Монологи. Иосиф Бакштейн
В очередном материале цикла «Монологи», подготовленном культурологом, журналистом, автором-ведущим программ о культуре на «Радио России» Сергеем Чебатковым, историк искусства, куратор, директор Института проблем современного искусства Иосиф Бакштейн рассказывает о том, почему он решил связать свою судьбу с современным искусством и как это произошло.
Выставка в Бутырской тюрьме (слева направо: Вадим Захаров, Елена Елагина, Иосиф Бакштейн, неизвестный, Сергей Кусков). 1990. Фото из личного архива Иосифа Бакштейна
Уже с конца 60-х годов, когда я только закончил институт, я всерьез начал задумываться над тем, что мне по-настоящему интересно в этой жизни, что для меня важно в творчестве, в профессии. Поскольку мне уже тогда было понятно, что советская наука и философия — вещи достаточно проблемные, мне предстояло самому выбрать какое-то осознанное отношение ко всему происходящему вокруг. В 1962 году я поступал в университет на физфак, но тогда, сейчас, наверное, молодежи это покажется странным, людей моей национальности туда старались не брать. И мне на экзаменах давали специальные задачи, которые невозможно было решить. А я в то время хотел учиться только в техническом вузе. В конечном итоге мне все-таки удалось поступить в Московский институт электронного машиностроения. Он был тогда одним из четырех московских технических вузов куда принимали и евреев. После окончания института меня распределили на работу в «почтовый ящик» (засекреченное предприятие, в качестве адреса у которого указывалось словосочетание «почтовый ящик № X». — Артгид), где я познакомился с Владимиром Александровичем Лефевром (советский и американский психолог и математик, создатель концепции рефлексивных игр. — Артгид). Он был серьезным ученым, занимался различными научными и художественными дискурсами. Мы с ним подружились и через некоторое время перешли вместе работать в Центральный экономико-математический институт. Именно через Лефевра я попал впоследствии в круг Георгия Петровича Щедровицкого. Он был философом и вел подпольные философские кружки, которые я стал посещать. У меня был тогда очень настойчивый интерес к философии, я даже впоследствии поступил в аспирантуру Института философии, а потом защитил диссертацию в этой области.
Еще в школе я познакомился с Александром Меламидом. Мы учились с ним вместе с восьмого класса и дружили с 1959 года. Поэтому когда он и Виталий Комар придумали соц-арт, это было в начале 1970-х, я был в курсе всех их оригинальных художественных идей. Можно сказать, что вся история соц-арта московского периода его существования, то есть до 1976 года, разворачивалась перед моими глазами. Напомню, что в 1976 году Комар и Меламид уехали на Запад, и соц-арт получил уже там дальнейшее международное развитие. Я не переставал с ними общаться, мы перезванивались, и это также помогало мне быть в курсе всех мировых актуальных художественных идей.
В 1973 году я познакомился с Ильей Кабаковым, стал дружить с ним и с его кругом, в том числе с Эриком Булатовым и Олегом Васильевым. Потом, чуть позже, в середине 1970-х в этот круг вошел и Андрей Монастырский. Я сразу понял, что это очень важное и знаковое художественное явление. К тому же здесь присутствовал еще и авторитет самого Кабакова. Я был знаком со многими интеллектуалами, учеными и философами, но могу сказать, что Илья — один из самых умнейших и образованнейших людей, с которыми я когда-либо вообще встречался в своей жизни. Он уже тогда был культовой фигурой, центром всего альтернативного художественного сообщества. В центре внимания у нас были вопросы философии искусства и современной эстетики. Нам было понятно, что отечественное советское искусствознание не предоставляет достаточного количества средств анализа современных художественных произведений. Было ясно, что необходимо иметь в этом деле собственную, альтернативную точку зрения. Мы собирались вместе, постоянно общались, и с течением времени у нас выработалась собственная оригинальная картина мира. Мы активно интересовались международной художественной сценой, послевоенными течениями в искусстве. Конечно, тогда не было интернета, но у людей нашего круга, что было достаточно редким в те годы, было много друзей иностранцев, которые периодически приезжали в Москву и привозили книжки. Я помню, что в 1975 году Меламид дал мне на одну ночь почитать «Философию Энди Уорхола». И я всю ночь читал ее.
Из всех зарубежных течений в искусстве ближе всего нам оказался концептуализм. У нас к тому моменту уже появилось множество всяких совместных проектов и программ. Мы организовывали семинары, конференции, издавали самиздатовские журналы, писали, комментировали работы друг друга. Что-то из этого впоследствии было издано Германом Титовым в его «Библиотеке московского концептуализма».
При всем при этом мне в то время надо было еще и на основной работе работать, чтобы не быть обвиненным в тунеядстве. Я был социологом по профессии, делал стандартные, ничем не примечательные социологические исследования. Это было такое не очень обременительное занятие, оно не было сильно связано с советской идеологией, поэтому совершенно меня не тяготило. За нами, конечно, следили компетентные органы, но не очень. Меня, например, ни на какие допросы и беседы ни разу не вызывали. У нас самих всегда были подозрения, что кто-то из наших общих знакомых сотрудничает с органами. Но это все было на уровне догадок. Никаких реальных действий со стороны власти в отношении нас тогда произведено не было. Мы не занимались активной политической деятельностью и поэтому не заслуживали такого уж пристального внимания. Кого-то вызывали, но это в первую очередь касалось тех, кто делал перформансы в городе и тому подобное.
И надо сказать, что и среди окружавших нас тогда советских еще людей в принципе негативной реакции на нашу работу не было. Было, безусловно, официально искусствознание, которое относилось к нам критически, но все тогда считали его идеологически ангажированным и всерьез не воспринимали. Кстати, заметно было, что авторы разных критических книжек и статей в то время сами очень интересовались западным актуальным искусством и серьезно изучали этот предмет.
Когда появилась реальная возможность устраивать выставки, я стал, наверное, одним из первых отечественных кураторов, которые начали что-то делать самостоятельно на московской художественной сцене. Моя первая выставка в выставочном зале в Пересветовом переулке состоялась в марте 1987 года. Там мы представили работы творческого объединения под названием «Клуб авангардистов» (сокращенно КЛАВА). Это было первое художественное объединение, с которым я начал систематически сотрудничать. Мы сделали потом много выставок. В том числе и за рубежом. Моя первая выставка, которую я курировал не в Москве, была организована мной и Лизой Шмитц в 1988 году в Западном Берлине (имеется в виду выставка «ИсKUNSTво: Москва–Берлин». — Артгид). Тогда, чтобы попасть в Западный Берлин, нужно было лишь получить выездные визы из СССР. Въездная виза была не нужна, так как Западный Берлин тогда считался частью советской оккупационной зоны.
Вообще, когда мы однажды проснулись и узнали, что Советский Союз перестал существовать, нашей первой мыслью было: ну все, мы победили! Оказалось, что все наши поиски, дискуссии, размышления и прочие чаяния были справедливы и в одно мгновения стали крайне актуальными, в первую очередь на Западе. К концу 1980-х — началу 1990-х у нас было уже столько наработок, что мы обычно приходили тогда к нашим западным коллегам с уже конкретными предложениями.
Первая выставка в Америке русского современного искусства состоялась в 1990 году в Бостоне (имеется в виду выставка «Между весной и летом. Советское концептуальное искусства в эру позднего коммунизма» (Between Spring and Summer. Soviet Art in the Era of Late Communism), прошедшая в 1990–1991 году в ряде городов США. — Артгид). Я был сокуратором этого проекта. Это было грандиозное событие, положившее начало реинтеграции русского искусства в международный художественный контекст. Как раз после этого события мы с друзьями пошли и зарегистрировали независимое объединение — Институт современного искусства, который сегодня превратился в Институт проблем современного искусства, с собственной образовательной программой. И мы гордимся тем, что большинство отечественных художников, которые творчески состоялись уже в 2000-е, — это наши выпускники.
