Франц Фанон. Черная кожа, белые маски
«Черная кожа, белые маски» — одна из самых заметных книг философа мартиниканского происхождения Франца Фанона. Этот текст — исследование положения чернокожих в белом мире, основанное на автобиографических фактах, полевых исследованиях и психоаналитической теории. С любезного разрешения Музея современного искусства «Гараж», выпустившего перевод книги, публикуем фрагмент главы «Опыт бытия чернокожего».
Норман Рокуэлл. Проблема, с которой мы все живем. 1963. Холст, масло. Фрагмент. Музей Нормана Роквелла, Стокбридж. © NRELC, Niles, IL
«Грязный негр!», или просто: «Смотрите, черный!»
Я явился в мир, желая постичь смысл вещей, мой дух стремился отыскать источник всего сущего, и вдруг я увидел себя всего лишь объектом среди множества других объектов.
Запертый в этой удушающей объектности, я обратился к Другому с мольбой о помощи. Его освободительный взгляд скользнул по моему телу, внезапно обернувшемуся ничтожной погрешностью, и вновь наделил меня легкостью, казавшейся уже безвозвратно утраченной, вернул меня в мир, из которого я был удален. Но, оказавшись на той стороне, я тут же споткнулся о препятствие: действия, мнения, взгляды Другого безоговорочно определили и зафиксировали меня — как окрашивание фиксирует химическую формулу. Я был возмущен, я требовал объяснений… Я не добился ответа — никакого. Я взорвался. И теперь Другой собирает мое целое по кусочкам.
Пока чернокожий находится среди своих собратьев, у него (кроме как в случаях мелких внутренних конфликтов) нет возможности ощутить собственное бытие через Другого. Безусловно, элемент «бытия-для-иного», о котором говорил Гегель, всегда имеет место, но в обществе, которое было колонизировано и приобщено к цивилизации, принципы онтологии не действуют. На мой взгляд, в исследованиях этому факту уделялось недостаточно внимания. В картине мира (die Weltanschauung) колонизированных народов присутствует некая нечистота, изъян, который делает всякое онтологическое ее объяснение невозможным. Кто-то может возразить, что данный тезис применим к любому индивиду, но такой подход только уводит нас от основной проблемы. Давайте все-таки признаем, что онтология пренебрегает вопросами существования и, следовательно, не позволяет нам понять бытие Чернокожего, ведь он вынужден существовать не только в качестве чернокожего — он вынужден существовать и в глазах Белого. Если вы возразите мне, что этот процесс имеет двусторонний характер, я отвечу: «Это не так». Чернокожий не обладает онтологическим сопротивлением перед лицом Белого. Черные внезапно оказались заключены в двух системах координат, где им необходимо найти себе место. Их метафизика или, выражаясь менее претенциозно, традиции, обычаи и реалии, служившие им опорой, были упразднены, поскольку противоречили другой, доселе незнакомой черным, навязанной им, цивилизации.
Находясь среди своих собратьев, чернокожий двадцатого века не знает, в какой момент его чувство собственной неполноценности будет явлено через Другого… Разумеется, я не раз обсуждал проблему черных с друзьями и (несколько реже) с афроамериканцами. Все мы выражали недовольство текущим положением дел, рассуждали о необходимости всеобщего равенства. Помимо этого, на Антилах был очевиден небольшой, но ощутимый разрыв между бытием белого (békaille), мулата и чернокожего, и меня утешало, что интеллектуалы осознают эту дифференциацию. Так что ситуация не казалась мне критической. И вдруг...
И вдруг я встретился со взглядом белого человека. Я ощутил такую тяжесть, какую не мог себе даже представить. Реальность продемонстрировала несостоятельность моих представлений. В мире белых чернокожего поджидают трудности, связанные с развитием его телесной структуры. Осознание тела — деятельность в высшей степени отрицающая. Поскольку речь идет об осознании себя в третьем лице. Тело окружено атмосферой определенной неопределенности. Я знаю, что, если мне захочется курить, мне нужно будет протянуть правую руку и взять пачку сигарет, лежащую на другом конце стола. Однако спички лежат в левом ящике стола, поэтому мне придется податься немного назад. Все эти движения я произвожу не по привычке, но исходя из внутреннего осознания. Эту схему можно описать как постепенное построение Я как тела во временном и пространственном мире. Она не вменяется мне извне — речь идет скорее об окончательном, определяющем структурировании Я и мира — окончательном и определяющем потому, что оно устанавливает полноценные диалектические отношения между миром и моим телом.
Уже не первый год лаборатории пытаются произвести сыворотку, обеляющую кожу: со всей серьезностью они стерилизуют пробирки, проверяют данные и проводят исследования, призванные помочь несчастному чернокожему стать белым и таким образом сбросить с себя бремя телесного проклятия. Под схемой тела, которую я здесь набросал, также скрывается историческая расовая схема. Включенные в нее элементы я получил не благодаря «остаточным ощущениям и впечатлениям в первую очередь тактильного, вестибулярного, кинестетического и визуального характера»[1], но благодаря Другому — благодаря Белому, создавшему меня из тысячи фрагментов, обрывков фактов, анекдотов, рассказов. Я полагал, что мне удалось построить физиологическое Я, сбалансировав пространство и определив в нем место для эмоций, — и тут от меня начали требовать большего.
«Смотрите, черный!» — прогуливаясь, я услышал эти слова, которые, точно хлыстом, ударили меня и стали поводом для размышлений. Я натянуто улыбнулся.
«Смотрите, черный!» — все это происходило на самом деле. Я был удивлен.
«Смотрите, черный!» — круг смыкался. Я не скрывал своего изумления.
«Мама, смотри, негр! Мне страшно!» Страшно! Страшно! Теперь меня начали бояться. Я было попытался изобразить хохот, но уже безуспешно.
Я больше не мог выдавить из себя улыбку, поскольку хорошо знал о существовании множества легенд, баек, историй и, прежде всего, историчности, о которой мне «рассказал» Ясперс. Подвергаясь атакам со всех сторон, моя телесная структура распалась, и ей на смену пришла иная, расово-эпидермическая структура. Садясь в поезд, я был вынужден осознавать себя уже не в третьем лице, но в трех лицах. Потому что мне уступали не одно, а два, а иногда и все три места. Я перестал удивляться. Я уже совсем перестал замечать, что мир лихорадит. Я существовал в трех лицах — я занимал пространство. Я направлялся к Другому… к ускользающему, враждебному, но не зловещему, отсутствующему, исчезающему Другому. Как же тошнит…
Я несу полную ответственность одновременно за свое тело, за свою расу и за своих предков. Я рассмотрел сам себя как объект, я постиг свою чернокожесть, свои этнические свойства — меня победили тамтамы, каннибализм, умственная отсталость, фетишизм, расовые недостатки, работорговля — и в первую очередь «Я харош ниггер»[2].
Растерявшись, оказавшись неспособным сосуществовать вовне с Другим — с Белым, который безжалостно связал меня по рукам и ногам, я отстранился как можно дальше от собственного бытия, чтобы самостоятельно сделать себя объектом. Что значило для меня все вышеперечисленное, если не разрыв, урезание, кровопускание, в результате которого все мое тело покрылось брызгами черной крови? Ведь я не хотел ничего пересматривать, не хотел этой тематизации, этого излишнего внимания. Все, чего я хотел, — это быть человеком среди людей. Молодой и открытый ко всему, я хотел прийти в мир — в наш мир — и изменить его к лучшему вместе с Другими.
При этом я категорически отрицал тетанизацию эмоций. Я хотел быть человеком — и только человеком. Я принял мнение тех, кто идентифицировал меня с моими предками — проданными в рабство, линчеванными. На интеллектуальном уровне я понимал, что в общем смысле речь идет о внутреннем родстве: я был внуком рабов в той же мере, в какой президент Лебрен[3] был внуком зависимых крестьян, исправно плативших оброк помещику. И мои основные тревоги довольно быстро исчезли.
В Америке по отношению к чернокожим проводится политика сегрегации. На Юге негров избивают хлыстами на улицах, а черные забастовки подавляют пулеметами. В Западной Африке негра считают животным. И в то же время сидящий передо мной однокурсник-алжирец заявляет: «До тех пор, пока араба не воспринимают как “такого же человека, как мы”, ни одно решение не будет жизнеспособным».
«Слушайте, дружище, расовые предрассудки — это не про меня… Конечно, заходите, месье, у нас тут нет никаких расовых предрассудков… Разумеется, чернокожий — такой же человек, как мы… Если он черный, то это еще не значит, что он глупее нас… У меня был сослуживец из Сенегала, вполне себе умный парень...»
И под какую классификацию я попадаю? Или, если угодно, в какие рамки меня запихнули?
