Места силы неофициального искусства Ленинграда–Петербурга. Часть 10. Михайловский замок и неоакадемисты

Анна Матвеева продолжает исследование героической топографии неофициального искусства Северной столицы. Сегодня — о том, как Новая Академия Изящных Искусств Тимура Новикова поселилась в одном из самых легендарных дворцов Петербурга.

Олег Маслов и Виктор Кузнецов. Триумф Гомера. 1997. Холст, масло. 350x520 см. Собрание Владимира Антоничука. Фото: Ольга Данилкина

Михайловский замок, он же Инженерный замок, он же — в народе — Морковный замок (за цвет стен) — одна из самых мистических точек на карте Петербурга. По легенде, построен он был после того, как некоему караульному солдату именно на этом месте явился архангел Михаил; Павел I повелел построить замок на воде, окружив его с двух сторон реками Мойкой и Фонтанкой, а с двух — искусственным рвом. В замке была капелла Мальтийского ордена, Великим магистром которого был сам Павел. Резиденция императора была построена на месте его рождения (ранее здесь был деревянный летний дворец Екатерины II, в котором она родила Павла) и стала местом его смерти: ровно через 40 дней после новоселья Павел был задушен в своей спальне. Абсолютно всем в Питере известно, что призрак монарха и поныне ходит по мрачному замку.

После такого неприятного происшествия царствующая семья в замке более не проживала. В начале 1820-х здание было передано Главному инженерному училищу (отсюда второе название замка — Инженерный) и до конца 1960-х принадлежало военным: здесь последовательно квартировали Инженерная академия, после революции — ее преемник Ленинградское военно-инженерное училище, затем Центральная военно-морская библиотека. В 1960-е ленинградский Совнархоз освободил здание от военных (кроме библиотеки, которая располагается в замке по сей день, хотя сейчас готовится ее переезд в другое место) и передал в аренду различным техническим институтам. В 1991 году памятник архитектуры вошел в состав Русского музея, треть помещений была передана музею (остальные — в 1994-м). Переезд арендаторов затянулся на годы, денег на ремонт здания у музея долго не было, и в это межвременье 1990-х в замок удалось заселиться знаковой для Петербурга художественной тусовке: Новой Академии Изящных Искусств. 400-метровое помещение на последнем этаже, с видом на Марсово поле и Летний сад, художникам предоставили в 1997 году просто так, по дружбе.

Назвавшись Академией, художники щедро осыпали друг друга званиями академиков и профессоров. А тянувшуюся к ним молодую тусовку записали в студенты. И даже решили приобщать их к прекрасному — мол, чего просто так ходят, пусть учатся академическому рисунку.

— Вы заняли помещение в замке официально? — спрашиваю я профессора кафедры живописи Новой Академии Изящных Искусств, художника Олега Маслова.

— Конечно, официально. Русский музей очень благоволил Тимуру Петровичу Новикову, Особенно после того, как мы подарили ГРМ потрясающую коллекцию рисунков Александра Самохвалова. Мы с Тимуром Петровичем купили ее у дочек Самохвалова. Пришли к ним в гости, они жили вдвоем… нет, втроем, если считать кота. Говорят: «Ну, все картины уже давно раскупили, мы тысячу лет не видим денег, живем только на пенсию, и ничего интересного вы у нас не найдете». Мы: «А можно посмотреть под диваном?» Залезли под диван — а там и эскиз к «Девушке в футболке», и чего только еще нет, рисунков двадцать полноразмерных. Купили у них эти ранние рисунки. Цену я уже не помню. Ну, может быть, тысяча долларов за все, где-то так — но для тех времен это были отличные деньги, тем более что сам Русский музей не хотел за это платить ни копейки. Быстро сделали выставку Самохвалова еще в старом сквоте Новой Академии на Пушкинской, 10. Это был пятый этаж, и самих наследниц мы на вернисаж несли буквально на руках, они были уже очень старенькие. Но они были очень счастливы воспоминанию о папе. И вот эту коллекцию мы преподнесли в дар Русскому музею, за что музей был нам очень благодарен.

А потом на Пушкинской, 10 все поставили на капремонт. И Тимур связался с Русским музеем, они договорились, а потом он мне звонит: «Олег, всё, переезжаем». Я прихожу туда, там полный разброд и шатание, стоят типографские станки, ходят какие-то непонятные люди, там еще офисы сдавались кооперативщикам… Конкретно наше помещение — три окна на Летний сад и одно окно на Храм Спаса-на-Крови, мы ходили туда очень красивыми подземными ходами и винтовыми лестницами — было типографией Военно-морского флота. Один из студентов взялся ситуацию разрулить и станки вывезти, мы дали ему денег, а он исчез и с деньгами, и со станками, все пропил и проторчал, больше его так и не смогли найти. Но у нас был еще один хороший студент из Германии — Райнер Бёме. Он взялся за это дело. Он очень экономил, сметы писал, отчитывался за каждый рубль — ну немец же! Я также лично вывозил оттуда станки и выбрасывал их на металлолом и чинил после этого помещение.

…Примерно 400 метров с шикарным видом на Марсово поле и Летний сад! Там можно было оставаться ночевать. Там было чудесно. И мы стали жить и работать в этом замке, причем тогда еще была довольно лояльная пропускная система, можно было по своему пропуску ходить днем и ночью. И менты все были знакомые.

Мы с Виктором Кузнецовым стали писать гигантскую картину «Триумф Гомера», 3 × 5 метра, карикатурную: просто очень хотелось запомнить всех наших персонажей: Тимура, Георгия Гурьянова, Дениса Егельского, Ольгу Тобрелутс… Надо было всех нарисовать, чтобы они навсегда остались в жизни.

— И помимо «жить и работать», вы вели там и преподавательскую деятельность, обучая прекрасных юношей и иногда девушек «классической эстетике»? На что это было похоже?

— Это было очень смешно. Ни на что не похоже. Ни курсы, ни школа… Ходили к нам модники. Юноши, которым хотелось быть очень модными, быть в тренде. Они так и рисовали: «Ах, я такой модный!» — мне хотелось руки им оторвать и засунуть в …, но они же, наверное, только того и хотели! Хотя были и нормальные ребята — Тимсон (Тимофей Абрамов. — Артгид), Роман Грузов. Мы им дарили некое времяпрепровождение за наши же деньги: студенты не платили нам ничего, мы сами покупали карандаши, мольберты, бумагу, заказывали в Академии художеств гипсовые бюсты. Это был такой смешной проект для людей. Типа мы крутые художники, нас ждет великая слава в Европе, так что нам размениваться и считать копейки?

— Чем же они занимались? Ну, помимо гомосексуализма.

— Да нет, они, между прочим, не были геями! Всех геев того времени я знаю наперечет. Наши студенты как раз геями не были. Те, которые были геями, им было не до учебы: они ходили флиртовать в соседнюю комнатку. И их было очень немного. Эта тема слишком раздута! На самом деле студенты были обычные мальчишки, но в эту эпоху был очень мощный романтизм, который они чуяли у нас. Гетеросексуальные ребята, и я, как гетеросексуал, мог без всякой задней мысли их хвалить или ругать за то, что плохо штрихуют. Опять же, 1990-е годы были очень бедными, а тут — приходи, молодняк, тебя покормят, попоят, поучат рисовать. Я вот сейчас говорю смешно, что мы купили карандаши и бумагу, а тогда это правда стоило денег, ради которых имело смысл ехать через полгорода. Сидите, тусите, смотрите выставки. Мы делали выставки, мы делали какую-то свою жизнь. Среди студентов были уличные бойцы, которые защищали и своих девушек, и своих друзей, и нас. Новую Академию обожали не только п*****сы, а еще и хулиганы местные относились с огромным пиететом! Ходили на выставки! На выставке мог одновременно присутствовать приехавший в Петербург Жак Деррида и хулиганы под наркотой, которые раньше тусовались в рок-клубе «Там-там», а после его закрытия выбрали нас как место силы.

— Из них художниками кто-то стал?

— Нет! Ни один, слава богу. Если бы стал, я думаю, это был бы ужасный художник. Хотя нет, один стал художником: Егор Остров. Теперь где-то на Рублевке ужасное свое творчество вершит.

— А что за выставки?

— Выставок мы делали очень много. Мы, конечно, подлизывались к Русскому музею. Тимур Петрович имел жуткий пиетет перед музеями, музеефикацией — прямо весь дрожал, и он мечтал, чтобы все было музеефицировано. Мы сделали Музей Новой Академии Изящных Искусств. Еще в бытность Новой Академии на Пушкинской, 10 мы организовали, например, выставку Пьера и Жиля: тогда было еще можно человеку из России приехать в мастерскую Пьера и Жиля и сказать: «Привет, Пьер! А также Жиль! Я художник из Санкт-Петербурга, у нас Академия, у нас так классно, приезжайте, сделаем выставку, вы приколетесь!», а ребята отвечают: «Конечно, а то что-то надоело все время на Бали ездить!» Приезжают, делаем выставку, идем в Русский музей, а это 1992 год, говорим, вот у нас выставка, а у себя не хотите сделать? И музей отвечает: «Конечно, хотим! Только вот эту картину с огромным членом мы ни за что не повесим, даже в 1992 году! Мы ее выставим в нашем кабинете и будем туда по одному водить званых гостей». Вот так и работали.

— НАИИ в Михайловском замке была модным местом?

— Ну, модность Новой Академии во второй половине 1990-х уже шла на спад. Тимур ослеп, принял православие и женился на Ксении. И тогда можно стало спокойно работать и рисовать. Это был рай на земле. Мы использовали это прекрасное помещение под мастерскую. Я думаю, что Павел I заплатил своей жизнью за то, чтобы эти несколько лет нам там было так хорошо.

— Как закончилась лафа?

— Пришли женщины из Русского музея, говорят: «Ребята, все было очень классно, но теперь сюда у нас переезжает какой-то отдел, и теперь вы больше не можете вносить и выносить картины: менты не подпишут пропуск. Здание приобрело статус музея». Ну, спасибо, девчонки, расцеловались и распрощались.

— Знаменитый призрак Павла I вам не докучал?

— Нет, ни разу. Может, он был святой? Потому и не стал нас пугать.

Гнездо неоакадемизма в Михайловском замке просуществовало с 1997-го по 2000 (по некоторым источникам — 2001-й) год. В 1990-х умерли Виктор Тузов и Константин Гончаров, Тимур Новиков скончался в 2002 году, ушли из жизни Андрей Медведев, Владислав Мамышев-Монро и Георгий Гурьянов. В некоем затворничестве живут Белла Матвеева, Денис Егельский и Андрей Попов. Активно и успешно работает и выставляется Ольга Тобрелутс, а тогдашние соавторы Виктор Кузнецов и Олег Маслов сейчас работают по отдельности, но активно выставляются: так, персональная выставка Олега Маслова «Эхинацеи и циннии» откроется 28 мая 2016 года в Гридчинхолле в Москве.