Группа «Малышки 18:22»: «Мы работаем на любви и безысходности»
Группа «Малышки 18:22» была основана сестрами Аксиньей и Никой Сарычевыми из Томска в 2018 году. За несколько лет они стали не только важными акторами томской независимой арт-сцены, но и участницами фестивалей и выставок по всей России — от Санкт-Петербурга до Владивостока. В своих работах художницы с помощью «нарочито красивых», как они сами выражаются, средств поднимают темы гендерного неравенства, социальной роли женщин, стереотипизации феминности. В ноябре этого года открылся проект группы, созданный в рамках программы Garage Archive Commissions Музея современного искусства «Гараж». В «12 магических историй в подземелье» вошел одноименный ремейк работы «Синие носы представляют 14 перформансов в бункере», а также серия инсталляций, зинов и коллажей на основе других работ коллектива «Синие носы». «Артгид» поговорил с художницами о сестринстве, важности эмоционального интеллекта, тревоге, бьютивандализме, горизонтальных инициативах и институциях.
Аксинья и Ника Сарычевы. Courtesy художницы
Юля Евстратова: В какой момент появились «Малышки 18:22» как арт-группа? Был ли переход от сестер к соавторкам?
Ника Сарычева: Мы всегда отвечаем, что наша группа образовалась в 1999 году, когда я родилась. У нас с детства так повелось: все игры совместные. И мы как будто до сих пор в этом периоде, только теперь у нас художественная группа.
Аксинья Сарычева: Мы все время жили вместе — и до сих пор живем. Даже если, например, я делала отдельные работы, Ника все равно всегда была рядом, и я советовалась с ней…
Ника Сарычева: Или наоборот. Но, мне кажется, как «Малышки 18:22» мы более осознанно и продуктивно стали работать в 2020 году, когда начался карантин, пандемия.
Юля Евстратова: Многие ваши работы построены в формате диалога. Это особенно заметно на примере комментариев к проектам в социальных сетях: есть два голоса — 18 и 22. Как это проявляется в процессе работы?
Ника Сарычева: Мы с Аксиньей очень много разговариваем, рефлексируем. У нас уже такой прикол появился. Аксинья говорит: «Знаешь, что я думаю?» А я отвечаю: «Не думай». Потому что порой это слишком. В основном мы почти синхронно генерируем идеи, но ресурс распределяется по-разному. Например, я занимаюсь какой-то внутренней работой, а Аксинья взаимодействует с людьми, и наоборот. Это интуитивно получается.
Аксинья Сарычева: У нас с Никой один язык, мы друг друга знаем. Но главное — уметь договариваться.
Ника Сарычева: Эмоциональный интеллект очень важен. Мы еще раз убедились в этом, когда у нас два года назад появился пес, его зовут Малыш. Он по эмоциям все считывает. У Малыша вообще есть чему поучиться, в том числе эмоциональному интеллекту. Многим не хватает этого, особенно в крупных системах.
Юля Евстратова: Бьютивандализм является одним из ваших основных художественных методов. Как он сформировался и в чем заключается?
Ника Сарычева: Бьютивандализм как практика — это лечение пространства, выявление разломов с помощью нарочито красивых, стереотипных средств, таких как блестки, розовый цвет. Он возник из физического действия, немного ритуального, а потом уже перерос в метод работы. В 2020 году мы с Аксиньей из-за тревоги часто гуляли, и у нас появились определенные маршруты. Мы стали замечать странные предметы, которые хотелось обозначить и «полечить»: дыра в асфальте или трещина.
Аксинья Сарычева: Мне кажется, мы с Никой часто замечаем и любим замечать детали. Даже когда общаемся с человеком, смотрим на него, любим отмечать не то, что он говорит, а как говорит. Это тоже немного про эмоциональный интеллект. Например, Малыш понимает некоторые слова, но все же больше считывает интонацию, в какой позе стоишь, где твои руки. Также со многим: ты не можешь охватить какое-то событие или явление целиком, но можешь рассмотреть детали и понять, где пошла трещина. Вглядываешься в эти детали и понимаешь, в чем проблема.
Ника Сарычева: Мы сейчас понимаем, что бьютивандализм про контраст и что у нас все работы про это.
Аксинья Сарычева: Да, получается, бьютивандализм — это совмещение контрастов и обозначение ран и разломов с помощью всего самого красивого…
Ника Сарычева: С помощью нежных художественных инструментов.
Аксинья Сарычева: Контраст — это ранка и блестки…
Ника Сарычева: Или, например, тошнотворно кукольный розовый цвет, такой, чтобы тебя просто вырвало от розового!
Аксинья Сарычева: Рвота и розовый. Вообще противоположности интересно соединять — между ними создается определенное напряжение, странное поле.
Юля Евстратова: Проблематика ваших работ связана со стереотипной феминностью, социальной ролью женщины. Почему для вас важны эти темы?
Аксинья Сарычева: У нас очень многие работы связаны с детством, какими-то установками и часто именно с проблемными местами нашей жизни. Все супердевчачье считается…
Ника Сарычева: …истерическими воплями. Отчасти. Например, я хочу все перекрасить в розовый цвет. Мой любимый цвет — нежно-розовый. Но почему-то мне всегда было стыдно это говорить. Эта любовь воспринималась окружающими как что-то несерьезное, инфантильное.
Еще наши работы про стереотипные представления и мужское-женское. В обществе закрепилось: если женщина пытается стать более брутальной, маскулинной, это относительно нормально считывается как взятие ответственности. А вот если мужскую часть сделать более нежной и смягчить, то многие воспримут это как нападение на мужское. Например, мы так поработали в архиве «Гаража»: пытались одеть «Синие носы» в платья, поместить синее в розовую комнату. Мы сделали интервенции-коллажи в работы «Синих носов», добавили блесточки. В 2010-х годах была мода на усишки. И эти усишки примеряли все, девочки ходили в футболках с усишками. А почему парни с красными губами не ходят? Или почему не взять волшебную палочку или не надеть на себя корону?
Аксинья Сарычева: Мы в 2021 году примерно из тех же соображений накрасили губы памятнику Пушкину: хотели сделать его более человечным и нежным. В Томске это восприняли очень резко. Хотя Пушкину наверняка бы понравилось.
Юля Евстратова: На эмоциональном уровне ваши инсталляции и объекты вызывают, по крайней мере у меня, ощущение тревоги: блестки, украшения, цветы — но все это залито кровью. О тревоге вы говорите и в своих художественных текстах. С чем у вас связано это чувство?
Ника Сарычева: Тревога — наша субличность, существующая одновременно отдельно от нас и вместе с нами.
Аксинья Сарычева: У нас фоновая тревога почти на все. При этом у нее много разных оттенков. Это не всегда негативное чувство. Это может быть деятельное и продуктивное состояние, которое толкает на то, чтобы делать как можно больше, не стоять на месте. Но иногда тревога и обездвиживает.
Ника Сарычева: Мне тоже кажется, что тревога — всеобъемлющее чувство, у которого миллион оттенков. Восторг — это какая-то радостная тревога, а страх — тревога, которая перекрывает дыхание.
Аксинья Сарычева: Тревога — это когда у тебя нет чувства безопасности и тебе постоянно нужно двигаться и быть начеку. Мы это заметили у Малыша. Мы с ним сильно похожи по характеру. Он тревожный и много чего боится, но очень подвижный: постоянно бегает по дому, все ему надо, везде нос свой засунет.
Юля Евстратова: Да, за последний год весь эмоциональный спектр действительно словно преобразился в тревогу и ее оттенки. Ощущаете ли вы, что за это время в вас и в искусстве произошли какие-то изменения?
Ника Сарычева: Сменился фокус внимания, видение ситуаций. Как будто теперь смотрим на все немного со стороны.
Аксинья Сарычева: Мы сместили ракурс с себя. По-моему, вообще важно сместить ракурс с себя на других, на то, что происходит. Необязательно поглощаться, быть поглощенной раной или событиями. Понятно, что предотвратить большие катастрофы тут, сидя у себя в Сибири, мы просто не можем. Но мы можем делать небольшие вещи в рамках своих художественных практик, которые кому-то помогут. Или помогать животным, что мы тоже делаем. Заниматься чем-то посильным. Все чаще мы возвращаемся к мысли, что нужно думать о других.
Ника Сарычева: Поэтому у нас тревога в какой-то степени отступила. Сейчас мы лучше справляемся со своими эмоциями, чем раньше.
Аксинья Сарычева: Она просто стала более деятельной.
Ника Сарычева: Возможно, как раз потому, что ракурс немного сменили. Стресс приземлил нас, что ли…
Юля Евстратова: Вы ведь получили академическое образование? Повлияло ли это на формирование вашего художественного языка?
Аксинья Сарычева: У нас есть Томский государственный университет. Его окончила я и сейчас оканчивает Ника. Образование там классическое: учат рисовать постановки, людей. Зачем? Никто не объясняет, и что делать дальше — тоже. Не знаю, где все эти люди работают. Единственный плюс в том, что ты узнаешь систему изнутри. Все это время — я пять лет отучилась, Ника вообще шестой год заканчивает — учишься сопротивляться репрессивной системе. А она на любом уровне примерно одна и та же. Мы умеем рисовать, но, честно говоря, такое образование все желание отбивает, поэтому сейчас по большей части делаем объекты. Я думаю, что когда-нибудь, может, все-таки вернемся к живописи и рисунку полноценно. Хотя пока это достаточно большая травма.
Ника Сарычева: Вот таким способом повлияло — от противного действуем.
Аксинья Сарычева: Получается, что ты сам или сама ищешь пути, выходы, находишь людей, формируешь сообщества. Пытаешься что-то сделать, создать альтернативу и среду, потому что ее нет вокруг.
Ника Сарычева: Построено все так, что тебе не просто: постоянно какие-то палки в колеса, препятствия вместо поддержки. Хотя, я думаю, сообщество очень важно и все должны друг друга любить. Это моя мечта.
Аксинья Сарычева: Поэтому кажется, что современное искусство в Томске возможно только в самоорганизациях, а образование просто параллельно идет. Есть, конечно, еще Пушкинский филиал, есть галерея в главном корпусе ТГУ, но она в основном студенческая.
Юля Евстратова: А насколько филиал Пушкинского музея открыт и настроен на сотрудничество?
Аксинья Сарычева: Буквально в последнее время у них стали появляться планы. Они долго находились в подвешенном состоянии. Сначала это был ГЦСИ, потом шел сложный переход. Но сейчас они оживают. Надеемся, что у них все будет хорошо. А так они готовы сотрудничать, были бы ресурсы.
Юля Евстратова: Получается, основная проблема для томских художников и художниц — отсутствие поддержки?
Ника Сарычева: Да, причем поддержки и в финансовом, и в человеческом плане.
Аксинья Сарычева: Идет перекачка ресурсов в центр. В Сибири должна образоваться крупная институция, которая будет поддерживать художников. А для этого нужно, во-первых, чтобы люди оставались и не уезжали. Во-вторых, чтобы здесь были ресурсы и деньги, на которые все это можно построить. И в-третьих, желание.
Юля Евстратова: На ваш взгляд, такого институционального центра пока нет?
Аксинья Сарычева: Есть попытки то там, то здесь, но пока, кажется, такого центра нет. Может быть, тут нужна особая система. Может, и время всех этих институций прошло и должно появиться что-то другое. И, может, в Сибири есть потенциал, чтобы подумать, как формировать художественную жизнь иначе, а не так, когда сверху спускаются ресурсы и ты на них что-то делаешь.
Юля Евстратова: Как бы вы описали сибирское искусство сейчас? Часто его рассматривают, вы в частности, в бинарной оппозиции московскому искусству.
Аксинья Сарычева: Кажется, оно всегда существует на сопротивлении.
Ника Сарычева: Мы с Аксиньей, например, говорим, что работаем на любви и безысходности.
Аксинья Сарычева: Кажется, тут только так и возможно.
Ника Сарычева: Не хочется обособлять сибирское искусство, но это так. Потому что у нас вообще нет ресурсов. Мы приехали в «Гараж» и обалдели от того, какие там туалеты. Туалет — это примитивный пример, но по нему можно рассказать о всей системе.
Юля Евстратова: Создается впечатление, что особую роль в сибирском контексте играют именно низовые инициативы и горизонтальные связи. Как, на ваш взгляд, они влияют на культурный процесс?
Аксинья Сарычева: Очень важны горизонтальные связи и личные знакомства с художниками. У нас тут огромные расстояния между городами. Народа не очень много, поэтому надо держаться друг за друга, иначе все рассыплется. А так ты чувствуешь поддержку, обмениваешься опытом, много что происходит. Но удерживать эти связи очень сложно именно из-за расстояний и небольших ресурсов. Мы до сих пор не были в Омске, например. Встречались с ребятами из «Никаких оправданий» (арт-группа из Омска. — Артгид) во Владивостоке и Новосибирске.
Юля Евстратова: А как происходит знакомство с новыми художниками? Как формируется сообщество?
Аксинья Сарычева: Ищем и знакомимся через социальные сети.
Ника Сарычева: И на выставках. Очень важно ходить друг к другу на выставки. Мы не ходим, только если заболели. Других отговорок нет. Даже если концепция не сильно близка, все равно надо изучать.
Аксинья Сарычева: Мы с Никой любим так делать: организовать выставку или опен-колл, позвать наших знакомых, а те еще кого-нибудь позовут. Кто-то просто может прийти на нашу выставку и сказать: «У меня тоже есть работы, я в следующий раз могу поучаствовать». Интересно получилось с «арс котельной», месторасположение у нее было классное: центр города, но подворотня. Человек с улицы мог зайти туда и сказать: «Я хочу у вас выставляться» или «Я хочу быть частью вашего сообщества» — и так становился частью «Котельной». Когда мы с Никой бываем в других городах, просто пишем каким-нибудь художникам или знакомым в интернете: «Мы здесь, давайте увидимся».
Юля Евстратова: Как появилось ваше пространство «арс котельная»? Какого формата мероприятия там проходили?
Аксинья Сарычева: Потребность места объединения людей постепенно увеличивалась и в какой-то момент в 2018 году мы обнаружили заброшенную котельную. Ника была с Митей Главанаковым на экскурсии по томским дворам. Томские дворы — вообще особенные места: с деревянными домами, историческими уголками. Эту котельную мы всегда видели, но не знали о ней ничего. А тут выяснилось, что это заброшка, никому не принадлежит. Потом у нас внутри появился сад — и выставочное пространство, и место для концертов.
Ника Сарычева: Местные жители — а там дома расположены очень близко — были не против. Говорили: «Наконец у нас убрались». Очень радовались, даже помогали. Это место просуществовало три года и больше было сообществом. Сообществом вокруг места — вот так, наверное. А потом нас закрыли. Причиной стало то, что это было «небезопасное место». Сейчас оно намного более небезопасное, потому что там дверь открыта, хотя нам грозились ее заварить. Все нараспашку, лежбище бомжей там образовалось. А у нас были ключи, замок. Мы все закрывали, там никто не мусорил, никто не мог пробраться. В общем, противоречие на противоречии. Мы еще раз убедились, что часто система, когда встречается с чем-то для нее новым и неизвестным, пытается уничтожить это, даже не разобравшись.
Юля Евстратова: Галерея «Маленькая» — тоже ваша инициатива? Что это за проект? Как он появился?
Ника Сарычева: В 2021 мы от безысходности и любви — как эксперимент — решили открыть галерею в квартире, где тогда жили. У нас была только одна комната. Пространство сложное: это наша спальня, личное место, и мы туда пускаем людей, даже незнакомых. Нам интересна граница между личным и общественным. Мы сделали выставку, провели события. Но потом переехали, у нас появился Малыш. Теперь мы немного расширились, и у нас есть спальня и отдельный зал. Надеюсь, что скоро проведем выставку. В прошлый раз была наша персоналка. А сейчас мы, наверное, сделаем либо персональную выставку художницы, с которой давно хотели поработать, либо кураторский проект: соберем и покажем разных художников и художниц.
Юля Евстратова: Влияет ли опыт взаимодействия во внеинституциональных горизонтальных инициативах на ваше нынешнее сотрудничество с институциями? Например, в рамках проекта с «Гаражом»?
Аксинья Сарычева: Это точно влияет на нашу художественную практику, на наши методы и на то, что мы всегда все делаем сами. Сейчас мы только начинаем разбираться в том, как действует институция, потому что знаем не все нюансы.
Ника Сарычева: Самоорганизации помогли нам выстраивать коммуникацию именно с художниками, а вот с институциями…
Аксинья Сарычева: В институциях все немного по-другому действует. Мы привыкли общаться с людьми, а не с «винтиками». Поэтому мы всегда начинаем общаться со всеми как с людьми. Наверное, это правильно.
Юля Евстратова: Когда и почему вы начали участвовать в конкурсах грантовых программ?
Ника Сарычева: Мы только в прошлом году первый раз в жизни подали заявку — в «Гараж».
Аксинья Сарычева: В этом году второй раз — в «ГЭС-2». Больше не участвовали.
Юля Евстратова: Как проходила работа над проектом для «Гаража»? Почему вы выбрали именно работу «Синих носов»?
Аксинья Сарычева: «Синие носы» — это, наверное, первая современная арт-группа, появившаяся в Сибири. Вячеслав Мизин и Константин Скотников живут в Новосибирске и до сих пор активны не как группа, а как отдельные художники. Они здесь достаточно влиятельные дядьки, и много чего вокруг них крутится. Для Сибири это очень важный контекст. Через работу с архивом мы хотели понять наше отношение к этой группе, потому что мы максимально противоположные по характеру.
Юля Евстратова: Вы убедились в этом или, может, нашли сходства?
Ника Сарычева: Что-то общее, наверное, есть. Они многое доводят до иронии и абсурда. Мы тоже с этим работаем.
Аксинья Сарычева: У них работы про «маленького человека», про человека вне искусства, маленького и ненужного. У нас примерно то же самое, только про «маленькую девочку».
Ника Сарычева: В нашем случае про «миленького человека».
Юля Евстратова: Кто еще из сибирских художников значим для вас?
Аксинья Сарычева: Для нас больше значимо сообщество, горизонтальные связи, а не конкретные художники, которых мы считали бы учителями. Даже «Синих носов» мы не считаем учителями. Это контекст, в котором мы вынужденно находимся, причем мужской контекст.
Юля Евстратова: Тогда за какими сообществами или проектами вы следите?
Аксинья Сарычева: Во Владивостоке есть «Заря» и художники вокруг нее. Есть Яна Гапоненко, есть «Дальневосточные разлучницы». В Красноярске очень сильное сообщество художников вокруг музейного центра «Площадь Мира», Оксана Будулак например. В Новосибирске есть Настя Эрмиш и классная группа «Грязные женщины», галерея «Пост» и Андрей Кузнецов. Думаю, рано или поздно людям, которые начинают заниматься искусством, приходится объединяться и создавать сообщества.
Ника Сарычева: Мне кажется, это тоже хороший выход — создавать такие художественные агломерации, сеть, которая разрастается в разных городах, не срастаясь в одноглазого монстра.
