Нина Геташвили. Адреса авангарда. Москва. Центр
Издательский проект Еврейского музея совместно с культурным проектом «Энциклопедия русского авангарда» выпустили последнюю книгу искусствоведа Нины Викторовны Геташвили (1950–2023), посвященную Москве и авангарду 1910–1929 годов. Книга рассказывает о нескольких московских улицах — Мясницкой, Рождественке, Тверской, Арбате — и о связанных с ними исторических событиях, творческих организациях и выставках, поэтому ее можно использовать как путеводитель. С любезного разрешения издателей публикуем фрагмент из главы «Рождественка и окрестности».
Улица Кузнецкий Мост. Вид с угла Петровки и Неглинки. Начало XX века. Источник: ru.pinterest.com
Улица Кузнецкий Мост
Улица протянулась от Большой Дмитровки до Большой Лубянки, а название ее содержит воспоминания и о Кузнецкой слободе по соседству с Пушечным двором, когда-то тут расположенным, и о мастерах, в нем подвизавшихся[1], и о реальном мосте (сначала деревянном, затем каменном[2]) через реку Неглинную, на левом берегу которой и селились кузнецы. В XVIII веке их здесь уже не было. Этот район заняли владения Волынских, Воронцовых, Бекетовых, Бибикова, Боборыкиных, Борятинских, Хомяковых, Мясоедовых, Собакиных, Голицыных. Каменные торговые лавки, сдаваемые внаем, стали своеобразным почином для постепенного обустройства улицы (появившейся после того, как «утопили» Неглинную) в «галерею» представительств самых солидных заграничных марок, модных магазинов[3], ресторанов. И — превращения Кузнецкого Моста в самый фешенебельный уголок Москвы, который современники сравнивали с «блестящим Невским»[4].
«Кузнецкий Мост был тем бурлящим котлом, в котором варилась “праздная” Москва в свой предобеденный час. В кафе “Сиу” величественной походкой прошествовал Константин Бальмонт, окруженный поклонницами. А в кафе “Трамбле”, что было на углу Кузнецкого моста и Петровки, в эти часы часто восседал Игорь Северянин, в кольце кисейных барышень и холеных студентов в сюртуках на белой подкладке. <...>
Иногда внимание публики привлекали три человека необычного вида, медленно двигавшиеся посреди толпы зевак. Самый старший был в черном сюртуке не первой свежести, в цилиндре, с лорнетом в руке. Второй — в штанах и кофте из материи сине-желтого цвета с крупным восточным узором. Третий — в ярко-желтой кофте. Человек в пестром костюме что-то выкрикивал. Это были: Давид Давидович Бурлюк, художник и поэт, “отец русского футуризма”, как он себя величал; Василий Васильевич Каменский — шумный и неистовый человек, совмещавший в одном лице авиатора, поэта и художника, и на голову выше всех Владимир Владимирович Маяковский — художник и поэт»[5].
14 сентября 1913 года с угла Неглинной началась заранее обещанная газетам прогулка «футуристов» по Кузнецкому Мосту, до Лубянки и обратно, с раскрашенными («размалеванными») лицами.
Променад осуществили Ларионов, поэт Большаков, Яценко. Ларионов со своим «гримом» управился сам. Двоих раскрашивала Гончарова. Это делалось в Художественном салоне на Большой Дмитровке, 11, где шла подготовка к предстоящей выставке Гончаровой. Удивленные прохожие не выражали протеста.
В дальнейшем подобные акции с раскраской принимались более агрессивно. Однако «мода» распространилась и нашла последователей даже в Париже и Нью-Йорке.
В манифесте футуристов «Почему мы раскрашиваемся» пояснялось:
«Началось в 05 году. Михаил Ларионов раскрасил стоящую на фоне ковра натурщицу, продлив на нее рисунок. Но глашатайства еще не было. <...>
Татуировка не занимает нас. Татуируются раз навсегда. Мы же раскрашиваемся на час и измена переживаний зовет измену раскраски, как картина пожирает картину, как за окном автомобиля мелькают внедряясь друг в друга витрины — наше лицо. <…> Наша же раскраска — газетчик»[6].
1 марта 1914 года Малевич и Моргунов (сын Саврасова!) прогуливались с деревянными ложками в петлицах пальто[7].
«…что означало якобы протест против хризантемы, которые носили эстеты в подражании Оскару Уайльду. Они выбрали день и час, когда на Кузнецком гуляет больше всего народу; предварительно позвонили по телефону в редакции некоторых газет. Когда они проходили, народ с удивлением глядел на них. На перекрестках стояли репортеры от газет и щелкали фотоаппаратами. <…> Я согласился сняться с ними, но без ложки, а в прогулке по Кузнецкому участия не принял. Снимались мы в Художественной фотографии, что была на Арбате»[8].
Когда зимой 1914 года в Россию приехал с «творческим визитом» Филиппо Томмазо Маринетти, газета «Русское слово» отчиталась о прогулках по древней столице отца итальянского футуризма, который не желал посещать исторические места и достопримечательности, хотя 28 января гостю и устроили экскурсию… «Почти совершенно игнорируя прошлое города, Маринетти живо интересовался настоящим Москвы. <…> Наибольшее впечатление произвела на него пестрая и оживленная сутолока Кузнецкого Моста. — “Вот это настоящая улица большого города!” — воскликнул он, впервые попав на Кузнецкий»[9].
Возможно, этому впечатлению поспособствовала и первая в Москве световая уличная реклама, выведенная электрическими лампочками на «Пассаж К.С. Попова» (Кузнецкий, 12)[10]. В том же здании с 1882 года стала работать первая в городе телефонная станция, а позже расположилось Русское фотографическое общество. Блистал Кузнецкий и лучшими книжными магазинами, и многими музыкальными, ювелирными — Фаберже и дюжиной других.
«Последняя мода» была представлена не только в здешних витринах, сами тротуары (в то время писали «тротуарры») Кузнецкого оказались своеобразным подиумом для авангардных акций.
15 января 1918-го Д. Бурлюк прибил к стене одного из домов две свои картины, которые продержались несколько лет.
С. Лучишкин свидетельствовал: «Д. Бурлюк, взобравшись на лестницу, прибил к стене дома на углу Кузнецкого моста и Неглинной свою картину, она года два маячила перед всеми»[11].
П. Митурич вспоминал Хлебникова: «Малярия утихает на три дня. Велимир ободряется, бродит по городу. Как-то мы шли по Кузнецкому. Он остановился у витрины с модельными костюмами. Внимательно разглядывал их. “Я бы не отказался иметь такой костюм. Мариенгоф хорошо одевается”.
Я же ему говорю, что его костюм соткан из нитей крайностей нашей эпохи. Более честной и прекрасной одежды, чем его, иметь нельзя. На нем был сильно изношенный серый костюм Маяковского, ботинки военного образца, серый суконный тулупчик Маяковского, тоже сильно поношенный, военного покроя, и круглая меховая шапочка»[12].
«— Сейчас будет Кузнецкий мост, — предупредил нас Володя, улыбаясь. Но мы едем, едем, а моста не видно.
— А где же мост? — спросила я.
Володя, конечно, этого и ждал.
— Когда я приехал в Москву, — сказал он смеясь, — хотел увидеть Воробьёвы горы, поехал посмотреть, но никаких гор не увидел. Есть в Москве много названий, связанных с прошлым, — объяснил он»[13].
В 1918 году под впечатлением от драматической «живой картинки» родились строки о зеваках — «штаны пришедшие Кузнецким клешить» в стихотворении Маяковского «Хорошее отношение к лошадям»:
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему[14].
Свое второе воплощение в качестве фешенебельной витрины Москвы Кузнецкий Мост пережил в годы Новой экономической политики. Вспомним Шарикова: «Что я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий — все в лаковых»[15].
Еще одну процессию, на этот раз траурную, похоронную, в день встречи цинкового гроба Г.Б. Якулова с поезда, прибывшего из Еревана (через Тифлис), и сопровождения его до улицы Герцена, к зданию Центрального дома работников искусств (Рабис) (сейчас — Большая Никитская, 19), для панихиды, следует упомянуть: она «двинулась на Кузнецкий мост, и когда передовая часть ее с венками была уже на Петровке и подымалась вверх по Камергерскому переулку, весь Кузнецкий был в факелах[16] и цветах, а сам гроб и провожающие были еще в Фуркасовском переулке»[17].
Примечания
- ^ Кузнецы мастерили инструменты для пушкарей-литцов и других умельцев.
- ^ Трехпролетный белокаменный мост, шириной 12 м и длиной 120 м, выстроенный ко второй половине 1750-х годов С.Я. Яковлевым по проекту Д.В. Ухтомского, сохранился, засыпанный после того, как Неглинную к 1819-му заключили в подземную трубу.
- ^ «А всё Кузнецкий мост, и вечные французы, / Оттуда моды к нам, и авторы, и музы…» (Грибоедов А.С. Горе от ума // Грибоедов А.С. Полн. собр. соч.: в 3 т. СПб.: Нотабене, 1995–2006. Т. 1. 1995. С. 18).
- ^ Путеводитель 1897 года.
- ^ Комардёнков В.П. Дни минувшие. Из воспоминаний художника. М.: Советский художник, 1972. С. 43.
- ^ Зданевич И., Ларионов М. Почему мы раскрашиваемся. Манифест футуристов // Русский футуризм… С. 369.
- ^ Примечание №64 к воспоминаниям И.В. Клюна // Малевич о себе… Т. 2. 2004. С.73.
- ^ Клюн И.В. Казимир Северинович Малевич. Воспоминания // Малевич о себе… Т. 2. 2004. С. 73.
- ^ Без подписи. Отъезд Маринетти // Русское слово. 1914. №26. 1 февраля. C. 6.
- ^ Включилась она праздничным штрихом в облик Кузнецкого в 1885 году.
- ^ Лучишкин С. Я очень люблю жизнь. Страницы воспоминаний. М.: Советский художник, 1988. С. 61.
- ^ Митурич П.В. Воспоминания. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // Наше наследие. 1997. №39–40. С. 49.
- ^ Агачёва-Нанейшвили В.Н. Жизнь близкая и дорогая // Маяковский в воспоминаниях… С. 313-314.
- ^ Маяковский В.В. Хорошее отношение к лошадям // Маяковский В.В. Полн. собр. соч. Т. 2. 1956. С. 10.
- ^ Булгаков М.А. Собачье сердце // Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. СПб.: Азбука-классика, 2002. Т. 3. С. 280.
- ^ Сорок факелов на три дня для похоронных церемоний Денисовский испросил (при поддержке Луначарского) в городской пожарной части.
- ^ Колесникова Л.Е. Первое знакомство. Н.Ф. Денисовский // Панорама искусств 6. М.: Советский художник, 1983. С. 207.
