Симон Пфеффель: «Я всегда оставляю за зрителем право всё разрушить»
Немецкий художник Симон Пфеффель прибыл в Москву ради третьей выставки в рамках проекта «Формы художественной жизни», который Гёте-Институт в Москве и ММОМА запустили в декабре 2017 года. Здесь Пфеффель представляет документацию перформанса «Возьми меня домой», который он проводил в течение нескольких дней на улицах Москвы. Об образе дома и перформативных практиках как новом туризме художник рассказал в интервью «Артгиду».
Симон Пфеффель. Возьми меня домой. Москва, 2018. Courtesy автор
В арсенале Симона Пфеффеля есть с десяток разнообразных перформативных практик, сбивающих с толку, а порой и шокирующих людей, которые встречаются ему в публичных местах. Он работает с обществом ослабленных связей, где коммуникация затруднена настолько, что ассоциируется в первую очередь с профессиональной сферой деятельности. Расположившись на улице с плакатом (“Take me home”, “I will carry you!”), улегшись с блокнотом посреди многолюдной площади (“Handeln ist sterben lernen”) или привязав себя к велосипеду в надежде, что кто-нибудь затащит его в гору (“Moving mountains”), Пфеффель вовлекает проходящих мимо зевак в свои перформансы, провоцирует на разговор и в конце концов делегирует право руководить акцией зрителю.
Художественный метод Пфеффеля всегда связан с чем-то неуловимым и не очень зрелищным, с самой тканью повседневности. Здесь, конечно, не обошлось без «эстетики взаимодействия». Но если, скажем, Рикрит Тиравания размещал передвижную кухню в стенах музея, подвергая повседневные практики институализации, то Пфеффель работает с обыденными явлениями, не пытаясь вырвать их из естественной среды. В этом смысле его перформансы более созвучны акциям чешского концептуалиста Иржи Кованды, который похожим образом шокировал прохожих на улицах Праги в 1970-е.
В Москву Симон привез работу под названием «Возьми меня домой» — двухчастный перформанс, во время которого художник сначала стоит на улице с табличкой, призывающей прохожих пригласить его в гости, а после проводит вторую часть акции в гостиной у пригласившего. Как и большая часть его перформансов, «Возьми меня домой» обращается к социальным и поведенческим нормам. Пфеффель играет здесь с образом человека, стоящего на улице с плакатом, которого запросто можно принять за городского сумасшедшего или активиста, забывшего, во имя чего он выступает. Провоцируя смущение, страх, непонимание со стороны зрителя, он сокращает дистанцию между автором и наблюдателем. Перформанс в любой момент может выскользнуть из его рук и стать коллективным произведением.
Татьяна Сохарева: Расскажи о своих первых перформансах. Почему ты обратился именно к этой практике?
Симон Пфеффель: В юности я интересовался граффити и часто рисовал на улицах, поэтому так или иначе взаимодействовал с общественным пространством. Во время учебы занимался живописью, а после — увлекся скульптурой. Однажды, когда я отправился путешествовать по Мексике, мне пришло в голову делать скульптуры, которые можно было бы быстро собрать и разобрать на новом месте. В какой-то момент я заметил, что мобильность произведения для меня важнее, чем, собственно, объект. Она давала мне возможность каждый раз, когда я брал скульптуру с собой, собирать из нее нечто новое. Я делал такие работы из стали, потому что это очень практичный материал, с ним не нужно чересчур бережно обращаться. В конце концов скульптура превратилась в конструкцию, поддерживающую меня во время перформансов. В тот момент для меня было важно, чтобы, помимо перформативного элемента, в работе оставалось место визуальному. Многие мои перформансы работали и как изображение тоже. Более того, только через картинку можно было понять, что происходит. Но, когда я заметил, что диалог и действие мне все же интереснее, я вовсе отказался от скульптуры. Она стала меня ограничивать, а не помогать. Сейчас в отношениях со скульптурой меня больше волнует ощущение хрупкости: когда у людей на улице есть возможность ударить ногой конструкцию, которую я возвел, убрать ее, снести. Я всегда оставляю за зрителем право всё разрушить.
Т.С.: В России человек с плакатом, как правило, ассоциируется либо с просящими милостыню, либо с протестующими. Учитывая, что одиночный пикет — единственная форма протеста, не требующая никаких согласований с властями, в работе «Возьми меня домой» ты так или иначе создаешь политически заряженный образ. Рассматриваешь ли ты свои перформансы в таком контексте?
С.П.: Я всегда внимательно прорабатываю свой образ, чтобы во время перформанса выглядеть как обычный человек. Это очень важно. Конечно, от ассоциации с просящими и протестующими в моем случае никуда не деться, но и та, и другая как бы срабатывают не до конца. Я нормально выгляжу, я ни к чему не призываю. Мои плакаты аполитичны. Поэтому мои работы скорее задают вопросы, чем дают ответы. Я исследую, какое впечатление производит человек в публичном пространстве. В этом смысле меня в свое время поразил Мехико. Несмотря на то что экономические условия там оставляют желать лучшего, люди в этом городе невероятно креативные. Например, в течение четырех месяцев, что я там жил, каждый день перед моим домом какой-то тип жонглировал, пока горел красный сигнал светофора. Ближе к концу моей поездки он невероятно вырос как артист: за то же самое время он успевал не только выступить, но и разложить огромную лестницу, поджечь свои снаряды, отыграть номер, все убрать и собрать деньги с зевак. Именно так и работает экономика момента.
Т.С.: Ты показываешь одни и те же перформансы в разных странах или адаптируешь их под каждый город?
С.П.: Я довольно много путешествую со своими перформативными работами и стараюсь для каждой новой страны придумывать что-то свое. У меня нет гарантий, что в той или иной стране сработает перформанс, который я, например, делал в Германии. К тому же, мне быстро наскучивают мои работы, если я уже пережил этот опыт. Повторяю я только два перформанса — «Возьми меня домой» и тот, во время которого я просто лежу в людном месте и общаюсь с прохожими, которые пытаются предложить мне воды, денег или другую помощь. У меня есть ощущение, что через эти два перформанса я могу узнать много нового о городе, в котором их провожу. Такие ситуации, как правило, притягивают много людей. «Возьми меня домой» я также рассматриваю как способ переосмыслить туризм через личное знакомство с городом. Этот перформанс можно делать с первого дня пребывания в стране — в отличие от других моих работ, он не требуют подготовки. Напротив, с его помощью я могу изучить город и подготовить почву для следующих перформансов. Работы, придуманные в Германии, я никуда не вожу. Мне в этом видится какой-то колониализм.
Т.С.: Я боюсь, что в России никто не позовет домой незнакомого человека, тем более иностранца. Был ли ты готов к тому, что перформанс провалится?
С.П.: Да, но это тоже своего рода вызов для меня. В прошлом году я четыре недели провел в Иране, и там тот же самый перформанс я реализовал с невероятной легкостью: каждый встречный приглашал меня к себе домой. Без исключения! Так я еще раз убедился, что можно посмотреть хоть все достопримечательности в стране, но ничего о ней не узнать, пока не побываешь у людей в гостях.
Т.С.: Были ли в Москве случаи, когда тебя действительно приглашали люди с улицы?
С.П.: Ни одного! Я предполагал, что в Москве так произойдет, поэтому мы специально распространили в соцсетях объявление, мол, позовите к себе художника. Я понимал, что иначе могу уехать ни с чем. Хотя, когда я продумываю концепцию своих перформансов, меня очень интригует вероятность провала. Это сильно стимулирует к поиску новых решений.
Т.С.: Иран, как правило, представляется более закрытой страной, чем Россия. Выходит, там более развита культура гостеприимства?
С.П: Да, определенно, гостеприимство в иранской культуре очень глубоко сидит. Кроме того, иранцы крайне недоверчивы по отношению друг к другу — каждого встречного они подозревают в сотрудничестве с местными спецслужбами. Зато к общению с иностранцами они всегда открыты, потому что понимают, что я уж точно не работаю на государство и мне не нужны их секреты. Из-за того, что страна закрытая, им до сих пор довольно сложно путешествовать. Вероятно, поэтому они очень жадны до всего иностранного. Я решил туда поехать еще и потому, что в Европе бродит много слухов и предрассудков по поводу Ирана и других мусульманских стран. Какие-то интимные вещи об их жизни можно узнать, только посетив страну, посмотрев, как на самом деле люди живут. Поэтому опять же нет никакого смысла разрабатывать перформанс в Германии, основываясь на все тех же стереотипах.
В Иране я показывал перформанс на лестнице местной Академии художеств. Я спускался, сохраняя горизонтальное положение с помощью стального троса, который наверху держали местные жители. Идея была в том, чтобы повторить движение астронавта, идущего по вертикальной лестнице. Этот перформанс, как и все мои работы, начинается с диалога — я должен был уговорить абсолютно чужих мне людей подержать меня, потому что иначе перформанс бы просто не состоялся. Для меня очень важно, чтобы зрители были участниками события, а не просто наблюдателями, потому что посредством языка я могу объяснить не так уж много. Один человек, согласившись мне помочь, даже сам собрал остальных участников перформанса и объяснил им, что делать. Это было такое делегирование инициативы. Эти люди, по сути, забрали у меня мой перформанс. Хотя их очень удивляло, что я не боюсь доверить им свою жизнь и свое здоровье. Один французский куратор назвал такую практику договором доверия.
Т.С.: На кого ты ориентируешься в своих перформансах? Твои работы очень созвучны и акциям Йоко Оно — ее уличным плакатам, и перформансам Марины Абрамович, которая также отдавала свою жизнь в руки зрителей.
С.П: Мне очень интересна Абрамович, но меня немного смущает, что ее работы крайне религиозны, они как будто пропитаны мистицизмом. Чтобы избежать этого эффекта, я обращаюсь к публичным пространствам, а не к музейным залам. В общественных местах у меня есть возможность выдернуть людей из повседневной жизни. Еще меня очень волнует аспект языка. Я, например, недавно делал перформанс, который назывался «Я отнесу тебя домой». Увидев мой плакат, люди подходили и спрашивали: «Эй, как ты планируешь это сделать? Мой дом в Африке!» В этой работе все тоже сводится к образу дома, к частной сфере. Но абсурдность ситуации и невозможность исполнения обещания выясняется только в ходе разговора.
Я считаю, что перформансом стоит заниматься хотя бы ради того, чтобы попадать в такие сумасшедшие, странные ситуации, когда у тебя на спине сидит абсолютно незнакомый человек, к дому которого вы идете. Самое забавное, что в данной ситуации все сразу беспокоятся о том, как мне, наверное, тяжело нести человека на спине, не задумываясь, что висеть у кого-то на спине вообще-то не легче. Как и любое вторжение в частную сферу, это крайне непросто. Обычно после того, как проходит первое впечатление («А-а-а, художник понесет меня домой!»), человек начинает ощущать всю неловкость и двойственность ситуации.
Т.С.: Что тебя больше всего интересует в контексте твоих перформансов — реакция зрителей, диалог, интервенция в их жилище? Что является конечным продуктом для тебя?
С.П.: Я тоже часто задаюсь этим вопросом. Конечно, центр моих перформансов — это диалог. Но что такое диалог? Есть психоаналитический подход к общению, который, как правило, оказывается замкнут на себе. И есть более прикладной подход. Он подталкивает нас к принятию какого-то совместного решения, к договору. Поэтому я бы сказал, что конечный продукт — это диалог, цель которого — дом.
Т.С.: Какую роль для тебя играет пространство? Ты можешь, например, представить перформанс «Возьми меня домой» в торговом центре?
С.П.: Нет, это исключено. В Австрии я делал перформанс, не связанный с образом дома. Мне тогда подарили велосипед, и я решил с его помощью создать очередную сбивающую с толку ситуацию. Посреди улицы я приматывал себя скотчем к велосипеду, но на расспросы отвечал только в том случае, если человек соглашался мне помочь. То есть мой ответ был платой за помощь. В момент, когда я уже не мог закрепить себя на велосипеде самостоятельно, люди помогали мне, а потом затаскивали меня вместе с велосипедом на гору. Мне очень нравится этот перформанс, но меня смущает, что именно я задаю здесь конкретную цель. В «Возьми меня домой» интересно то, что у каждого наблюдателя есть своя собственная цель. Это как слово «родина» — у каждого оно ассоциируется с чем-то своим.
Т.С.: Какова дальнейшая судьба видеодокументации перформансов? Рассчитываешь ли ты на ее дальнейшую музейную и рыночную жизнь?
С.П.: Я показываю эти видео на своих выставках, но, по-моему, просмотр документации вызывает ощущение, как будто ты пропустил вечеринку. Поэтому я стараюсь по минимуму показывать записи и призываю людей повторять мои перформансы вживую. На московской выставке, например, есть записка с моими контактными данными. Она дает людям возможность повторить мои перформансы, подумать, как бы они их реализовали. Это тоже способ вывести зрителя из ситуации, где он играет роль только лишь наблюдателя. Но я стараюсь во время каждой выставки делать это по-разному. В целом относительно видео у меня нет какого-то одного образцового решения. Сам я никогда не выкладываю записи в интернет. Мне хочется сохранить контроль над своими работами. А такие вещи, как фейсбук, мне вообще не интересны, потому что они не предполагают прямого общения. Но, если кто-то другой меня снимает на улице, я не протестую. Общественное пространство позволяет мне отпустить контроль над ситуацией.
Т.С.: Твои перформансы очень похожи на то, что делает театральная группа Rimini Protokoll, — у них тоже есть проект, который может быть реализован только дома у случайных людей. Воспринимаешь ли ты свою работу как театральную практику?
С.П.: Мне никогда не хотелось мыслить одними лишь категориями искусства. Сейчас я многое черпаю из психоанализа, и меня это интересует куда больше чистого искусства. Театр тоже меня невероятно волнует. У Rimini Protokoll классная работа! Я постоянно спрашиваю себя, зачем молодые художники все время рвутся в музеи? Недавно я делал трехдневный перформанс в Пале де Токио, и, честно сказать, мне это нелегко далось. Это довольно молодое место, у него очень интересная атмосфера, но работать там приходится с людьми очень узких взглядов. Поэтому мне милее публичные пространства, где я могу показать свою работу так, как хочу.
