Дэвид Эллиот: «Биеннале — как домашнее животное»
В столице Украины открылась первая киевская биеннале современного искусства, получившая по месту проведения название Arsenale. С ее куратором Дэвидом Эллиотом побеседовала Мария Кравцова.
Дэвид Эллиот. © Art PR INTERNATIONAL
Мария Кравцова: Биеннале и музей современного искусства давно стали такой же приметой глобальной цивилизации, как и «Макдоналдс». Но все же какова, по-вашему, функция биеннале современного искусства в этом мире?
Дэвид Эллиот: Заявление о готовности той или иной страны принять биеннале — очень серьезное заявление, особенно если учитывать, что власти, как правило, нет никакого дела до искусства. Биеннале строится согласно логике любой другой большой выставки. Станет ли она успешной или не состоится как событие, зависит от качества представленных работ и от того, какого куратора пригласят организаторы и насколько этот человек способен подобрать работы, умеет общаться с художниками и выстраивать экспозицию. Чтобы биеннале удалась, нужно принимать в расчет местный контекст, оптика куратора должна быть в первую очередь обусловлена географией. Он не должен возить собой в чемодане одну и ту же выставку для всех континентов и городов. Обязательно нужно учитывать, в какой точке планеты, в каком политическом, экономическом, социальном, а главное — художественном контексте должна пройти биеннале. Кроме того, важно понимать, что уровень местных художников и художников международных, которым предстоит принять участие в одном и том же проекте, должен быть одинаково высок. Не может быть особого отношения к художнику с Украины, даже если большой проект делается на Украине и для Украины. Но есть и нечто свойственное исключительно биеннале, а именно то, что это периодическое событие, которое проходит раз в два года. Поэтому куратор или кураторы биеннале должны быть способны сконцентрироваться на том, что происходит сейчас, а также попытаться сделать прогноз на будущее. До недавних пор доминировала тенденция рассматривать биеннале как возможность преподать людям урок истории. Но я все-таки сторонник того, чтобы в рамках биеннале формулировать текущие тенденции. Возможно, в том, чтобы продемонстрировать актуальный контекст, то, что сделано за последние два года, больше смысла.
М.К.: В 1999 году вы были сокуратором выставки «После стены», на которой представили немало украинских художников. Следили ли вы потом за украинским искусством?
Д.Э.: Да, я отлично помню художников, с которыми мы делали «После стены», но, к сожалению, я не имею достаточного представления о новом поколении, о тех, кто появился на украинской художественной сцене в нулевые. Например, в тот момент мне очень импонировал художник Василий Цаголов, но это вовсе не означает, что я планируют пригласить его или других украинских участников «После стены» в свой новый проект. Поэтому я намерен в ближайшее время очень внимательно изучить то, что делают украинские художники сегодня, открыть новые имена и узнать побольше про новые контексты.
М.К.: Мы говорили о качестве биеннале, о факторах, от которых зависит успех биеннале как события. Как вы находите главную выставку Венецианской биеннале этого года — проект Биче Куригер Illuminations?
Д.Э.: Я могу сказать, что эта выставка элегантно сделана. Но меня расстроило, что все было слишком вежливо, и искусство при этом не демонстрировалось в его связи с окружающим миром, с тем, что для нас актуально. При этом я не могу сказать, что проект Куригер был хуже предыдущих биеннале, более того, Куригер была мене цинична, чем многие ее коллеги. Зато в этот раз меня порадовали национальные представительства — в павильонах в Джардини жизнь буквально кипела. Так случается очень редко, просто потому, что выбор художника в национальный павильон, как правило, связан с невероятной бюрократической рутиной и бюрократическими же страхами и сомнениями.
М.К.: Из вашей кураторской биографии следует, что у вас давний интерес к СССР, странам Восточной Европы в целом и странам бывшего Советского Союза в частности. Чем был обусловлен этот интерес?
Д.Э.: Я увлекся русским и советским искусством еще в 1970-е годы, и результатом этой страсти стали несколько книг и выставок. Так, я не только написал биографию Александра Родченко, но и в 1979 году в Оксфордском музее современного искусства в сотрудничестве с дочерью и внуком Родченко сделал его первую выставку, на которой демонстрировались не только его фотографические работы, но и живопись, а также образцы дизайна. Я горжусь тем, что до меня никто, включая музеи Советского Союза, не представлял творчество Родченко столь широко. Меня вообще удивляло отношение к этому художнику на Родине — я часто бывал в СССР и каждый раз заходил в тот или иной музей поинтересоваться, какие работы Родченко представлены в экспозиции. Но, как правило, мне отвечали: «Никакие». К тому же мне посчастливилось увидеть Советский Союз в эпоху его глобального преображения, в период «гласности и перестройки». Эта эпоха для меня так же символична, как и 1917 год. Именно в это время я познакомился с Ильей Кабаковым, который тогда еще жил в Москве, с Франциско Инфанте, Эдуардом Штейнбергом. Меня до сих пор интересует русская и советская история, и мне кажется, что есть смысл делать выставки, на которых демонстрировалась бы широкая панорама русского искусства — с 20–30-х годов XX века до наших дней.
М.К.: Многие современные кураторы используют прием интеграции искусства старых мастеров в контекст актуального художественного высказывания. Недавний пример — Биче Куригер, выставившая в рамках главного проекта биеннале полотна художника XVI столетия Тинторетто. Будете ли вы использовать этот прием, например, поместив рядом с работами современных художников любимый вами авангард?
Д.Э.: Нет. Я уже делал это на других выставках, но только в тех случаях, где это действительно имело смысл. На мой взгляд, этот прием хотя и возможен, но на самом деле диссонирует с самой идеей биеннале современного искусства. В Арсенале мне хотелось бы представить искусство как часть современного политического, социального и культурного контекста, а не как исторический артефакт или документ.
М.К.: Вам известно, что комитет «Манифесты» делал украинскому министерству культуры предложение провести очередную европейскую передвижную биеннале в Киеве? Судя по всему, это предложение было отклонено. Почему, по-вашему, Украина решила проводить собственную биеннале, а не воспользоваться известным всему миру брендом?
Д.Э.: Я ничего про это не знаю, могу лишь сказать, что биеннале в Киеве — это не локальная биеннале, она все равно так или иначе будет вписана в интернациональный контекст.
М.К.: Я имела в виду другое. Существует огромное количество биеннале, и, увы, не все они интересны международному сообществу, оставаясь тем самым в локальных рамках. Например, большинство международных изданий по искусству проигнорировали Московскую биеннале в качестве события, которое рекомендуется посетить профессионалам и любителям искусства. Я уверена, что интерес к Московской биеннале со стороны международного сообщества снижается. Подобная судьба может постигнуть и биеннале в Киеве. Она, возможно, и будет важна для локального контекста, но станет ли она по-настоящему международным событием?
Д.Э.: Я не знаю.
М.К.: Вы делали выставку с Ильей и Эмилией Кабаковыми. Является ли, по вашему мнению, Эмилия реальным соавтором Кабакова?
Д.Э.: (смеется) Вы хотите, чтобы я комментировал супружеские отношения?! Могу сказать лишь то, что никогда не обсуждал этот момент с Ильей. Но отмечу, что это не уникальный случай. Какая разница, создает ли Кабаков один свои произведения или Эмилия все же делает в них значительный интеллектуальный вклад — главное, что их выставки получаются замечательными!
М.К.: Вы долго работали в Азии. Есть ли, по-вашему, связь между искусством посттоталитарных режимов Восточной Европы и посколониализмом азиатских стран?
Д.Э.: С формальной точки зрения эти части света очень похожи, две империи, которые действительно имеют много общих черт и идей, пронизывающих разные сферы жизни: отношения к правам человека, видение демократии, капитализма, либерализма и так далее. Но я не могу сказать, что по сути эти системы идентичны. В разное время они отражались одна в другой, оставаясь при этом очень разными. Обе эти политические системы формально строятся на платформе демократии, но при этом обе они невероятно коррумпированы. Но, что важнее для меня, в каждой из этой систем есть сильные художники, которые показывают в своих работах мир таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть по замыслу некоего заказчика, будь это власть или частный потребитель.
М.К.: Кому принадлежала идея пригласить вас в качестве куратора биеннале? В какой форме было сделано это предложение?
Д.Э.: Меня спросили, не будет ли мне интересно сделать биеннале в Киеве. Я немного подумал и приехал сюда, чтобы познакомиться с площадкой — Арсеналом. Я посмотрел на это пространство, и задал себе вопрос: «Смогу ли я сделать что-то в нем за столь сжатые сроки?». Обычно на создание подобной выставки уходит около двух лет, а чтобы сделать первую Arsenale, мне придется уложиться всего в восемь месяцев. Но ничего, я справлюсь! Я уже работал над подобными большими проектами и знаю все возможные трудности. Я познакомился с инициаторами биеннале и постарался понять, осознают ли они всю важность и трудность своего решения. Ведь биеннале — как домашнее животное: раз его завел, то надо всю жизнь о нем заботиться. Правительство и его представители должны понимать, что современное искусство надо поддерживать, причем не только однократно, ради одного международного форума, но и в последующие годы. В качестве эпиграфа к биеннале я использовал цитату из «Повести о двух городах» Чарльза Диккенса, но не потому, что я патриот Британии (зесь, на Украине, живут люди, которые зачастую более глубоко знают британскую литературу, чем мои соотечественники). «Лучшее время, худшее время» — этими словами Диккенс охарактеризовал эпоху Великой французской революции, но эти же слова превосходно описывают наше время. Мы одновременно живем и в лучшее, и в худшее время, и если продолжить логическую цепочку, то можно заключить, что время это — апокалиптическое. Но я вовсе не намерен никого пугать: в плохом можно найти хорошее, в хорошем — плохое. И только если мы отдаем себе в этом отчет, то в состоянии выжить на этой планете. Глобальное потепление, ядерная энергия, которая все время норовит выйти из-под контроля человека, отмирание идеологий и возникновение новых идеологических систем — контекст, в котором живут и работают современные художники. И мне бы хотелось сделать выставку, в рамках которой мы бы все попытались найти ответы на эти и другие животрепещущие вопросы современности.
М.К.: Я была несколько шокирована, поняв, почему киевская биеннале готовится в столь сжатые сроки. Очевидно, что идея провести биеннале связана с чемпионатом Европы по футболу, который должен пройти в Киеве летом 2012 года. Получается, что биеннале современного искусства подается в качестве гарнира к спортивным соревнованиям. Это типичная тоталитарная логика!
Д.Э.: (растерянно) Ну, я могу точно сказать, что хотя бы на выставке не будет футбола (смеется).
