Виктор Сачивко: «Искусство дает нам доступ к щадящему режиму реальности»
В 1990-е годы Виктор Сачивко стал одним из первопроходцев современного искусства в Красноярске, а уже в 2000-е стоял во главе отдела актуальных практик Музейного центра «Площадь Мира». До того, как из многих альтернатив выбрать именно профессию художника и начать выставляться (в конце 1980-х), Сачивко работал архитектором, интересовался книжной графикой, позже преподавал и занимался музейным проектированием. Сегодня он известен не только живописью и графикой, но и, прежде всего, работой с пространством — опытами с инсталляцией, арт-объектами и видеоартом. Творчество Сачивко можно рассматривать как непрерывный эксперимент, где нет константного и преобладающего сюжета или формы. Вместе с тем работы художника складываются в своеобразный путь героя, который могут осмыслить и зрители.
Виктор Сачивко. Фото: Алена Ротенберг. Courtesy Музейный Центр «Площадь Мира»
Ирина Апуник: В 90-е о вас говорили как о первопроходце актуального искусства в Красноярске, но вы не остались в том времени, а идете дальше. Благодаря чему это получается?
Виктор Сачивко: Вероятно, 90-е в данном случае и есть ключевое. Никаким первопроходцем я не был, а вот 90-е были, и в них провисла вся прежняя система. Цензура исчезла, появились возможности выставляться, государство перестало настырно формулировать, что правильно и неправильно, чего хотеть и не хотеть, что хорошо и что плохо. Кто-то называет это свободой, но чисто субъективно это было время жуткого энтузиазма, облегчения и азартного ожидания. В итоге про 90-е, как ни странно, никто ничего до сих пор толком не понял и не сказал, что это было, поскольку процесс продолжается.
Ирина Апуник: Оправдались ли эти ваши ощущения?
Виктор Сачивко: Абсолютно нет. Наверное, весь наш энтузиазм не соотносился с более глубоким планом реальности — очень напряженным, зыбким и опасным. Скорее всего, он требовал от нас гораздо большей ответственности для настоящего движения в глубину. Взрослым надо было быть, историю знать, а вот обольщаться было нельзя.
Ирина Апуник: Какой путь вы тогда для себя выбрали?
Виктор Сачивко: Я его не выбирал: рождаться или нет, родителей и место для жизни тоже. Даже кем быть, не выбирал до последнего, все по течению случилось. Меня как бы туда понесло, я где-то оказался — а потом, в свою очередь, оказался способен понять, что других вариантов, очевидно, не предвидится, так что дергаться нечего.
Ирина Апуник: У вас ведь образование архитектора: как минимум можно было проектировать дома всю жизнь?
Виктор Сачивко: Какое-то время я и этим занимался, но для меня просто сидеть и проектировать оказалось смертельным, мучительным занятием. Конечно, в нем тоже есть творчество: работать головой, находить решения и хотеть их, создавать варианты, доказывать, если тебе не верят, а ты знаешь, что все сделал правильно, и так далее. Но в рамках государственной советской системы эта деятельность мне была совершенно неинтересна. Мне казалось, что сама по себе сфера пластического пространственного искусства гораздо шире: живопись, скульптура, графика, рисунок, прикладные формы и, безусловно, архитектура. В ее основе лежит некое академическое, фундаментальное образование — комплекс представлений о космосе, пространстве, истории. У меня было очень идеалистическое представление: я не хотел получить какую-то профессию, а потом место под солнцем, сделать конкретную карьеру — все казалось мне возможным, если я буду исходить из самого себя.
Ирина Апуник: Но все же в какой-то момент вы выбираете именно профессию художника?
Виктор Сачивко: Нет, я был инфантильным, и статус меня интересовал только в теоретическом ключе. А в практическом я бы предпочел быть бухгалтером и соответствовать семейной традиции: человек должен быть культурным, начитанным и, прежде всего, интересным сам себе. И делом должен заниматься, интересным для себя, но вместе с этим, в соответствии с коммунистической формулой, оставаться скромным в своих запросах и не выпендриваться. Да, человек мог «хотеть карьеру», но в очень редких случаях люди, подобные мне, ее хотели.
Ирина Апуник: А в чем в итоге вы нашли творчество?
Виктор Сачивко: Здесь все делится на две части. Есть автономная художественная деятельность: художник сам определяет, что он делает, зачем и почему. Есть функциональная сторона: художник хочет сделать карьеру, поучаствовать в конкретной выставке, получить грант — это уже профессиональная деятельность. Но она не имеет никакого отношения к творчеству. А если брать в расчет еще и профильное образование, то, чтобы сделать что-то творческое, вам все, что вы умеете и знаете, нужно преодолевать. Но меня никогда и не возбуждало, если я не знал, как что-то сделать, — это было совершенно нормальное состояние. Когда ты не знаешь, то пытаешься преодолеть, и в конце концов заморачиваешься до такой степени, что уже делаешь то, о чем понятия не имеешь, — и в итоге получается. Собственно говоря, творчество заставляет выламываться за собственные рамки и часто крушить свой предварительный материал. А потом оказывается, что это была фундаментальная ступень, относительно которой у тебя полная ясность.
Ирина Апуник: Спустя столько лет работы, вы чувствуете себя востребованным художником?
Виктор Сачивко: В свое время я пришел к следующей модели: чтобы оставить за собой некую полноценность существования, необходимы выставки и публичность. В этом отношении все мои возможности свелись к тому, что если есть компаньонство, которое греет душу или очень мне приятно, то это вариант для меня открытый. Но коллективные выставки как таковые вызывают омерзение, хоть я абсолютно не имею ничего против и самих этих выставок, и тех, кто в них участвует. Там могут быть прекрасные художники и работы замечательные, но в итоге все равно солянка-попурри. Заходишь в такое пространство, и сразу бульдозером на тебя едет одно, утенком крякает другое, крутится третье… Альтернативный вариант — сделать выставку в галерее, но там работы показаны как товар, предмет интеллектуального или декоративного потребления, и для меня в этом нет интриги. Весь мой интерес совершенно в другой плоскости. Я вообще не считаю, что искусство — потребительская сфера.
Еще вариант — крупные проекты по типу биеннале. Но здесь работа создается фактически на заказ, и приходится подумать, надо ли тебе это.
Поэтому остается третий вариант — просто делать собственные проекты такими большими, чтобы у зрителя в них уставали ноги.
Ирина Апуник: В формате создания таких проектов вы и работаете с «Площадью Мира»?
Виктор Сачивко: Да, в конечном счете этим и занимаюсь. И вместе с тем выключился из системы, прежде всего жанровой, которая заточена на то, что картина — самодостаточное произведение. А мои работы живут в созданном для них пространстве.
Ирина Апуник: Вы говорите, что вышли из художественного сообщества как такового, но при этом к андеграунду себя тоже не относите? И в принципе не относили?
Виктор Сачивко: Да меня никогда этот вопрос и не трогал, кроме каких-то моральных страданий в 80-е. Ну и, понимаете, у нас даже возможности андеграунда нет, в провинции-то, господи. Для него ведь нужно наличие хотя бы старой обветшалой аристократии, которая какой-то климат формирует или хотя бы создает его видимость. В Красноярске же ничего этого нет, так что какой здесь андеграунд? У меня по-другому все происходило: я никакого секрета из себя не представлял и к любым предложениям был открыт, но не было никаких предложений. А если и были и даже завершались каким-то достижением, то реальных последствий не имели. Я не был способен на ответственность, и потому все это меня напрягало. Но я уверен, что у художника вообще-то должна быть своя история. Пусть маргинальная, корявая, какая-то неправильная и уродливая, но своя.
Ирина Апуник: Это из разряда исследования художником собственной патологии?
Виктор Сачивко: Это не патология, это субъективность. Как бы там ни было, а художнику с «патологией» гораздо проще каким-то своим эстетическим проявлением привлечь общественное внимание. Все эти девиации и скандальность, которые стали выводиться в зону публичного потребления, в итоге позиционируются как что-то очень эксклюзивное. Да, как очень спорное, но однозначно попранное в правах, ущемленное и так далее. Это какая-то глупая, дурацкая схема, хотя действует она неотразимо. Я сам себе хороший девиант, но и публика такая же. Каждый сам про себя ни чёрта не знает, и если куда-то приходит, то для того, чтобы подтвердить себе, что он такой же, как все.
Ирина Апуник: То есть мы имеем дело с радостью узнавания себя же в чем-то уродливом?
Виктор Сачивко: Скорее с возможностью встретиться с реальностью в безопасном ее варианте. Искусство дает нам доступ к этому более щадящему режиму, который позволяет человеку не реагировать на особо остром уровне, а остаться в формальном поле или просто отвернуться и уйти. У него есть эта свобода. И в этом смысле точно существует дефицит художественного действия, которое бы давало человеку чувство реального.
Ирина Апуник: А материалы, которые использует художник, не могут возвращать это чувство реального? Например, вы работаете не на холстах, а на картоне или с мягкими игрушками.
Виктор Сачивко: Так это и есть моя реальность, понимаете? Если бы у меня было больше материальных возможностей, я бы либо пользовался картоном в совершенно другом горизонте назначений, либо вообще его не трогал. Причем я собираю этот картон на помойке, чтобы затем создать произведение искусства. Которое все-таки должно быть материальным. И настолько же необходимая категория — чтобы в этом продукте присутствовал результат вдохновения.
Ирина Апуник: И все же большие проекты требуют большого ресурса. И, кроме того, значительного количества внутренних идей и внешних технологий, чтобы не было постоянной вторичности и воспроизведения себя самого. Откуда вы все это черпаете столько десятилетий?
Виктор Сачивко: Здесь все не то чтобы зыбко, но относительно. Халтуры я не делаю, но и не парюсь особенно. Исхожу из того, что все должно быть сделано, и все должно быть тем и так, как оно должно быть.
Ирина Апуник: То есть у вас нет внутренней претензии на то, что каждый объект — это шедевр?
Виктор Сачивко: Нет, у меня каждый объект — кирпич, который, встраиваясь в общую систему на определенном пространстве, создает сакральную среду. А затем в нее приходит человек. Формально она состоит из произведений, картин или серий, но, по сути, это как лучи отовсюду. Вы там ходите, где-то фокусируетесь, с чем-то совпадаете, а в иных местах — нет. Причем вот таких проектов, как здесь, у меня не получилось бы сделать в Москве.
Ирина Апуник: Потому что там абсолютно другой поток на арт-рынке?
Виктор Сачивко: Мне кажется, арт-рынок уничтожил искусство. Его накачали деньгами, поставили на поток и укрупнили масштаб, и в рамках этого очень бурного процесса породили несколько гениальных художников. Затем искусство стало зоной капиталовложений, но будто бы самому основанию искусства это абсолютно противоположно. Хотя мне трудно предполагать, что будет через пять, пятьдесят или сто лет и как станет работать вся сфера. Ее сильно толкает вперед и наша устрашающая технологичность: та мощь, которая сейчас появляется, — к ней же привыкнут. Она будет расти, и в конце концов человек окажется внизу с Джокондой на стене, к стоимости которой еще шесть нулей приписал. И она стала еще бесценнее. Но параллельно с этим сам человек мельчает, а вот его урбанистическое, цивилизованное, гражданское эго раздувается до нечеловеческого размера.
Ирина Апуник: А говорим ли мы здесь про разделение личности автора и масштаба этой личности с непосредственно произведением?
Виктор Сачивко: Думаю, раньше люди с пороками как бы очищались, когда занимались искусством. А в наше время получается, что они себя туда втаскивают именно в своем пороке, но это стало оцениваться положительно.
Ирина Апуник: Но если мы будем смотреть исключительно на персоналию художника, то можно кучу искусства просто взять и отодвинуть, потому что кто не без греха?
Виктор Сачивко: И тем не менее подлинность произведения обеспечивается именно этим самым человеком, со всеми его нюансами и секретами. Вот такой парадокс. И разрешается он очень просто. Искусство — человеческое занятие, а не технологическое, не алгоритмическое. И ценится искусство за то, что оно произведено из самой нашей сути.
