Сьюзен Сонтаг. Сознание, прикованное к плоти. Дневники и записные книжки 1964–1980. М.: Ad Marginem, 2014
Дневниковые записи Сьюзен Сонтаг о посещении Венеции с Иосифом Бродским и визите на Биеннале диссидентов, состоявшейся в 1977 году.
Сьюзен Сонтаг. Франция, 3 ноября 1972. Фото: Jean-Regis Rouston/Roger Viollet. Источник: spectator.co.uk
В 1977 году в Венеции состоялась Биеннале диссидентов. Историк искусства Николай Молок в книге «Русские художники на Венецианской биеннале. 1895–2013» писал об этом событии: «В годы президентства Карло Рипа ди Меана Венецианская биеннале стала в большей степени политическим институтом. Это проявилось уже в 1974-м, когда вся выставка посвящена событиям в Чили. Но еще больше — в 1977-м, когда в Венеции открылась внеплановая Биеннале диссидентов, посвященная модной в интеллектуальных кругах Европы теме инакомыслия. Подготовка выставки вызвала скандал — как внутриитальянский (с критикой на социалиста Рипа ди Меана обрушились в первую очередь коммунисты), так и международный. 25 января 1977-го в газете Corriere della Sera вышло большое интервью с Рипа ди Меана, в котором, в частности, президент сообщал о том, что биеннале планирует выставку, посвященную диссидентской культуре в СССР и странах Восточной Европы. Реакция СССР последовала незамедлительно. 5 февраля газета “Известия” опубликовала статью своего римского корреспондента “Венецианская метаморфоза”, в которой президент биеннале был обвинен в “сомнительном поиске ренегатов в той или иной социалистической стране”, в “плохо замаскированной идеологической диверсии”, а также в “подрыве” Хельсинкских соглашений.<...> Давление СССР было столь велико, что Рипа ди Меана был вынужден на время покинуть пост президента, а Биеннале диссидентов перенесли с лета на осень. <...> Тем не менее 15 ноября Биеннале диссидентов открылась. На вернисаже были Иосиф Бродский, Андрей Синявский, Юлия Кристева, а также многочисленные европейские и американские интеллектуалы <...> За месяц работы выставку посетило 220 тысяч человек».
Среди них была писательница и критик Сьюзен Сонтаг. Она находилась в Венеции вместе c Иосифом Бродским — их связывала большая дружба, и сын Сонтаг и редактор ее дневников Дэвид Рифф в предисловии к изданию уточняет, что это были «единственные за всю ее жизнь сентиментальные отношения с равным». Этому визиту — длиной в неделю — посвящено несколько страниц в ее дневнике. С любезного разрешения Музея современного искусства «Гараж» мы публикуем эти записи, вошедшие во второй том «Дневников и записных книжек» Сьюзен Сонтаг, русский перевод которых в июне 2014 года увидит свет в рамках совместной издательской программы Музея «Гараж» и издательства Ad Marginem.
4/12/1977, Венеция [СС посетила Венецианскую биеннале]
Ясный день, очищающий холод — ночь пала рано — никогда я не видела Венецию более прекрасной.
[Итальянский писатель Альберто] Моравиа встретил меня в аэропорту; как раз в это время улетал [британский поэт и друг СС] Стивен Спендер. Обед в обществе [французского поэта и эссеиста] Клода Роя + Лоле Беллон [французской актрисы и драматурга] + Дьёрдя Конрада (венгерского писателя) в отеле «До Поцци», после часа, проведенного в [кафе] «У Флориана». Иосиф читал стихи в «Театро Атенео» с девяти до одиннадцати вечера. Когда он встал с места и стал читать, у меня мороз пошел по коже. Он читал нараспев, он рыдал; он был великолепен. «Борис Годунов»; григорианский хорал; еврейский плач. Потом второй обед, с Иосифом, и прогулка. Затем в «Отель Европа», впервые, в два часа. Звонила Н[иколь]!
Главной темой (?) Ницше был гений. Он знал, что такое гений; он понимал его гордыню, его эйфорические состояния, его манию величия, его чистоту, его безжалостность. Он ввел его в теорию истории. (Позже немцы ввели его в политику.) Он считал себя гением, но в отличие от Шекспира и Микеланджело не создал шедевра. [«Так говорил] Заратустра» — его худшая книга. Это китч. Величайшего Ницше нужно искать в его эссе, преимущественно фрагментарных.
Два типа писателей. Тот, который считает, что нет ничего кроме жизни, и стремится описать все: падение, битву, роды, скачки. Таков Толстой. И тот, который видит в жизни своего рода полигон (неизвестно для чего — для того ли, чтобы понять, сколько мы можем вынести удовольствия + боли или что есть удовольствие + боль?) и стремится описывать только существенно важные вещи. Таков Достоевский. Две взаимоисключающих возможности. Неужели после Д. можно писать как Т.? Задача в том, чтобы стремиться к Д. — достичь такой же духовной серьезности + затем идти дальше.
Толстой, заметим справедливости ради, осознавал, что не все так ладно. Поэтому в конце концов он пришел к отрицанию своих великих романов. Он не мог удовлетворить собственные духовные потребности как художник. Поэтому он отказался от искусства ради действия (духовной жизни). Д. никогда бы не стал отвергать свое искусство из нравственных побуждений, так как знал, что через искусство можно достичь духовных высот.
Идеи — только они и значимы. За идеями следуют [моральные] принципы. Человек либо серьезен, либо нет. Нужно быть готовым к самопожертвованию. Я не либерал.
Что-то не так с идеей «диссидентского» искусства. Таковым искусство нарекают власти. Абстрактное искусство считается диссидентством в СССР, в США у него репутация искусства для больших корпораций; в Польше его терпели, даже считали модным на протяжении двадцати лет. Нет ничего спорного в вопросах содержания (?) или стиля, например абстрактного или фигуративного.
Здесь, на Биеннале, не ведется круглых столов или дискуссий. Только доклады — не скоординированные друг с другом, оттиски, полученные на ротапринте, раздают в ту же минуту, как закончился доклад.
Солженицын — писатель действительно эпического размаха; при этом стиль его совершенно эклектичен (он пользуется языком XIX века, «партийным» языком и т. д.). Смешивает жанры: роман соц[иалистического] реализма, эссе, сатиру, тираду, философский роман в духе Достоевского. Его величие объясняется масштабом.
Анекдот о Фиделе [Кастро], который обращается к большой толпе после революции, призывая людей вернуться к работе + строить социализм. «Trabajo si, rumba no» [«Работа — да, румба — нет»]. Толпа ревет в ответ: «Trabajo si, rumba no. Tra-ba-jo si, rum-ba no. Tra-ba-josi, rum-ba-no».
Иосиф: «Цензура полезна для писателей. По трем причинам. Во-первых, она объединяет всю нацию в сообщество читателей. Во-вторых, она выстраивает перед писателем стену, барьер, который нужно преодолеть. В-третьих, она усиливает метафорические свойства языка (чем жестче цензура, тем более эзоповым должен становиться язык)».
Положение евреев в коротеньком анекдоте. А. Дают приказ убить всех евреев + всех цирюльников. Б. За что цирюльников?
5/12/1977
...
Дьёрдь Конрад невероятно похож на Якоба [Таубеса] — увидев его впервые вчера днем, я ощутила притяжение + отвращение; а сегодня утром, во время позднего завтрака вдвоем «У Флориана» (позже к нам присоединился Иосиф), я вдруг узнала — ну конечно же — что он тот самый мужчина, с которым у Сьюзен [Таубес] был роман во время ее пребывания в Будапеште в августе 1969 г.
В два утра шла пешком от «Локанда Монтин» к Академии, потом через мост, по Кампо Санто Стефано, обратно в гостиницу: легкий снег, безмолвие, пустынные улицы, туман, обжигающий холод —неизбывная красота. Будто дышишь чистым кислородом.
...
Итальянская фраза, описывающая ощущение, когда тебя лапают — «la mano morta» [«мертвая рука»].
Влияние [французского писателя русского происхождения] Бориса Суварина на Симону Вейль. В 1934 г. Суварин написал книгу, в которой развенчивал Сталина: Мальро, редактор в «Галлимаре», отверг рукопись со словами: «Vous et vos amis avez raison, Souvarine, et je serai de vos cotes quand vous etes les plus forts». [«Вы и ваши друзья правы, Суварин, и я буду на вашей стороне, когда вы окажетесь сильнее».] (Книга была опубликована во Франции только в 1938 г.)
[На полях:] Три зла — женоненавистничество (сексизм), антисемитизм и антиинтеллектуализм — с которыми я сражаюсь.
Диссидентство — это вопрос отношения (а не относительности).
Иосиф: «Мне все время хочется плакать».
Узники в лагерях [в советском ГУЛАГе] много говорят об абсолютных величинах — совершенно пустячных. Величайшая ебля в мире. Металл, которым можно перепилить любую тюремную решетку (полоска металла в подметках туфель, которые производили в 1950-х). Обратная сторона бессилия.
[Павел] Филонов — русский художник двадцатых годов (творил до середины века), которого Иосиф ставит выше Татлина, Эль Лисицкого и т. д.
Русские конструктивисты двадцатых годов: хорошо… и все же. Индустриальный нарциссизм.
Художник должен быть достаточно профессиональным, чтобы все делать хорошо.
Писатель-эмигрант из Восточной Европы. Здесь, на Западе, ему ничто не угрожает, но все враждебно.
Иосиф: «Затем я осознал, что я есть. Я — человек, воспринявший понятие индивидуальности буквально». Вновь эта онегинская черта в нем.
«Отвага» — это слово, которое можно использовать только в третьем лице. Нельзя сказать: «Я храбр / отважен». Так говорят о нем или о ней. Это слово относится к поступкам, оно служит для истолкования поведения другого. Оно не приспособлено для описания субъективного состояния. «Страх», напротив, относится к первому лицу. Мы говорим / чувствуем: «Я боюсь».
Многим русским удается выехать благодаря браку с евреем (еврейкой). Сегодня в Советском Союзе евреи — это средство передвижения.
6/12/1977
Запах мокрого камня. Дождь. Плеск воды о fondamenta [набережные]. Мирный стон отходящего от причала vaporetto [водного трамвайчика]. Туман. Звук шагов. Семь гондол, как черные вороны; пришвартованы вдоль узкого канала, покачиваются, колышутся.
Полезны только негативные идеи. «Идеи — это средство передвижения. Меня заботят только те идеи, которые служат транспортом».
Автор чувствует: «Я написал плохой рассказ»; но не чувствует: «Я написал хороший рассказ». Такое суждение выносят другие. Самое большее: «Я написала недурную книгу»… То же относится к отваге. Мы не думаем: «Я вел себя храбро». Мы думаем: «Мне не было страшно». Или по меньшей мере я не выглядел испуганным. Я не поддался страху.
Он [Клод Рой] устал. Он всех знает и всех видел.
Поэт-изгнанник [Бродский], родившийся в Ленинграде, в одиночестве шагает по мокрым, пустынным улицам в два часа ночи. Это «немного» напоминает ему о Ленинграде.
Я не была единственным ребенком в семье, пусть даже мне иногда так кажется. Поэтому нарциссизм моей матери, ее отсутствие в моей жизни, неспособность воспитывать детей нанесли мне меньше ущерба, чем могли бы. Я видела, что подобное отношение даже в большей степени распространяется на мою сестру. Я не воспринимала все «лично». Я могла бы сказать: у меня такая мать. То есть я не стала бы говорить: она дурно со мной обращается, она не любит меня, потому что я не обладаю (такими-то качествами). С раннего возраста я научилась быть «объективной».
Если я поняла что-то до конца, вещь для меня умирает. Быть дома — означает знать (на каждом повороте) все то, что возможно. У событий есть подложка, подушка возможного. Мы повернули за угол, и ничто нас не удивляет.
Вместо «диссидентского искусства» — «санкционированное» или «несанкционированное» искусство?
Всякий политический язык ведет к отчуждению. Политический язык, как таковой, — враг. (позиция Иосифа)
Мир, в котором диссиденты повсюду, причем они свободны. Или же мир, где в диссидентстве более нет необходимости (то есть благое общество). Таковы два подразумеваемых идеала — вполне противоположные друг другу.
...
7/12/1977
Мне подумалось, что мы называем нигилизмом (теперь). Какое мышление не ведет к нигилизму?
Все говорят о правах (права человека и т. д.)...
...Есть только социальное мышление (приятие «общества») или индивидуализм — глубоко асоциальный взгляд на мир.
Везде одинокие фигуры (многие из них невзлюбили бы друг друга), защищающие асоциальную позицию. Оскар Уайльд. Беньямин. Адорно. Чоран.
Это правда, что в последние годы жизни Беньямин пользовался «коммунистическим» языком, так что нам это представляется странным. Но это потому, что он погиб в сороковом. В последние годы его жизни коммунистический язык вновь обрел авторитет ввиду борьбы с фашизмом (то есть с признанным «врагом»). Если бы Беньямин прожил так же долго, как Адорно, [он], вер[оятно], стал бы таким же асоциальным, разуверившимся в левизне человеком, как и Адорно.
(Обедала с Иосифом + Роберто Калассо, директором миланского издательства «Адельфи Паблишерс». Ланч — с [польским театральным критиком] Яном Коттом + [исследователем русской литературы] Виктором Эрлихом. Завтракала с [швейцарским журналистом] Франсуа + Лилиан Бонди.
Роберто Калассо рассказывал о недавнем представлении Джона Кейджа в Милане — два с половиной часа бессмысленных слогов, взятых из текста Торо — перед залом в 2000 человек в «Лирико», крупнейшем театре в Милане. Почти линчевание. Все началось через 20 минут. В какую-то минуту на сцене было сто человек — кто-то надел Кейджу на глаза повязку, затем снял.
Никто не ушел. А Кейдж так ни разу и не шевельнулся, продолжил читать глядя на стол, стоявший на сцене. Все аплодировали. Триумф.
Кейджу хочется поместить некую пустоту посреди всего смысла [На полях СС вновь пишет — «смысл» — и ставит восклицательный знак.] Он не музыкант, а гениальный разрушитель. Пустая клетка[1].
•
В отсутствие цензуры писатель незначителен.
Поэтому не так-то просто выступать против цензуры.
•
Нелинейная идея.
•
Риторика коммунизма + нигилизма. Люди, которые хотят быть добрыми + [люди], которые хотят быть дурными, идут в одном направлении.
Не правы были и Маркс, и Фрейд. Прав был Мальтус. Что бы ни случилось, впереди нас ждет еще более репрессивное общество… Люди XIX века не узнали бы общества, в котором мы живем сегодня.
•
...
Туман. Стою перед Музеем Коррера, вглядываясь в пьяцца Сан-Марко, и не различаю собора. Новая, сюрреалистическая Венеция в тумане: разделенная на сегменты, а затем воссозданная, причем «дальние» части оказались опущены (некоторые части отсутствуют).
8/12/1977
Духовные упражнения: погружая идеи в тело. Делая тело частью собственных инстинктов. Невозможно быть буддистом или индуистом, не изменив своей психологии.
•
Наводнение. Доски на пьяцца Сан-Марко. В каналах вода зеленее, более прозрачная. Ступеньки под водой. Вода колышется, перекатывается, лижет, плещет в камень.
Различие между жестокостью и гнетом. Нацисты возвели жестокость в ранг института — вознесли зло на пьедестал (мертвая голова в символике СС) — изувеченные тела, жертвы, замученные во имя политики / принципа. Ничто в истории не сравнится с Аушвицем по жестокости и бессердечию. Однако сталинистский режим более репрессивен, так как он более политизирован. Меньше пространства для частной жизни. Риторика добра, а не зла.
«aria fritta» = обожженный воздух (путаница)
Т. С. Элиот: судить об искусстве согласно религиозным нормам + о религии согласно эстетическим нормам — быть может, в этом и состоит применение лучших из доступных нам критериев.
[На полях:] «Они становятся метафорами».
...
Священная природа слова
[Осип] Мандельштам был одним из величайших прозаиков XX века — он стоял бы среди великих авторов столетия, даже если бы не написал ни строчки стихов. «Ни слева, ни справа, но из внеземного места…»
•
[Внесено из записей, помеченных 8 декабря 1977 г.]
1713
В начале 1940-х гг. Андре Бретон позвонил Мейеру Шапиро, чтобы спросить у него, был ли трактат Ньютона о свете опубликован в 1713 г.; был страшно расстроен, когда Шапиро ответил отрицательно. Хотел поставить дату на картину в качестве подписи.
Шапиро знал, собирал картины [немецко-американского художника] Яна Мюллера (ум. в 1958 г.).
...
•
9/12/1977
Отличная тема для романа: искушение (развращение) благом. Коммунизм. Кто станет Солженицыным «clercs communisants» [«коммунизанствующих клерков»] Запада?
Паунд > Лоуэлл. Поэзия должна отражать все, что приходит в голову.
•
Посещение Ольги Радж [спутницы Эзры Паунда] вместе с Иосифом — между 5 + 8 часами вечера — Сан-Грегорио, 252 (близ собора Салюте).
Элиота Ольга Радж называла не иначе как «опоссумом…» Говорила, что Паунд не раскаивался и не клял себя в последние годы жизни, после освобождения из лечебницы св. Елизаветы… Глаза у нее чуть увлажнились, она помолчала (только раз за весь вечер) и произнесла: «Знаете, Эзра был прав. Он был прав. Слишком много сейчас демократии. Слишком много свободы слова…» Сказала, что [американская писательница] Натали Барни [на полях: была знакома с Джуной Барнс] прожила большую часть войны в Рапалло как гостья Паунда… В крошечной гостиной у нее большой бюст Паунда работы [Анри] Годье-Бржеска (на полу) + карандашный портрет Паунда, выполненный Уиндемом Льюисом… Она настоятельно говорила о том, что у Паунда «еврейское имя», и он не стал его менять — «с самого начала, с первой же книги он подписывался — “Эзра Паунд”, а не “Э. Лумис Паунд” или “Лумис Паунд”», и что Лумисы — хороший род («Загляните в Нью-Йоркский светский календарь; там много Лумисов»). «Библейское имя» — сказала я. «Все правильно, еврейское имя. Так если бы Эзра был антисемит, он ведь не стал бы сохранять еврейское имя, правда?».
У нее английский акцент. То и дело повторяла — «Capito?» [«Ясно?»].
«...Я — точно старый мореход», — сказала она, когда мы стояли в дверях. Иосиф + я, уже в пальто, простояли в прихожей еще четверть часа, пока она говорила без умолку. «Так, о чем же эта сказка? Ах да, о мертвой птице?» Заключительная строка, которую она, должно быть, произносила множество раз.
Синявский вывез из Советского Союза не только семью, но и сотни книг и даже черного пуделя Матильду. Его жена несколько раз возвращалась в страну. Была заключена некая сделка.
Посвящение на экземпляре сочинений Кэла — черта, проходящая по имени «Роберт Лоуэлл» на титульном листе, и подпись ниже: «Эзре, с любовью и восхищением, больше чем к кому-либо». КЭЛ
•
Новый вид деятельности: внештатный фармацевт.
Каждый век (эпоха) изобретает собственных благородных дикарей. В наше время таковые живут в странах третьего мира.
[Рядом с этой записью — вертикальная черта:] Иосиф: «Ахматова говорила: “В молодости я любила архитектуру + воду; нынче я люблю землю и музыку”».
Скрип причалов вапоретто слышится по ночам, когда корабль разгружается. Гуление чаек на воде. Запахи сырости. Левая стена базилики, черно-белая, то есть ее видно лучше + резче ночью, чем днем. Днем видно слишком много. Ночью чувства обостряются.
Кальвин был аристократом духа. Мне нравится его вертикальность. Лютер был жлоб. Он даже не разбирался в том, что подвергал уничтожению.
[Карло] Рипа ди Меана [директор Венецианской биеннале] (с полуулыбкой): «Как вы знаете, итальянцы не пьют львиный сок на завтрак».
Говоря, что мне ненавистна тупость, я подразумеваю, что в действительности не выношу духовную пошлость. Но сказать это было бы пошло.
10/12/1977
Читаю «Малон умирает» [Беккета]. Вот проза, способная изменить жизнь — то есть то, как мы пишем. Возможно ли после прочтения такого продолжать писать по-английски так же, как прежде?
Дьёрдь Конрад: «L’ecrivain qui a des positions militantes est un masochiste: il se prive de ses propres dons» [«Писатель, стоящий на воинственных позициях, — мазохист. Он лишает себя собственного дара».]
Мои политические позиции: сплошные против. Я против (1) насилия и, в частности, колониальных войн и империалистической «интервенции». Прежде всего, против пыток. (2) Половой и расовой дискриминации. (3) Разрушения природы и ландшафта (мысленного, архитектурного) прошлого. (4) Всего, что препятствует или подвергает цензуре {передвижение людей, искусства, идей.
{транспорт
(Если я и выступаю за что-то, так это — просто — за децентрализацию власти. За плюрализм.)
Вкратце, классическая либертарианская / консервативная / радикальная позиция. Я не могу быть никем больше. Мне не следует желать быть никем больше. Меня не интересует «строительство» нового общества или принадлежность к политической партии, неважно какой. Нет никакой причины, по которой мне следовало бы пытаться отнести себя к левым или правым — или думать, что мне следует так поступить. Это не мой язык.
•
Я чувствую себя виноватой, когда я не пишу, то есть не пишу «достаточно». Почему? В чем эта «вина»? Иосиф говорит то же о себе. Почему вы чувствуете себя виноватым, спросила я. «Потому что раньше я писал двадцать хороших стихотворений в год. Теперь только семь — десять, хотя по большей части они лучше, чем то, что я писал прежде».
Я упрекаю Иосифа за то, что он устраивает номера а-ля «Ниночка» [Комедия Эрнста Любича 1939 г., в которой Грета Гарбо исполнила роль советского агента]. (Какой из углов комнаты — мой? [Парафраз реплики из фильма] И т. д.)
Рипа ди Меана: «У интеллектуалов в Европе роль “Табаско”». Их с неизбежностью притягивают радикальные позиции.
Враг — это следующая мысль: все проблемы в конечном счете имеют политическое свойство. Следовательно, разрешать их надлежит политическими средствами.
•
«Ничто не сохраняется в неизменной форме» ([французский литературный критик марксистских взглядов] Пьер Машери). До недавнего времени основной формой пребывания древнегр[еческого] искусства в западном обществе был господствующий идеал, сохраняющий, согласно Марксу, «значение нормы и недосягаемого образца».
[Нижеследующая запись взята в рамку:] Искусство на Западе: некогда нежеланный, а ныне признанный телескоп, обращенный внутрь себя.
•
В XVII + XVIII вв. греческое искусство служило, по существу, «достижимым» образцом. В эпоху промышленной революции оно стало приобретать качества недостижимого («идеала»). Нынче антиков вытеснило изучение национальной литературы. «Прибежищем целостности стала литературная критика» ([английский критик и историк] Перри Андерсон).
•
Формалистский метод: подходит для несведущих, безразличных к истории людей. Такова, в частности, притягательность этого подхода в настоящем. Не нужно быть «ученым», чтобы понять литературный текст или картину, нужно лишь обладать разумом. Нужно лишь само произведение.
Примечания
- ^ Каламбур, основанный на звучании фамилии Кейдж. Cage — клетка (англ.).
