Ошиблись музеем, или Артистичная физика
В один прекрасный день меня осенило, что мы слишком часто водим ребенка смотреть на искусство и слишком редко — куда-то еще. За новыми знаниями о мире мы отправились в открывшийся в марте Музей занимательных наук Экспериментаниум, созданный одновременно по образцу Дома занимательных наук Якова Перельмана (1935) и современных западных научно-популярных музеев. Результат оказался неожиданным: вместе с законами физики нам само собой открылось новое измерение contemporary art.
Йеппе Хайн. Следуй за мной. 2009. Бристоль. Полированная нержавеющая сталь, алюкобонд. © mira66 (via flickr.com)
За последние годы мы уже привыкли наблюдать в огромных промышленных помещениях, небрежно покрашенных белой краской по грубому кирпичу, всяческие объекты, скульптуры, перформансы и инсталляции. Поэтому производственный цех машиностроительного завода «Знамя», нашпигованный разнообразными «штуками» (всего их более 200), мгновенно был прочитан моим сыном Левой как новая галерея. Надо сказать, я тоже была почти готова обмануться.
Казалось бы, сходство чисто внешнее, совершенно поверхностное. Ан нет. На самом деле таков характер не столько пространства, сколько самих объектов, в большинстве своем заточенных под постижение физики начального уровня (плюс немного анатомии, метеорологии и др.). Неспроста же, в конце концов, художники Сергей Денисов и Владислав Ефимов в 2005 году были номинированы на «Инновацию» за работу «Занимательная физика». Инсталляция была создана для фестиваля «Современное искусство в традиционном музее» и представляла собой ни больше ни меньше чем фото-видео воспроизведение опытов из знаменитой книги Перельмана и сопроводительные тексты оттуда же.
Наблюдать за тем, как Лев пытается разграничить искусство и не-искусство, было очень любопытно. Сначала он решил, что все это арт, «потому что в музее, а в музее обычно искусство показывают». Но потом отверг эту версию, поскольку все можно трогать (даже терзать) и каждый экспонат позволяет «понять, как что-то устроено». После некоторого размышления ребенок заметил, что искусство тоже заставляет узнать нечто новое, но это «нечто» — совершенно неопределимое.
По сути дела, рассуждения Льва, если расписать их подробно, были вполне в духе Бориса Гройса 1996 года разлива: «Первое, с чем вы сталкиваетесь, входя в музей, — это с известного рода террором. <…> То есть искусство начинается с табуирования определенных операций, причем тех самых операций, которые ведут к дальнейшему изучению, исследованию объекта. <…> Можно сказать, что в основе музеалиации, в основе выставленности предмета созерцания лежит некая травма. Объект травматизируется, он раскалывается изнутри на то, что можно видеть и на то, что принципиально видеть нельзя. Хотя кажется, что с объектом ничего не происходит, но условия созерцания его фундаментально трансформируют. Раскалывают его на медиальную часть, которая нам что-то сообщает, которую можно видеть, и другую часть, которую можно назвать носителем этой медиальности, которая от нас скрыта. <…> Таким образом, мы можем описать процесс порождения искусства как процесс табуирования, как установку запрета, фрустрирования и блокирования... нашего желания, если угодно» (Что такое современное искусство? Митин журнал, № 54 (зима 1997). С. 253–276).
Водораздел худо-бедно наметился, но ощущение «мы видели это в галереях» не прошло. Благо не одни Денисов с Ефимовым вдохновлялись веселой наукой. Игра «посмотри на объект, вспомни похожее произведение» началась сама собой.
Экспонат «Экспериментаниума»: порезанное на горизонтальные «ленты» зеркало, которое закреплено посередине небольшого стола. Люди, сидящие друг напротив друга, видят одновременно кусочки себя и кусочки собеседника и при небольшой сноровке могут «собрать» новую особу интересной наружности.
Кстати, возможно, именно этот милый фокус взяли на вооружение книжные художники и дизайнеры, создавая целые тома забавной мешанины из сборно-разборных лиц.
Экспонат «Экспериментаниума»: зеркальный лабиринт, небольшой по площади, но зато с отражающими всё и вся стенками-перегородками от пола до потолка. Надолго заблудиться в нем невозможно, но вот несколько раз как следует налететь на стену — вполне реально, тем более что вход и выход задергиваются темными занавесками, а подобие освещенности создается лишь малюсенькими тусклыми красными лампочками.
Произведение искусства: «Спиральный лабиринт» Йеппе Хайна, который можно было увидеть на последней Московской биеннале. Именно его нам напомнили названные выше зеркальные конструкции в совокупности. Надо сказать, на наш взгляд, лабиринт Хайна с треском проиграл «чудесам» из «Экспериментаниума». Чистой зрелищности в нем было меньше, как «аттракцион» он работал хуже, а никаких дополнительных смыслов нам в нем обнаружить не удалось.
Впрочем, как показал поиск в интернете, это просто не галерейная вещь. В виде стационарной инсталляции среди дерев в Аняне, в 20 километрах от Сеула, в Чизвик-парке в Лондоне или в садах Бристольского университета подобный объект, судя по картинкам, выглядит эффектно. Как паблик-арт это прекрасно работает. Кстати, зеркальным лабиринтом Хайна руководство IKEA планировало украсить площадку напротив «Мега — Теплый Стан». Если вдруг — мы обязательно поедем за новым материалом для сопоставлений.
Экспонат: шарик на воздушной струе. Нехитрая установка, состоящая из ветрогенератора и легкого надувного мяча и демонстрирующая сформулированный в 1738 году принцип Даниила Бернулли: «В струе жидкости или газа давление велико, если скорость мала, и давление мало, если скорость велика». Шар уверенно болтается в воздухе, и если легким движением руки его вывести из воздушного потока, он не упадет, а ловко вернется в исходное положение — давление воздуха вне потока стремится вернуть шарик обратно. По этому принципу работают пульверизаторы, аэрографы, карбюраторы. И по нему же два подвешенных в воздухе шара, если подуть между ними, не удаляются друг от друга, а, напротив, сближаются.
Произведение искусства: «История боли» Деймиана Херста (видели в 2009 году в киевском PinchukArtCentre на персональный выставке Херста «Реквием») и «Война миров» Аннет Мессаже (в том же году была показана на 3-й Московской биеннале в «Гараже»).
Интересно, что когда в 2009 году Мессаже в рамках триеннале La Force de l’Art могла сама выбрать во французской столице помещение для демонстрации инсталляции, она отдала предпочтение Дворцу открытий — Парижскому музею науки, который появился на свет в 1937 году как экспозиция нобелевского лауреата по физике Жана Батиста Перрена в рамках Всемирной выставки, и постепенно превратился в центр, популяризующий научные открытия в области физики, химии, астрономии, биологии, математики и геологии. Вышел, помимо всего прочего, оммаж занимательной науке.
Экспонат: симулятор торнадо. В пояснении к экспонату говорится, что установка состоит из генератора пара и вентиляторов. В центре воронки воздух поднимается вверх и раскручивается, а вне торнадо — опускается обратно вниз; в природе торнадо возникает при контакте теплого и холодного воздуха, причем нужна очень существенная разница температур.
Произведение искусства: Аниш Капур, «Вознесение», которое мы видели в церкви Сан-Джорджо Маджоре в рамках Венецианской биеннале нынешнего года.
Для российского зрителя установка с прирученным торнадо — вещь крайне экзотическая. Однако, как оказалось, учебные кабинки не только давно демонстрируются в американских и европейских музеях, но и продаются на просторах интернета (200–300 долларов — и покоренная стихия у вас дома). Еще проще найти инструкцию по самостоятельному изготовлению ящика с вихрем. Под одной из подобных инструкций стоит копирайт американского инженера Уильяма Дж. Бити (1996), причем он уверяет, что впервые создал такую установку совместно с климатологом Дугом Смитом еще в 1988 году для полупостоянной научной экспозиции в Бостоне. Так что Капуру за вдохновением достаточно было сходить в просветительское учреждение по месту жительства (в Музей естественной истории в Лондоне) или заглянуть в сеть.
Радость узнавания при виде экспоната пришла ко Льву моментально («Наверное, это тот же художник сделал!»), и он наотрез отказывался признать именно эту установку не-артом. Даже по возвращении домой ребенок упорно твердил, что вихрь, в отличие от всего остального, — произведение искусства, потому что, во-первых, с ним никто не производил никаких познавательных манипуляций, все просто смотрели, а во-вторых, рядом не было таблички «как все это устроено» (сын ее просто не заметил).
Казалось бы: ну и что? Какова мораль? А мораль такова, что с возникновением «Экспериментаниума» у нас — и у детей, и у взрослых — наметился новый контекст для восприятия современного искусства или, по крайней мере, определенного его сегмента. То есть, конечно, в Москве была «Игротеха» Политехнического музея, какие-то из экспонатов стоят в обновленном планетарии, но это совсем другой масштаб (да и уровень разрешенного «вандализма» куда ниже). В Америке и Европе музеев занимательной науки сотни, их сложно игнорировать — это такой чернозем, из которого много что растет. Художник весело заигрывает со школьной физикой и шуткует на тему законов мироздания, а мы-то и не знаем, видим только «штучку». Но если похожая штучка уже была видена в другой среде, если знаешь примерно, как она устроена, — произведение уже не производит такого «wow-эффекта», и легче оценить то дополнительное усилие, которое сделал художник, чтобы превратить нечто в арт. Начинаешь присматриваться и искать «добавочную стоимость». То есть в теории такие вот «детские» музеи науки должны повышать критичность зрителя к произведениям современного искусства и увеличивать ценность продуманных экспозиционных решений. А то ведь и наши дети, и мы часто слегка напоминаем индейцев, впервые увидевших яркие стеклянные бусы.
