мало в результате подлинных произведений искусства! Большинство из них страдает иллюстративностью, оставляет зрителя равнодушным. Так, например, советский зритель вполне разобрался в художественной неполноценности безжизненных женских фигур, украшающих фонтан «Дружба народов».
Может быть, и нельзя особенно возражать против каждой отдельной вещи. Как будто все выполнено на каком-то определенном, как говорят в таких случаях, профессиональном уровне. Но уж очень все чистенько, аккуратненько. Как обидно мало ярких, запоминающихся произведений, ценных ощущением реальной, многообразной жизни простых трудовых людей. Одно похоже на другое. И не возразишь, и вместе с тем не залюбуешься. А ведь Всесоюзную сельскохозяйственную выставку посещают миллионы, как ни один музей, ни одну галерею мира.
Мне кажется, что в оценке многих работ, сделанных для ВСХВ, проявлена большая снисходительность. А при такой снисходительности мы не создадим действительно нового, настоящего, великого искусства.
Значительное содержание требует и совершенного художественного мастерства. Ведь мы же творим для утверждения своих идей, во имя идей. Так же как и писатели, советские художники и скульпторы должны быть сердцеведами. Нам дана сила над душой человека, и народ жаждет, чтобы мы в полной мере воспользовались этой своей силой.
Что же лежит в основе мастерства? Как творец приближается к подлинной красоте? Ответы на это уже давно даны многими большими художниками. Но такие вопросы возникают вновь и вновь, они всегда актуальны. Дело не в том, что мастер должен рассказать о каких-то своих секретах. Таких секретов нет. Психология творчества хорошо раскрыта в мировой поэзии, и особенно нашим великим Пушкиным.
Когда мы говорим о мастерстве, нужно быть осторожным, чтобы не подменить понятие мастерства умением и сноровкой. Ведь речь идет не о приемах творчества — у каждого они свои. У одного в мастерской чисто, у другого же — ералаш. Но если бы только «чистота и опрятность» или «художественный беспорядок» помогали бы создавать законченные, волнующие произведения!
Разговор о мастерстве — это прежде всего разговор о том, как создается образ.
Мастерство рождается всей жизнью художника, его чувствами, его мыслями. Без свежести восприятия жизни нет мастерства.
Мастерство наступает, когда художник мобилизует все свои внутренние духовные силы для выполнения замысла. У некоторых этот процесс протекает почти бессознательно, чаще же всего ему сопутствует напряженная работа мысли.
Когда ты ясно знаешь, чего добиваешься, — рука свободна, ты можешь отличить главное от второстепенного, существенное от малозначительного.
Каждую математическую задачу можно решить многими способами. Краткость решения — ценна в математике, ценна и в искусстве. Иногда нужно пройти длинный путь, многое переделать, начать заново, повздорить самому с собой, чтобы добиться краткости. В скульптуре краткость — это наибольшая выразительность.
У художников кисти, слова и резца разный материал. Существенно различие между композитором и романистом Но для всех искусств необходимо чувство гармонии. В основе всех искусств лежит поэтичность. Я не представляю себе скульптора, который не воспринимает музыку и не чувствует поэзии
«Поэзия — это биение пульса мировой жизни, это ее кровь, это ее огонь, ее свет и солнце», — писал Виссарион Белинский.
Для того чтобы увлекать других, надо самому увлекаться, гореть, переживать, не успокаиваться на достигнутом Это и есть мастерство. Предположим, ты добился многого, выработал свой индивидуальный почерк, твою работу узнают и без подтип, ты не повторяешь других, но как страшно, когда художник начинает повторять самого себя. Это и есть топтание на месте.
Разнообразие творческих интересов, кажется мне, так же оттачивает мастерство, как и работа над разными материалами.
Но только тогда можно заставить дышать мрамор, если ты сам дышишь полной грудью. Иногда бесцельны будут сутки проведенные в мастерской, если до этого ты как следует не пропитаешься природой, не приложишь ухо к земле-матери, если не побродишь босыми ногами на утренней заре. Часто пребывание в мастерской будет бесцельным, если ты до этого но проведешь много часов за книгами, не перелистаешь сотни пожелтевши страниц, не разделишь молчаливую беседу с ученым, мыслителем, писателем.
От глубины этой внутренней работы в значительной степени зависит будущая спаянность и завершенность произведения.
У нас говорят о творческих командировках. У меня такое ощущение, что всю свою жизнь я нахожусь в «творческой командировке».
Никакое мастерство не поможет, если художник тысячами нитей не будет связан с жизнью народа, если он не будет всегда сознавать, что творит во имя народа, для народа.
Работа близка к завершению. Смотришь на нее с равных сторон, представляешь, как будут ее разглядывать зрители Дойдет ли до них то, что ты хотел выразить? Долго, долго смотришь на свою работу, а в результате сделаешь всего еще только несколько последних прикосновений.
Как хочется, чтобы то, что бурлило и жило в тебе, передалось и другим. Все ли ты сделал, что мог? — Честно ответь самому себе. Ведь скоро твое произведение начнет самостоятельную жизнь. Как хочется предугадать эту жизнь... Что скажет твое произведение людям? Обогатит ли оно их чувства, их зрительные впечатления? Работа только окончена, а тебя уже влекут и влекут новые замыслы.
* * *
14 апреля 1918 года был опубликован подписанный В. И. Лениным декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции».
Как это глубоко знаменательно: в первый же год существования советской власти, когда в битвах решалась судьба молодого государства рабочих и крестьян, основатель коммунистической партии великий Ленин придавал такое большое значение искусству, скульптуре, находил время, чтобы думать о создании памятников, мемориальных досок и надписей, об увековечении памяти лучших людей человечества.
Как известно, Владимир Ильич неустанно следил за претворением в жизнь плана монументальной пропаганды лично закладывал и открывал памятники.
Об огромной заинтересованности Ленина в осуществлении плана монументальной пропаганды красноречиво говорит такой документ, как телеграмма Ленина от 18. IX. 1918 года Луначарскому: «Сегодня выслушал доклад Виноградова о бюста» и памятниках, возмущен до глубины души; месяцами ничего не делается; до сих пор ни единого бюста, исчезновение бюста Радищева есть комедия. Бюста Маркса для улицы нет, для пропаганды надписями на улицах ничего не сделано. Объявляю выговор за преступное и халатное отношение, требую присылки мне имен всех ответственных лиц для предания их суду. Позор саботажникам и ротозеям. Предсовнаркома Ленин»[4].
Многое из намеченного планом монументальной пропаганды было осуществлено, но не сохранилось до наших дней. Памятники и мемориальные доски носили временный характер. Многое же из того, что было намечено тогда Лениным, так и осталось неосуществленным. Так, например, должны были быть поставлены памятники великим людям русского искусства: Рублеву, Кипренскому, Александру Иванову, Врубелю, Шубину, Козловскому, Казакову.
В то время и в Наркомпросе, и среди художников находились и такие, которые, враждебно относясь к мероприятиям советской власти, сознательно саботировали ленинское задание. Советское искусство тогда находилось еще в младенческом состоянии. Оно не было вооружено методом социалистического реализма. Многое из того, что было создано, благодаря футуристической форме не было понятно народу и вызывало недоумение. Но, несмотря на все эти трудности, монументальная пропаганда дала ощутительные результаты, поднимая, революционное самосознание народа.
Гениальная ленинская мысль о монументальной пропаганде должна быть осуществлена и продолжена в наши дни. Огромный опыт советского искусства позволяет вести монументальную пропаганду более удачно и широко. Такая пропаганда должна раскрыть все величие нашего времени. Она должна быть обращена к нашим друзьям на Западе и на Востоке, выражать идеи братства народов и интернациональной дружбы.
Как никогда повышается ответственность скульптора, работающего в области монументальной скульптуры. Кино считается самым массовым искусством. Неоспорима и массовость монументальной скульптуры, когда она стоит под открытым небом, на площадях, в парках.
Советская монументальная скульптура должна быть пронизана эпосом и оптимизмом. Мы обязаны в ярких пластических образах воспеть победу советского народа в Отечественной войне, создать многофигурные композиции, прославляющие труд и борьбу за мир.
Монументальная скульптура должна быть разнообразна. Хотелось бы видеть в ней больше драматизма, страсти, радости.
Как пример сюжетной монументальной скульптуры можно вспомнить ленинградский памятник матросам миноносца «Стерегущий», посвященный подвигу русских моряков, участников русско-японской войны.
В неравном бою погибла вся команда миноносца. Оставшиеся в живых два матроса предпочли геройскую смерть японскому плену. Скульптор Изенберг увековечил момент, когда два матроса, выполняя свой долг, открывают клапан и поток воды врывается в трюм «Стерегущего».
Надо сказать и о мемориальной скульптуре. Уж слишком несправедливо обычно замалчивается этот жанр. Если раньше мемориальная скульптура была в основном связана с частными заказами и исполнялась в тривиально-скорбных тонах, то теперь мемориальная скульптура прежде всего выражает благодарность народа труженикам, прожившим яркую и достойную жизнь. Памятник, установленный на могиле, имеет значение не только для родственников и близких, но и для всего народа. И здесь скульптор должен создавать обобщающие образы; отображать не только скорбь, а жизнь тех, кто честно ее прожил.
В нашей стране особенно почетна физкультура. В скульптуре же физкультурная тема подается очень трафаретно, в двух-трех излюбленных вариантах. Тема всестороннего развития советского человека должна быть выражена более ярко. Вот здесь нам еще многому надо поучиться у классиков: их искусству сливать движение обнаженного тела с внутренним обликом человека — ведь сила и ловкость делают его еще более прекрасным.
Большое значение для советского искусства имеет постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве».
Удобным, экономичным жилым зданиям не нужны лепные завитушки, ничего общего не имеющие с искусством.
Скульптору, работающему совместно с архитектором над проектом памятника, также надо думать об экономике сооружения, а главное, создавать более ясные и строгие формы, изживать любое проявление показной и ложной красивости.
На весь мир славится Ленинград своей строгой и величественной красотой. Как много вместе с прославленными зодчими потрудились здесь такие замечательные русские скульпторы, как Козловский, Шубин Щедрин, Мартос, Пименов, Демут-Малиновскии, Витали и Клодт.
В дни Отечественной войны скульптура города тщательно оберегалась. Многие статуи были спрятаны глубоко в землю и спасены от гибели.
Скульптурные сокровища Ленинграда близки и дороги всему советскому народу.
Мы призваны создать новые значительные произведения ваяния, сделать наши славные города еще более прекрасными.
Скульптура придает городу неповторимую красоту; его паркам, площадям, фонтанам, театрам, центральным государственным и общественным зданиям — большое историческое звучание.
Проектировщики не должны забывать о монументальной и декоративной скульптуре при составлении генеральных планов городов.
Крайне необходим и государственный план развития монументальной скульптуры. В соответствии с таким всесоюзным перспективным планом, увязанным с задачами градостроительства, должны устраиваться открытые и закрытые конкурсы, распределяться заказы. Такой план должен обеспечить, чтобы сооружение памятников выдающимся людям нашей родины не растягивалось на долгие годы.
Я мечтаю, чтобы историческая дата опубликования декрета, который вошел в историю как ленинский план монументальной пропаганды, отмечалась как «День художника».
Пусть именно в весенний день 14 апреля мастера изобразительного искусства ежегодно отчитываются перед народом; пусть в этот день в клубах, в фойе театров открываются новые выставки, закладываются памятники, а художники и скульпторы в своих мастерских принимают зрителей как самых желанных своих гостей.
* * *
Предстоящий Всесоюзный съезд советских художников должен повысить чувство коллективной ответственности за состояние нашего искусства. Нам, москвичам, не безразлично то, как трудятся наши товарищи и в Ташкенте, и в Петрозаводске, а мастера всех союзных республик живо интересуются художественной жизнью столицы родины.
Творческая дружба всегда двигала искусство вперед. Достаточно окунуться в эпистолярное наследие наших великих русских художников-передвижников, чтобы осознать силу этой традиции. Со сколькими людьми переписывались Репин, Крамской, Стасов, Верещагин. Какую заботу они всегда проявляли друг о друге.
И в наши дни деятельность многих художников в этом направлении заслуживает большого одобрения. Всем известно, как плодотворна связь художника С. Чуйкова с Киргизией.
Художник В. Попов еще до революции связал свое творчество с Карелией. Он жил под Петрозаводском, на берегу Конч-озера, воспевал природу могучего сурового края, воспитывал молодых художников. С честью носил он высокое звание народного художника Карело-Финской ССР. Он оставил о себе самую добрую память.
Надо всячески укреплять творческие связи, делать их более постоянными, вовлекая в круг друзей все больше и больше художников.
Изобразительное искусство — большое и сложное хозяйство. Этим хозяйством нужно умело и вдумчиво руководить. Нашим заказчиком является государство. Большую работу от имени государства проводят люди, которые являются организаторами советского искусства. От их энергии, культуры и вкуса зависит многое.
Советский народ всегда будет помнить, с какой высокой заинтересованностью и патриотизмом Павел Михайлович Третьяков собирал сокровищницу русского искусства. Как он заботился о том, чтобы наиболее полно представить в галерее все талантливое, самобытное; как он следил за тем, чтобы художники создали портреты всех значительных своих современников.
Нам нужно больше таких людей, преданных искусству, понимающих особенности художественного творчества.
У организаторов искусств непочатый край работы. Надо шире пропагандировать мировое, русское классическое и советское изобразительное искусство, выпускать больше репродукций, открыток, бюстов. В Москве не хватает выставочных помещений. Давно возникла необходимость строительства и новой картинной галереи.
Высокая производительность труда знаменует социализм не только в промышленности и сельском хозяйстве. В искусстве это прежде всего — овладение новыми высотами.
Здесь особенно велика роль нашей художественной критики. Но как много еще нужно сделать, чтобы она соответствовала своему высокому назначению. У нас много способных популяризаторов, вдумчивых искусствоведов, которые выпускают интересные монографии. Но это еще не критика. Критика должна активно бороться за художника, за его достижения. Если же критик только рассказывает содержание того, что и так очевидно зрителю, он в лучшем случае только «экскурсовод». Художники же ждут от критики обобщения практики искусства социалистического реализма.
Бывает и так: критик не разберется в общем замысле художника, в его стремлениях, а только на основании какой-нибудь подмеченной несоразмерности или отступления от обычной пропорции объявляет скульптора формалистом. Или, заметив особенно тщательную моделировку, с угрюмой важностью цедит сквозь зубы: «натурализм».
Но ведь часто такие определения и отметки ничего, по существу, не объясняют. Творческие искания гораздо сложней. Вот тут-то и нужно во-время сказанное, умное и прочувствованное слово критика.
Как хочется видеть в критике творческого человека, кровно заинтересованного в судьбе родного искусства!
Теперь о молодежи и возрасте.
Мы не можем жаловаться на безлюдье. Молодым всегда принадлежало будущее искусства. Старик Державин испытал большое счастье, когда смог благословить юного Пушкина.
У нас часто говорят о молодежи очень казенно, будто только для того, чтобы в чем-то перед кем-то отчитаться.
Молодость — это не этикетка. Иногда именно молодые годы совпадают с расцветом творчества. Поэтому молодые художники и скульпторы должны выступать как равные со старыми мастерами. Не к чему устраивать специально молодежные выставки. Они имеют смысл только в стенах учебного заведения.
Важно устранить преграды на пути роста молодых художников. Я знаю много талантливых молодых скульпторов, и не только молодых, которые не могут осуществить свои замыслы из-за того, что не имеют мастерских. Каждый год поднимается вопрос о создании государственных мастерских, но «воз и ныне там». Часто у нас неизвестный, но способный скульптор не может получить заказ. Зато заказы в избытке стекаются к тем, кто уже давно занимает высокое положение в «табеле о рангах». В этом прежде всего вина тех, кого я называю организаторами искусства.
Молодость быстро проходит. Наиболее длительны и плодотворны зрелые годы. Надо обращать внимание и на скульпторов средних лет.
Но молодость для художника — не возрастное понятие. Художник должен быть всегда молод. Эта молодость сама не приходит, ее надо завоевать.
Помню, как юношей на набережной Невы я стоял у сфинксов и смотрел на двери Академии художеств. Я стоял перед «храмом искусств». Я должен был войти в этот храм. Какие надежды тогда возлагал я на свое будущее! Теперь же полученное звание и диплом кажутся мне далеким эпизодом, потому что для того, чтобы войти в искусство, нужно открыть еще много и много дверей. А ключом всегда было и будет образование. Художнику нужно многое видеть и знать, всегда быть пытливым.
Репин, очень образованный человек, хотел на три-четыре года совсем почти оставить искусство, чтобы заняться исключительно своим научным образованием. Он поделился своими мыслями с Крамским, и тот всячески одобрил его намерение.
Можно не оставлять на три-четыре года искусство. Но надо всегда неустанно обогащать свои знания. Только тогда художник будет полнее понимать то, что видит, и лучше разбираться в действительности. Ведь есть же у нас неучи с дипломами, которые не только не пополняют свои знания, но и теряют то немногое, что успели в свое время нахватать.
Большие художники всегда были трудолюбцами. А как важна культура творческого труда, чтобы меньше зависеть от капризного «настроения»! Когда художник полон впечатлении, ему легче сохранять состояние творческой мобилизованности и работоспособности.
Художник должен уметь переносить неуспех, не сгибаться, когда на него справедливо, а иногда, возможно, и несправедливо обрушивается критика. Нужно мужественно понять и исправить ошибки или же убедительно, творчеством доказать свою правоту.
Но мужество и культура нужны и когда приходит успех Как опасно творческое ожирение, которое наступает с чрезмерной любовью к собственной особе. Бывает, что художник вместо того, чтобы творчески использовать блага успеха смоуспокаивается; в довольстве и уюте расслабляется художественная воля, исчезает творческий огонек. И тогда никакой Аполлон не призовет к «священной жертве».
Для того чтобы не «заржаветь», художник должен как зеницу ока хранить свое нравственное здоровье, всю полноту чувств, все кипение своего сердца. Художник всегда должен быть окрылен. А для этого надо жить чище и возвышенней. Это не проповедь, друзья, а итог моей длительной жизни.
Мне кажется, что мы находимся в преддверии того, когда все наше искусство выполнит свою новаторскую роль в мировом искусстве. Залогом этому служат те высокие и небывалые задачи, которые все мы должны разрешить. Наше место на переднем крае борьбы народа за свое счастье. Советское искусство достойно воплотит новые горизонты, новые возможности, открывающиеся перед свободным человечеством, в выдающихся, долговечных произведениях.
Фидий вместе с нами!
