Коллекционер-потрошитель

 

 

К Деймиану Херсту, чью впечатляющую коллекцию можно увидеть на выставке «Свобода не гениальность» в МАММ, прочно прикрепился ярлык «молодого британского художника» — именно в обойме YBA Херст, вместе со своими сверстниками и однокашниками Сарой Лукас, Майклом Лэнди, Ангусом Фэйерхерстом (чьи работы есть в его собрании), а также Трейси Эмин, братьями Чепмен, Сэм Тейлор-Вуд и другими в начале 1990-х появился на арт-сцене. Эпитет «молодой» по определению к художнику, в 2012 году отметившему свое 47-летие ретроспективой в галерее Тейт Модерн, конечно, все больше и больше звучит данью привычке. Но тем очевиднее становится, насколько он, несмотря на всю свою интернациональную славу, является именно что британским художником, — феномен, казавшийся поколенческим, оказывается все более национальным. Сам факт того, что Херст принял участие в церемонии закрытия лондонской Олимпиады, создав для нее ни более ни менее как собственную психоделическую версию британского флага, покрывшего арену стадиона, уже подтверждает его статус национального поп-героя — в одном ряду с The Beatles и Rolling Stones или Шерлоком Холмсом и Гарри Поттером. Не исключено, что однажды ему присудят титул сэра, который пока что чаще достается рок-музыкантам и кинозвездам. Из современных художников его удостоились, насколько мне известно, только патриархи британского поп-арта Эдуардо Паолоцци и Питер Блейк, создавший одну из самых знаковых британских картинок ХХ века — обложку альбома «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» The Beatles. И если награждают за узнаваемость (Паолоцци англичанам знаком как автор городских скульптур и даже мозаики на одной из станций лондонского метро), то у Херста хорошие шансы. В коллекции Херста есть и работы сэра Питера, и работы Ричарда Гамильтона, еще одного английского поп-артиста, широкой публике тоже известного сотрудничеством с The Beatles (Гамильтон оформлял «Белый альбом»).

 

Впрочем, «Битлов» Херст слушал, видимо, в детстве, так как в отрочестве он был фанатом панка — и живописи Фрэнсиса Бэкона. Херста, еще не так давно ходившего в косухе с черепом, конечно, очень хочется назвать панком от современного искусства — примерно так его и представляли организаторы первой московской выставки художника, проходившей в галерее «Триумф». Панк, конечно, успел стать одной из почтенных английских традиций. А художник, питающий слабость к моргам, расчлененке, черепам и таблеткам, выглядит вполне традиционным на родине готического романа и готического рока, в стране, в чью национальную мифологию вписаны и первый подробно протоколировавший свой психоделический экспириенс наркоман (Томас де Квинси), и первый маньяк-убийца (Джек Потрошитель). Таким вот «потрошителем», фотографирующимся щека к щеке с отрезанной головой в морге, Херст предстает на работе 1991 года «С мертвой головой» (With Dead Head), вдохновив на аналогичные фотоподвиги Анатолия Осмоловского, в молодости также представлявшего себя этаким бунтарем-панком в цепях и косухе. Впрочем, снимок, который Херст выставил в качестве своей работы в 1991 году, был сделан много раньше, в 1981-м, в анатомическом театре Лидса, куда начинающий художник ходил рисовать с натуры, — как и подобает прилежному ученику, не останавливающемуся ни перед чем ради обретения мастерства и познания реальности.

 

Вообще-то говоря, даже самые ранние работы Херста выдают в нем не только нигилиста, провокатора и бунтаря, но и педантичного исследователя, собирателя и систематизатора. Когда в 2008 году Британский музей представил выставку Statuephilia, интегрировав работы пяти знаменитых современных художников в постоянную экспозицию (так, огромная маска-автопортрет Рона Мьюика покоилась рядом с идолом с острова Пасхи, а золотая Кейт Мосс Марка Куинна соседствовала с античными изваяниями), Деймиан Херст идеально вписался в Галерею Просвещения, представляющую истории легших в основу музея коллекций — череду старинных шкафов-кабинетов, заполненных монетами и черепками, раковинами и бабочками. Раскрашенные психоделическими разводами в практикуемой Херстом технике spin painting черепа вполне логично продолжали это собрание раритетов и диковин, в систематизации которых просвещенные умы искали разгадки миропорядка. Шкафы-кабинеты, содержащие всевозможные собрания — фармацевтических препаратов, хирургических инструментов, насекомых, рыб, минералов и даже сигаретных окурков, — являются одним из постоянных форматов произведений Херста. Первый такой он изготовил еще в 1989 году. Раскладывая по полочкам всевозможные штуковины, Херст готов предоставить точные формулы всего что угодно. Его «кабинеты» называются «В поисках нирваны» (In Search of Nirvana) и «В поисках реальности» (In Search of Reality), «Святая Троица» (The Holy Trinity) и The Sex Pistols. Пресловутые разрезанные коровы и акулы в растворе формальдегида выглядят продолжением этих научных коллекций.

 

Херст — своего рода «безумный ученый», образ, опять-таки возникший в английской культуре: от обитателей свифтовского летающего острова Лапута до доктора Франкенштейна, доктора Джекила или доктора Моро. Херст ведь тоже видит себя «доктором», у него есть даже «Автопортрет в образе хирурга» (Self-Portrait as Surgeon), написанный в 2006 году. Его искусство переполнено всевозможными атрибутами медицины: от анатомических моделей, которых он превращает в монументальные скульптуры, до хирургических инструментов и всевозможных лекарств и рецептов (например, точной рецептуры основных понятий христианства, каждому из которых соответствовало свое лекарство, как в проекте «Новая религия» (New Religion)), ну и, конечно же, скелетов и черепов. Деймиан Херст может показаться этаким Франкенштейном-неудачником, которому удалось собрать, но не оживить своего монстра. Таким неудавшимся экспериментом выглядит, например, «Спокойствие одиночества (для Джорджа Дайера)» (The Tranquility of Solitude (for George Dyer), 2006) — ремейк знаменитого триптиха Фрэнсиса Бэкона, где «роль» Дайера, покончившего самоубийством любовника Бэкона, которому тот посвятил свое полотно, «исполняют» освежеванные тушки овец в трех заполненных раствором формальдегида прозрачных контейнерах. Самый знаменитый из ныне живущих британских художников, Херст не может не соотносить себя с величайшим британским художником ХХ века — Бэконом. Он рассказывает, что в юности перестал заниматься живописью и обратился к объектам и инсталляциям, когда понял, что у него неминуемо получается «плохой Бэкон». Во второй половине 2000-х Херст даже решил поддаться преследовавшему его всю жизнь желанию и больше не противиться искушению стать «плохим Бэконом», и написал серию нарочито вторичных, на грани смиренного ученичества и ерничества полотен. Живописные подражания Бэкону у Херста получились столь же бескровными, как и вдохновленные полотнами мэтра инсталляции. Разрезанные туши в растворе формальдегида, в отличие от кровоточащего мяса на картинах Бэкона, выглядят стерильными, как лабораторные препараты. А огромные статуи-экорше кажутся не пугающими или отталкивающими, но всего лишь наглядными. Херст говорит о том, что стремится объединить три способа восприятия мира — искусство, религию и науку. Но, похоже, понимает, что «наука» победила, и испытывает тоску по невозможности иррационального. На самом деле ему нет нужды «потрошить» акул, коров, пегасов и единорогов. Мир предстает уже аккуратно разъятым на составные части — остается только коллекционировать и аккумулировать эти многочисленные фрагменты, тщетно пытаясь измерить через них непредставимое целое. Измерить время жизни в выкуренных сигаретах или проживающих отведенные им дни прямо на выставке бабочках, найти фармакологические формулы для евангельских понятий или попытаться представить стоимость любви к богу или ценность человеческой жизни в платине и бриллиантах — как в пресловутом драгоценном черепе «Во имя любви к Богу» (For the Love of God, 2007).