Энергетический обмен

18 декабря 2015 года в Новом музее в Санкт-Петербурге открывается посмертная выставка Ивана Сотникова (1961–2015) — живописца, одного из основателей группы «Новые художники», участника акций и выставок митьков и Товарищества экспериментального изобразительного искусства. В разные годы он работал в области изучения фольклорных знаковых систем, музыки, кино, анимации, журналистики, занимался издательской деятельностью, реставрацией. В 1996 году принял сан священства. С любезного разрешения Екатерины Андреевой, куратора экспозиции в Новом музее, получившей название «Иван Сотников. Живопись XX–XXI веков», мы публикуем ее текст, написанный к выставке, которая продлится до 28 февраля 2016 года.

Иван Сотников. Воздухоплавательный парк. 2007. Холст, акрил. Фрагмент. Собрание Вадима Егорова

Иван Сотников — один из наиболее высокоценимых и глубоколюбимых живописцев Петербурга. Когда он был еще молодым человеком 23 лет, легендарный Владимир Шагин предлагал ему свою картину в обмен на композицию «Чужой» (Homon LTD). За два года до этого события, в 1982-м, Сотников вошел в историю искусства вместе с Тимуром Новиковым через «Ноль объект». Как известно, два друга сфотографировались в отверстии стенда на выставке Товарищества экспериментального изобразительного искусства и назвали фотораму по Малевичу «Ноль объектом». Народной забаве фотографироваться, сунув голову в дыру, например, в «иллюминатор» фанерной ракеты, они придали авангардный смысл — обнуления рутины и перезапуска жизненных систем.

Перформанс не был для Сотникова специализацией в искусстве, но является естественным следствием жизнетворчества. Создатель музыкального инструмента «Утюгон» (тоже вместе с Новиковым) и участник «Медицинского концерта», он мог выставку осматривать не слезая с велосипеда, ходить по улице с сетью на голове, как гладиатор, вырвавшийся с арены (так он то ли возвращался после участия в спектакле «Стреляющий лыжник», то ли наоборот собрался пройтись и зашел на представление, сильно его украсив). А в одной из главных своих акций, которая мало кому известна, он показал, насколько жизнь и арт-практика неразделимы. В 1996-м Сотников был рукоположен и через некоторое время получил приход на станции Рогавка (Новгородская область. — Артгид), где церковь Св. Блаженной Ксении Петербуржской располагалась в бывшей пивной «Голубой Дунай». Там отец Иоанн, вооруженный методом перекомпозиции, первым делом создал звонницу с колоколами из бытовых газовых баллонов, обрезав им днища.

Если по Хармсу, то проход через «Ноль объект» совершается в противофазе к преображению Малевича через «0,10»: происходит возвратный бросок от бесконечного (трансфинитного) через ноль в область по нашу сторону конечного (цисфинитного). В лице Ивана Юрьевича Сотникова фон Штакельберга конечный цисфинитный мир, должно быть, нашел самого любезного и близкого своему сердцу художника. Кто еще умеет так яростно любить наш утлый мир и превращать его в такую интенсивную и прекрасную живописную поверхность? Однажды Георгий Гурьянов с восхищением демонстрировал мне на экране своего айфона новые картины Сотникова: великолепный младенец-Геракл, душащий змей, флаконы с шампунями в ванной, корпуса мобильников сменяли друг друга без иерархий, как вспышки иконосферы, как яркие цветы образной органики.

Однако Сотников — не механический накопитель имиджей жизни, не постмодернистский художник-регистратор, но творческий преобразователь жизненных импульсов в гротескную и величественную, даже в мелочах и маленьких форматах, панораму взаимодействующих энергий. Электрический свет из окон прорезает ночь, как ревущий сигнал электрички («Воздухоплавательный парк»); летит в кадре телерепортажа тяжелый самолет «Мрия» и везет на себе советский космический шаттл «Буран», и становятся эти, кажется, одушевленные машины в небе над землей и облаками символической картиной всего нашего света, каковыми служили когда-то миниатюры часословов. Горящие фары омоновских машин давят пространство («Выборы»). Падает снег на сосны и шатер храма Вырицы, или опускается на этот церковный двор ночь, день за днем, картина за картиной, словно утверждая неизбывность этого пейзажа, в котором душа художника возродилась. Изображения новогодних елок отличаются таким разнообразием форм и эмоций, что один этот сюжет раскрывается как целый theatrum mundi.

Этот театр, что важно, — всегда художественный, осуществляющийся в области живописи, где сюжет — это взаимодействие света и объема. Неслучайно при всей склонности к гротеску в любимом мотиве освещенных ночных окон Сотников не изображает обитателей этих пространств, его влечет свечение словно бы пустых в темноте фасадов. В обеих сферах своей живописи, картинах с натуры и картинах из головы он парадоксально своеобразен и одновременно традиционен; он современен, но изначально пребывает внутри искусства. В пейзажах и натюрмортах он стремится быть продолжателем живописи так называемого третьего пути советского искусства: Георгия Рублева, Юрия Васнецова, Владимира Гринберга, Владимира Лебедева, Николая Лапшина, Владимира Шагина. Все эти художники двигались своими тропами промеж идеологий авангарда (конструктивизма) и соцреализма, упорно неся веру в живопись как в то единственное, на чем держится жизнь. В «концептуальных» сериях («Машинки», «Компьютерные игры», «Снежинки», «Елы» и т. д.) Сотников держит ориентацию на искусство народное. Так, машинки-иконки компьютерных игр обретают статус современных пиктограмм, подобно солярным знакам в традиционном искусстве. Ориентируясь на художественную традицию, Сотников не уходит в историю, в прошлое, поскольку форма-фактура для него — часть сегодняшнего органического мира, который отовсюду берет свои краски, запуская циклический обмен между растениями и закатами, вышивками и резьбой (каменными рельефами в черногорском городе Котор, например), картинами и снова лесами и рассветами.

Об эволюции живописного экспрессионизма Сотникова лучше всех сказал его соавтор по «дикой живописи» Олег Котельников: в 1980-е «он это ногой делал, а сейчас руками» (цитирую по статье Глеба Ершова «“Битвы с белочкой” Ивана Сотникова»^[1]). «Новые художники» и сам Котельников делать ногой перестали около 1987 года. Те, «кто вчера писал шваброй и веником», по словам Новикова, переключились на трафареты и ручное творчество. Рисовать ногой — это как смотреть затылком, владеть живописным ушу. Когда такой навык доведен до автоматизма, пора вернуться к традиционному рисованию. Сотников редкий мастер органического экспрессионизма: его творчество обладает единством живой картины и напоминает мне спящий вулкан. На склонах располагаются прекрасные пейзажи, а в жерле бьется огненная лава, и в наши дни ее температура и давление отнюдь не ниже, чем это было в 1980-е. Теперь его картины «Смертельный номер», «Георгиевский сервиз», «На Сестрорецком Разливе» — одни из очень немногочисленных истинных исторических свидетельств нашего времени.

Мало кому удается в жизни то, что удается отцу Иоанну, думала я, как-то раз наблюдая за тем, как он, вернувшись со службы, штурмует дверь своей мастерской, упорно бубня себе в бороду: «Ай кэн гет ноу». Как известно, исполнение именно этой песни приносит наибольшее чувство счастья слушателям The Rolling Stones. Вот способ жить живописца: не останавливаться в поиске удовлетворения, раз за разом вторгаясь в войну Земли и Неба, жизни и смерти и представляя линию фронта — самостояние в просвете бытия — такой притягательной.