Инфанте: Infinitas

Есть два разных режима, два образа взаимодействия с произведениями художника. Один доступен «в потоке», примерно в то время, когда работы созданы. Они соединяются с шумом текущих событий и спонтанной оптикой непосредственности. А есть другой режим — когда уже можно видеть путь художника, понимать контекст и логику его эволюции, оценить размах и спектр творческих поисков. Здесь впечатление огромного пути дает каждому отдельному шагу новое, преображенное объяснение. Для художника Франциско Инфанте этот режим особенно плодотворен, он дарит эффект межгалактической и межсмысловой художественной одиссеи. Искусствовед, писатель, режиссер-документалист Михаил Нисенбаум приглашает зрителей в эту многоярусную аркаду миров и мифов.

Фрагмент экспозиции выставки Франциско Инфанте «Метафоры бесконечности» в Новой Третьякове. Москва, 2025. Courtesy музей

В Новой Третьяковке открылась выставка Франциско Инфанте «Метафоры бесконечности» — пожалуй, самое панорамное представление его пути в искусстве и в мире. Входя в огромный зал на третьем этаже и видя свободный лабиринт экспозиции, я вдруг вспомнил, как в первый раз познакомился с работами этого мастера.

Дело было в разгар перестроечного 1989 года. Мутноватым днем в конце июля я зашел в Центральный дом художника, увидев на афише сочетание слов, которое мне ни о чем не говорило: «Собрание Ленца Шёнберг». Залы пустовали, просвещенная публика бежала от гипотетической жары за город или в другие города, порой куда более жаркие.

Выставка поражала воображение. В прохладных светлых отсеках я впервые увидел воочию работы художников, о которых прежде только читал: Ив Кляйн, Виктор Вазарели, Лучо Фонтана, Пьеро Мандзони, а также доселе неведомые мне Арман, Роман Опалка, Хесус Рафаэль Сото. Здесь же обнаружились работы Франциско Инфанте — две или три вещи из цикла «Выстраивание знака». Надо сказать, в этой компании Инфанте казался своим — не только из-за имени, но и по уровню невозмутимого остроумия, а также по чистоте исполнения.

За последние годы могло сложиться впечатление, что место Инфанте в истории искусства — не только отечественного — навсегда установлено. Но нынешняя выставка, максимально раздвигая рамки контекста, позволяет понять многое из того, что прежде ускользало от понимания. Это тот случай, когда каждая серия работ объясняет и меняет кое-что в созданных до нее и влияет на появившиеся после.

В главном зале большая часть экспонатов — опыты взаимодействия арт-структур с реальным пространством. Иногда это род сетки, положенной поверх пейзажа, но выглядящей как его основа. Иногда — экстракт цветов этого самого пейзажа, очищенный, возогнанный через алхимические колбы умного зрения и внедренный обратно в свою родную стихию.

В этой тихой всемирной, даже вселенской постановке Инфанте то и дело меняет не только роли участников, но и самый подход, сами модели зрелища. Внедряя зеркала и стекла разной формы, разной кривизны в пейзаж, он наделяет объект свойствами субъекта — не только даром отражать и подсвечивать, но и способностью менять образ отраженного. То есть живым зрением. Чей-то взгляд ртутно переливается между деревьями, просыпается в песке, оживает в цветной геометрии. Инфанте то и дело надстраивает дополнительное измерение пространства. Порой эти паутинчатые мосты, резные завесы, призрачные ставни почти полностью заменяют пейзаж, а зыбкие отражения оказываются важнее того, что отражается. Порой краска и природная стихия меняются местами: вот геометрические фигуры из снега на фоне кобальтового «неба» или на поверхности кобальтового «моря», вот зеркала, инкрустированные во влажную грязь рядом с настоящими лужами.

И вообще, весь корпус работ Франциско Инфанте, весь его долгий путь — принципиально новая теория познания, зримая и убедительная гносеология. Это завораживающая критика чистого разума, а еще критика разума практического, деятельного. В каждой работе Инфанте исследует — и придает! — смысл жизни. В самые темные, самые отчаянные времена его работа — и его судьба — ободряющий источник оптимизма.

На выставке шаг за шагом проникаешься этой философией. Пролетали летние шестидесятые, хмурились и чудили семидесятые, вспыхивали и гасли войны, старели и крошились империи, цензура становилась строже и слабее. Инфанте в полной мере ощущал на себе эти перемены, но не делал их предметом своего искусства. Искусство оставалось умопостигаемым, музыкально-оптическим, камерно-астрономическим. В нем жила разумность и поэзия, которой недоставало повседневной жизни. Шум времени был избавлен от криков, скрежета, взрывов и выстрелов, свелся к плеску волн, шелесту трав, порывам ветра, лепящего скульптуры из облаков. Но даже этот шум Инфанте преображает при помощи контрапункта в цветные фуги и сетчатые токкаты. И это столько же эскапизм, сколько терапия, столько же отшельничество, сколько и вразумление.

Еще одно обстоятельство, которое не может не поразить, — почти нечеловечески нерасчетливое отношение ко времени — тоже своего рода предчувствие бесконечности. Так трудится муравей или паучок (как тут не вспомнить значение испанского «arana»). Посетители выставки, в основном довольно молодые люди, обсуждают: это фотошоп, что ли? Всматриваются, переглядываются в недоумении: нет, не фотошоп, не искусственный интеллект. В цифровом XXI веке вырезать каждую плашку, каждую полоску, натягивать каждую ниточку и лесочку руками — кто еще решится на такой неэкономный подход? Это ведь все равно что рисовать пиксели акварелью при помощи колонковой кисточки. На ум приходит виденье Блаженного Августина, которому пригрезился младенец, пытавшийся вычерпать море ложечкой. Даже предварительные эскизы Инфанте столь детальны и точны, словно уже на этапе концепции он продумывает все до конца. Впрочем, для человека, который задумал и многократно произвел реконструкцию звездного неба, это вполне органично.

То мое давнее впечатление от работ Инфанте, в сущности, было верно. В своих поисках и открытиях он стоял в одном ряду и на одном уровне с главными представителями кинетического искусства, оп-арта и ленд-арта, но шел своим путем, а сегодня уже по намеченным им дорогам двигаются новейшие поколения художников, например Хавьер Риера, Шарль Петийон, Антти Лайтинен и другие.

Но если говорить про «здесь» и «сейчас», сегодня драгоценно сознание, что Франциско Инфанте, чье искусство принадлежит миру и определяет мировой уровень искусства, живет в одной стране со мной. От этого как-то легче жить.