Лучшие выставки Москвы-2013

Есть классическая байка про основателя первой академии живописи Аннибале Карраччи. В его мастерской работали два ученика, Гвидо Рени и Доменикино. Писали две доски на сюжеты из жития св. Андрея. Как-то раз к Аннибале зашел друг и спросил, чья картина лучше. На что Аннибале, любитель парадоксов, рассказал, как в мастерскую вошла старуха с внучкой. У одной картины она стояла молча. Зато у другой начала многословно рассказывать, где и что происходит, кто с кем в каких отношениях и так далее. На прямой вопрос Аннибале не ответил, и долгое время его биографы и позднейшие комментаторы считали, что лучше та картина, которая вызывает у зрителя излияние экфразиса (а именно — картина Доменикино). Вопрос, что нравилось Аннибале, остается дискуссионным. В моем списке почти все выставки вызывали немоту, и ссылки на соответствующие статьи в основном месте работы не должны вас обманывать: почти каждый раз интерпретация и формулировки были, перефразируя Сьюзен Сонтаг, тяжелейшей работой «против интуиции». С авторами других важных выставок (или с произведениями на этих выставках) я до сих пор нахожусь во внутреннем и внешнем, если можно так выразиться, диалоге, но они-то как раз в этот список и не попали. В общем, легко говорить о том, о чем легко говорится, но перед вами — не тот случай.

 

 

В связи с великолепным «Азоем» воронежца Ильи Долгова вспоминается эпизод из балабановского «Брата-2», где главный герой, Данила Багров, поднимается по бесконечной манхэттенской пожарной лестнице и бубнит детский стишок: «Я узнал, что у меня есть огромная семья...». Сочетание четкой железной конструкции и стихов из учебника для первоклассников близко ощущениям от «Азоя». Вдохновившись актуальной нынче темой слияния технологии, экологии и человеческой культуры, Долгов придумал историю про азоидов — существ с ДНК из железа и органики одновременно, пронизывающих наш мир и являющихся нам через различные найденные объекты и метафоры. Ныне Илья взялся развить тему «донаучного» наблюдения за природой и выпускает «Лесную газету», которую я горячо рекомендую.

 

 

Тема исторической вины поляков перед еврейским народом получила широкое распространение и политическую остроту в середине 2000-х. Выходили статьи и книги о том, как поляки сдавали евреев гестапо или убивали сами. Разговоры об этом быстро приняли политический оттенок, ибо правые в демократической Польше традиционно сильны, и в их интересах тему всячески замалчивать и строить идеологию на чудовищной, бесспорно, травме раздела Польши во время Второй мировой. Скульптора Мирослава Балку эта тема оглушила внезапно, когда он понял, что в его родном городе чистки, во-первых, тоже были, а во-вторых, о них никто не вспоминает. Но в видео на выставке «Фрагмент» все скорее ощущается, нежели проговаривается напрямую (как в популярной трилогии Яэль Бартаны или нашумевшем фильме «Колоски» Владислава Пасиковского). Самое удивительное — это превращение видео, снятых на камеру мобильного телефона, подчеркнуто некачественных, в настоящие трехмерные скульптуры. Наверное, дело в использовании малоконтрастного ч/б, из-за чего видео кажутся гипсовыми. Или в их длительности и ритме, совпадающими со средним временем, проводимым зрителем у скульптуры. А может, и в чем-нибудь другом. Важно, что эффект длится долго.

 

 

Предпринятый директором галереи XL и куратором Еленой Селиной обзор значительных галерейных выставок 1990-х годов понравился всем. Овеществление недавней истории современного искусства в России — необходимая задача, поскольку этот, безусловно, героический период потонул в мифах и риторике «за» и «против». Выставка блестяще отвечает на вопрос «Что мы вообще можем знать об этом периоде?»: тут и документация, и работа с архивами в каталоге (этим занималась Александра Обухова). Да и вообще — портрет смутного для художников десятилетия, когда старые, проверенные схемы работы с языком искусства в одночасье сменились свободой и неопределенностью. Full disclosure, как говорится не у нас: я писал статью для каталога этой выставки.

 

 

Кураторский проект Алексея Масляева был посвящен ритуалам повседневности во всем их разнообразии. Но стертое словечко «ритуал» в произведениях не выпячивалось, а работало в фоновом, едва слышном режиме. Перед нами были, скорее, осколки и фрагменты ритуалов, и по этим кусочкам, как по следу снежного человека, можно (и очень приятно) восстанавливать ежедневные церемонии. Масляева легко можно обвинить в том, что он «перетончил» с подачей и отбором работ, но куратору удалось сделать две важные вещи: во-первых, наладить продуктивное сосуществование художников разных поколений (от Михаила Толмачева до Авдея Тер-Оганьяна), а во-вторых — включить в экспозицию не только художников, но и экспериментальный театр, что здорово расширило спектр ощущений.

 

 

В этом году питерский художник Петр Белый развил бешеную кураторскую деятельность — и не в ущерб художественной: его скульптура вошла в основной проект 5-й Московской биеннале. Серия выставок в «КультПроекте», посвященная петербургской художественной сцене, стала очередной — весьма удачной — попыткой перебросить мостик на «остров Москву» из Северной столицы. Здесь показывали художников круга главной нон-профитной галереи в России Navicula Artis и объединения «Новые тупые», молодой видеоарт и множество других феноменов, проскальзывающих мимо москвичей не только потому, что мы зациклены на себе, но и потому, что питерцы ценят тишину и устную речь больше саморепрезентации. На «ретромутантах» (термин участника выставки Андрея Рудьева) показывали, пожалуй, самую яркую и безумную сторону питерской сцены — постмодернистскую живопись и коллажи 1990—2000-х.

 

 

В девяностые фильмы чешского мастера анимации Яна Шванкмайера передавались из рук в руки на видеокассетах, как тайное знание, наряду с аудиозаписями международного интернационала странненьких последователей сюрреализма — например, Тома Уэйтса. Выставка в «Гараже» открыла Шванкмайера принципиально новой аудитории, для которой ценности андеграунда ничего не значат. И тем не менее пользовалась большим успехом — не в последнюю очередь из-за блестящего архитектурного решения. Выяснилось, что Шванкмайер — художник демократичный и пугает так, что не страшно, а интересно. А нам в юности, что ничего кошмарнее и быть не может!

 

 

Заглянуть на творческую кухню художника всегда интересно, но выставка Сергея Шутова в ГЦСИ не дает нам такой возможности. Здесь слои архива, индивидуального высказывания и личных пристрастий переплелись в серии конструкций, ближайшим аналогом которых следует считать «комбайны» Роберта Раушенберга. Хорошо видно, из чего же сделаны художники — из игрушек, статей о выставках, своих и чужих картин, маленьких коллекций и необязательных почеркушек, из которых рождаются хрестоматийные вещи. В общем, «быть Сергеем Шутовым» — совсем неплохо!

 

 

Художник, поэт, коллекционер и архивист андеграунда Михаил Гробман уехал по еврейской линии аж в 1971 году, и с тех пор его выставок на родине не случалось. В Израиле он полностью отдался делу сотворения еврейского искусства из воинственного духа древних рукописей и нынешней гражданственности молодого государства. Совсем свежие вещи Гробмана на острые общественно-политические темы способны шокировать своей неполиткорректностью: достается и израильским левым, и арабам. Евреев в московском подполье было предостаточно, но только Гробман посмотрел на себя со стороны и понял, что одежды активиста и пророка сионизма сидят на нем как влитые. Повторюсь (говорил что-то похожее на круглом столе о его творчестве): Гробман — стиляга от сионизма и просто очень хороший художник.

 

 

Англофилы среди нас получили на выставке коллекции Деймиана Херста ни с чем не сравнимое удовольствие. Где еще окунешься в столь макабрическое и абсурдистское чувство юмора? Выставка, впрочем, несет и общеобразовательный смысл: молодые британские художники на раннем этапе карьеры постоянно менялись друг с другом работами, и у Херста скопилась представительная коллекция соратников по движению. В каком-то смысле «Свобода не гениальность» перекликается с вышеупомянутой выставкой Сергея Шутова, особенно в разделах, посвященных самым разным черепам (в том числе на картинах крайне низкого качества) и чучелам. Два важнейших мотива для творчества Херста обрели невиданный ранее объем и контекст.

 

 

Уфимский живописец Ринат Волигамси впервые прозвучал на выставке «Культурного альянса» на «Винзаводе». В его монохромном мире царит строгая военная дисциплина, прерываемая вторжениями инородных сущностей и стихий. Сдержанная фигуративная живопись без спецэффектов напоминает полотна Эдуарда Гороховского 1970-х и вообще соц-арт, но содержание у Волигамси свое: это искусство о бескрайних просторах, которые держатся в общих рамках только благодаря политической и военной воле. Если искать хлесткие определения, то Волигамси — геополитический передвижник.

 

 

Здесь как раз тот самый случай, когда искусство ищет беседы со зрителем, задает ему бесконечные вопросы, вынуждает на разнообразные реакции и не оставляет в покое, пока не заронит череду сомнений в крепости базовых условий для получения эстетического удовольствия. Это многословие было остроумно обыграно на ретроспективе. В день открытия зрители увидели на стенах вместо работ только тексты Екатерины Деготь и идеологически близких ей авторов (Александры Новоженовой, Андрея Шенталя, Антона Видокле и других). По ходу выставки работы постепенно закрывали куски текста, пока от многоголосия критики не осталось совсем ничего, кроме произведений самого Альберта. Которые, в свою очередь, ищут беседы со зрителем, задают вопросы и т. д., и т. п.

 

 

Ранние видео Ребекки Хорн мы уже видели на выставке «100 лет перформанса» в «Гараже». Мультимедиа Арт Музей дополнил классические работы инсталляциями неземной красоты, где все подрагивало и шевелилось, как на легком ветру. Почему-то работы Хорн напоминают по далекой ассоциации иллюминированные рукописи центрально-европейского Средневековья: она тоже рисует в пространстве, не отрывая виртуального пера, линию, в которой человеческое, техническое и природное едины.

Рецензии: Анна Толстова, Ольга Кабанова

 

 

Дуэт Олега Елисеева и Евгения Куковерова начинал с остроумных вариаций на темы московской «новой волны» и Клуба авангардистов, но до выставки «Двигайте или уходите» (2011) на Arthouse Squat Forum было не очень понятно, куда может двигаться такое ретро, пусть даже восьмидесятые до сих пор в моде. В «Восстании тренажеров миропорядка» ЕлиКука довели новую формулу до совершенства: теперь выставка смешана со спортзалом, все элементы взаимосвязаны — короче, аналоговая интерактивность, которая очень хорошо сочетается с коллажной манерой комбинирования изобразительных элементов.

 

 

На выставке масштабных инсталляций Николай Наседкин показал себя достойным наследником немецкой послевоенной школы. Дух Ансельма Кифера и Георга Базелица совмещается с характерным для российских художников темпераментом. У Наседкина больше и экспрессии, и юмора: одна из инсталляций называлась «Баня по-черному». Удивительно, но обошлось без медитаций над главным черным объектом русского искусства.

 

 

И еще одна встреча с Петром Белым в роли куратора. Питерского художника Кирилла Хрусталева Белый показывал в Северной столице вместе с автором «Разорванного кольца» (памятника героям прорыва на Курской дуге) Константином Симуном в галерее Anna Nova. Хрусталев занимается поэтическим реди-мейдом, он видит вещи и цепляет к ним метафорические названия. Это редкий случай, когда любовь текста и изображения полностью взаимна. У каждого из нас были такие «чудные мгновенья», когда казалось, что предмет перед тобой полностью совпадает с внутренним монологом. Хрусталев закрепляет эти моменты, но не до конца — вещь у него всегда готова вернуться обратно в быт. Full disclosure: я писал текст к этой выставке.