Андрей Сарабьянов: «Сейчас книга Камиллы Грей представляет собой историографическую редкость, уникальный документ эпохи»
В издательстве V–A–C Press вышел перевод монографии Камиллы Грей «Русский эксперимент в искусстве, 1863–1922». Впервые опубликованная в 1962 году в Великобритании, книга не только открыла феномен русского авангарда западному читателю, но и показала ряд малодоступных материалов советским историкам искусства. О том, как двадцатипятилетней британке без историко-художественного образования и открытого доступа к источникам удалось проанализировать этот культурный пласт, какое значение книга имела в момент издания и чем может быть полезна сегодня, журналист, критик и главный редактор онлайн-журнала V–A–C Sreda Даниил Бельцов поговорил с историком искусства и специалистом по русскому авангарду Андреем Сарабьяновым. Редакция «Артгида» благодарит Екатерину Дмитриеву за помощь в подготовке материала.
Андрей Сарабьянов. Фото: Гоша Бергал. Courtesy фонд V–A–C
Даниил Бельцов: Дмитрий Владимирович Сарабьянов в предисловии к книге Камиллы Грей «Русский эксперимент в искусстве» пишет, что с момента ее первого издания в 1962 году изучение русского авангарда начала ХХ века сильно продвинулось вперед, однако эта работа не теряет актуальности и остается важным историко-культурным явлением. Я бы хотел начать с того, как лично вы оцениваете вклад Камиллы Грей в изучение русского авангарда.
Андрей Сарабьянов: Передо мной как раз лежит первое британское издание «Русского эксперимента». Оно мне досталось из личной библиотеки моего отца, написавшего предисловие, которое вы упомянули. Хочу сказать, что оформление этой книги, конечно, потрясающее: крупный формат, цветные, вклеенные вручную иллюстрации… Это говорит об отношении самих издателей к работе Грей. Если оценивать историко-культурное влияние, то на момент публикации в 1962 году книга совершила определенный сдвиг в восприятии русского авангарда. С сегодняшней перспективы «Русский эксперимент» сложно назвать искусствоведческим открытием: за шестьдесят лет изучение русского искусства действительно сильно продвинулось вперед. Но сейчас книга Камиллы Грей приобретает другое значение и представляет собой скорее историографическую редкость, уникальный документ эпохи. Поразительно, как двадцатилетней девушке удалось совершить настоящий, на мой взгляд, подвиг и всецело проанализировать важнейший период русского искусства XX века.
Даниил Бельцов: Говоря о подвиге, интересно отметить, что Камилла Грей мечтала стать балериной, но по какой-то причине заинтересовалась русским авангардом XX века. При том что это явление находилось за пределами внимания историков искусства, и даже более того — изучение темы было проблематичным с точки зрения доступности информации. Это сложная, в чем-то обреченная на неблагодарность работа, на которую Камилла Грей все же отважилась. Как вы считаете, почему?
Андрей Сарабьянов: В этом сыграли роль несколько обстоятельств. Первое — ее личный интерес. Как вы правильно заметили, Камилла Грей училась в балетной школе. В первой половине 1950-х она попала на выставку Сергея Дягилева, которая проходила в Америке, и, мне кажется, именно дягилевские балеты и их изобразительно-декоративное воплощение зажгли ее интерес к русскому авангарду, в особенности к Михаилу Ларионову, Наталии Гончаровой, Науму Габо, Давиду Бурлюку, Антону Певзнеру, Павлу Мансурову и многим другим, с которыми Камилле Грей удалось поговорить лично. В книге она выражает им благодарность не только за помощь, но и за предоставление своих архивов. Думаю, это произвело на Грей сильное впечатление, после которого она погрузилась в невероятно интересную тему русского авангарда — не исследованную в Европе и запрещенную на тот момент в России.
Второе обстоятельство — исторические изменения. Начало исследования выпало на период оттепели, что позволило Камилле Грей приехать в Россию, во многом благодаря поддержке Альфреда Барра, известнейшего историка искусства и специалиста по русскому модернизму, который изучал кубизм и супрематизм в Москве и Ленинграде в конце 1920-х.
Даниил Бельцов: Продолжая разговор об исторических обстоятельствах, нужно сказать, что в книге Камиллы Грей можно найти некоторое количество несоответствий и неточностей как раз из-за недоступности или отсутствия информации о русском авангарде. Тем не менее ее исследование открывает интересные аспекты этого художественного направления. Какие из них, по вашему мнению, наиболее значимы?
Андрей Сарабьянов: Начнем с того, что Камилла Грей выстроила свое исследование хронологически, а это само по себе довольно сильный ход. Ведь можно было пойти простым путем — взять биографии тех самых художников, которых я перечислил выше, и составить текст из их высказываний и воспоминаний. Но Грей выбрала подход настоящего искусствоведческого исследования, требующего углубиться в сам исторический процесс. Если открыть библиографию первого издания 1962 года, можно увидеть все источники, к которым она обращалась: «История русского искусства» Виктора Никольского, изданная в Берлине в 1923 году, «История русского искусства» Игоря Грабаря, «История русской живописи в XIX веке» Александра Бенуа и многие другие. То есть Камилла Грей изучила почти все книги, доступные на русском языке, не говоря об исследованиях, опубликованных на Западе. Это огромная работа, проделанная в удивительно короткий срок, с 1955 по 1962 год. Можно искренне позавидовать ее феноменальным способностям и энтузиазму.
Даниил Бельцов: Не могли бы вы рассказать, как публикация книги Камиллы Грей в 1962 году повлияла на восприятие русского авангарда за пределами России?
Андрей Сарабьянов: Книга «Русский эксперимент в искусстве» стала одним из первых исследований, познакомивших довольно широкий круг любителей искусства с этим художественным направлением. Немаловажную роль в популяризации русского авангарда сыграла деятельность советского коллекционера Георгия Костаки, у которого в начале 1960-х появилась возможность приезжать в Европу и Америку с произведениями русского авангарда. Но интересно складывалась ситуация в самой России: в предисловии к вашему изданию научный редактор книги Татьяна Горячева рассказывает, как труд Камиллы Грей, переведенный коллекционером Игорем Липковым на русский язык, ходил по рукам в очень узком кругу художников и искусствоведов и считался почти диссидентской, запрещенной литературой, как Солженицын.
Даниил Бельцов: Любопытно! То есть Камилла Грей была в одном ряду с Солженицыным и диссидентской литературой?
Андрей Сарабьянов: Да, отчасти потому, что она писала на запрещенную тему. Русский авангард стал достоянием общественности гораздо позже, может быть, во второй половине 1980-х годов, когда появились первые выставки и русскоязычные исследования. Правда, выставки все равно отправляли за границу, и они проходили под лозунгом «Авангард и революция»: советская власть использовала авангард в качестве инструмента, подтверждающего правильность социальной революции в России.
Даниил Бельцов: Если вернуться к личному опыту, помните ли вы, когда впервые прочитали «Русский эксперимент в искусстве»? Что на вас произвело особое впечатление?
Андрей Сарабьянов: В юности меня окружали произведения русского авангарда, поэтому с книгой Камиллы Грей я был в какой-то степени знаком. Ее исследование, скорее, подтвердило мои собственные представления о значимости и уникальности этого художественного направления, несмотря на то что я недостаточно владел английским, чтобы до конца оценить книгу. Но кое-что меня по-настоящему поразило: я впервые увидел картины, которые были спрятаны в запасниках или увезены за границу, и потому упомянутые мной иллюстрации играют важную роль — не считая, конечно, целостного и точного взгляда на историю русского авангарда. Важно также сказать, что Камилла Грей и ее муж, художник Олег Прокофьев, были знакомы с моим отцом, поэтому мне посчастливилось увидеть ее вживую. Когда они уезжали из России, то оставили моей семье на хранение картину Мондриана — она провисела у нас дома около шести лет! Представляете, я рос рядом с классической работой Мондриана.
Даниил Бельцов: Вы обсуждали «Русский эксперимент в искусстве» с вашим отцом, Дмитрием Владимировичем Сарабьяновым?
Андрей Сарабьянов: Знаете, поскольку отец общался с Камиллой Грей и помогал ей, то разговоры на эту тему велись нами на бытовом уровне — он что-то рассказывал, а я просто находился рядом и слушал. Более основательное обсуждение книги началось позже, когда в 1991 году возникла идея выпуска русского перевода в издательстве «Изобразительное искусство». Я очень сожалел, что тогда исследование Камиллы Грей так и не удалось опубликовать, а все материалы словно растворились в воздухе, исчезли. Пропал перевод и комментарии Нины Гурьяновой, искусствоведа и ученицы моего отца. Единственное, что сохранилось, — его предисловие.
Даниил Бельцов: Которое, к счастью, вошло в наше издание…
Андрей Сарабьянов: Да! Но на самом деле, все произошло случайно. Когда отца не стало, я разбирал его архив и нашел этот текст, а через какое-то время мне позвонила Татьяна Горячева и рассказала об идее впервые опубликовать книгу Камиллы Грей на русском языке в V–A–C Press.
Даниил Бельцов: Хороший пример недооцененной роли случайности! Я бы хотел затронуть перспективы, которые открывает издание книги Камиллы Грей в 2024 году. Мы уже говорили о том, что за шестьдесят лет появилось несчетное количество исследований, уточняющих и расширяющих понимание русского авангарда. Как вам кажется, чем «Русский эксперимент в искусстве» может быть полезен сегодня?
Андрей Сарабьянов: За это время действительно вышло много статей и книг, в России, к счастью, сложилась хорошая исследовательская школа, но до сих пор нет своего рода учебника, в котором изложена полноценная история русского авангарда на доступном языке для широкого круга читателей. Даже неточности, допущенные в книге Камиллы Грей, не так существенны на фоне глубины и структурности ее исследования, которое прослеживает истоки возникновения русского авангарда и его связи с символизмом и модерном. Некоторые идеи показались мне революционными даже на сегодняшний день, поэтому книга ни в коем случае не теряет актуальности.
Даниил Бельцов: Да, меня это поразило. Я недавно посетил выставку «Люба, Любочка. Любовь Сергеевна Попова. 1889–1924», куратором которой вы являетесь, и в одном из залов впервые увидел работу Поповой «Копны» 1908 года. Наследие художницы преимущественно ассоциируется с авангардизмом, кубизмом и так далее — но «Копны» стали для меня некоторым откровением. Так и Камилла Грей в своей книге довольно последовательно ведет к тому, что реалистическое искусство второй половины XIX века неразрывно связано с авангардными течениями. Как вам кажется, какие ключевые идеи и темы Камиллы Грей соотносятся с современными исследованиями русского авангарда?
Андрей Сарабьянов: Интересное наблюдение! Касательно выставки Поповой: мы, конечно, напрямую не обращались к идеям, предложенным Камиллой Грей. Я бы сказал, что «Копны» Поповой — это некое обращение к французскому искусству, в частности к Ван Гогу и Матиссу, довольно характерное для первых этапов развития русского авангарда. Но возвращаясь к книге Камиллы Грей… Она заложила те основы, которые ценны вне времени. До сих пор все главные исследователи авангарда если и не напрямую обращаются к «Русскому эксперименту», то опираются в своих работах на те открытия, которые сделала Грей. И в этом, на мой взгляд, главная ценность книги.
