Игорь Самолет: «Через двадцать лет будет совершенно неочевидно, о чем мы думали сегодня»
Игорь Самолет — московский художник, исследующий в своем творчестве внутренний мир человека на фоне социальных и политических потрясений прошлого и настоящего. В качестве эмпирического и художественного метода он использует скриншот экрана смартфона, накладывая на фотографии тексты из личных переписок и новостей. Интервью с художником должно было выйти в рамках партнерства «Артгида» и выставки «Тонкие граждане», для которой Самолет собрал инсталляцию из более чем 120 скриншотов, сделанных за последние полгода и распечатанных на пенопласте. Выставка закрылась на следующий день после вернисажа. Об этом и о последующих проектах с ним поговорила один из кураторов «Тонких граждан» Эльмира Минкина.
Игорь Самолет. Без названия. 2022. Фрагмент инсталляции на выставке «Тонкие граждане» в Московском музее современного искусства. Июль 2022. Фото: Василий Буланов. Courtesy Garage Academy
Эльмира Минкина: Ты помнишь, как узнал о закрытии «Тонких граждан» и как отнесся к этой новости?
Игорь Самолет: Мне начали писать в социальных сетях с вопросами, на которые я не знал, что ответить, пока не появилось официальное сообщение музея. Отреагировал достаточно спокойно, как будто это в порядке вещей в нынешней обстановке, хотя до самого конца не верилось, что так может быть. И все-таки я рад, что выставка открылась, прожила свою маленькую жизнь. Каких-то сильных негативных эмоций не испытал, наверное, потому, что это не первый раз, когда проект с моим участием закрывается, а сам факт внешнего вмешательства становится частью работы и опыта. Никаких комментариев я не давал, а просто улетел на следующий монтаж.
Эльмира Минкина: После закрытия ты принял участие в групповой выставке «Между строк. Текстуальное в визуальном» в галерее «Триумф», а в самарской галерее «Виктория» открылся твой персональный проект «Вытесненные воспоминания». Досрочное закрытие «Граждан» как-то повлияло на дальнейшие проекты и работу над ними? Может, организаторы просили быть поаккуратнее и стали более бдительными?
Игорь Самолет: Какого-то давления не было. В «Триумфе» убрали только один скриншот с упоминанием «ОВД-Инфо» (организация выполняет функции иноагента). В экспозицию в «Виктории» вошли проекты последних двух лет: видео «Ветер набирает силу», показанное в Сыктывкаре буквально на следующий день после вернисажа в Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре, инсталляции «Политика ненависти» из галереи «сцена/szena» и «Всё, что мы помним» из Stella Art Foundation — все в полном составе. Только «Без названия» из «Тонких граждан» не взяли. Какого-то специального открытия в Самаре решили не устраивать. Вообще, сейчас любое открытие кажется бессмысленным. Это как при ковиде: теряется вкус и запах, еда кажется безвкусной, но ее можно поглощать. Так и выставочные проекты — по инерции открываются, но общее состояние и настроение — подавленное.
Эльмира Минкина: Понимаю, о чем ты. Выставок-блокбастеров нет и не предвидится, как и очередей в музеи, но что, если рассматривать выставку как свидетельство? Как высказывание, как факт того, что кто-то еще делает что-то?
Игорь Самолет: Я потому и продолжаю. То же участие в арт-резиденции «Культурный код города» и итоговой выставке в кластере «Октава» — мой способ преодолеть сопротивление безвременья. Я обратился к брутальной архитектуре и наследию советского модернизма, общему для всех бывших союзных республик. Архитектурные осколки бывшей империи я пересобираю для современных нужд. Мне нравится тяжесть и пластичность бетона, его серый отлив, скупо и угрюмо рисующий объем.
Эльмира Минкина: Интересно, что раньше в твоих инсталляциях не чувствовалось стремления к преемственности и гармонии. Более-менее сложное по архитектуре — «Всё, что мы помним» в главном зале Stella Art Foundation, где ты возвел постапокалиптичный городской пейзаж с полуразрушенной часовней посреди замусоренного пустыря.
Игорь Самолет: Материал сам подсказывает направление дальнейших поисков. В инсталляции Safe Space отсутствуют визуальные образы: когда их нет, внимание смещается с содержания на форму. Хотя я все равно бы поместил скриншот в виде небольшой мемориальной таблички.
Эльмира Минкина: То есть отказываться от скриншотов ты не собираешься?
Игорь Самолет: Скриншот — это современная форма фиксации информации, помогающая мне быстро отрефлексировать внешние или внутренние обстоятельства. А производство контента в виде скриншотов — мой основной художественный метод и способ исследования исторического контекста. Весь этот бесконечный серфинг по волнам собственной эмпатии с почти навязчивой мыслью «не упустить» оформляет мою идею о художнике-архивариусе, собирающем «вытесненные исторические воспоминания». Мне нравится рассказывать о глобальном через скомканную простыню на кровати. Конечно, не весь массив собранного контента попадает в инсталляции, и в дальнейшем часть этого архива можно было бы открыть — для диалога и соавторства с другими художниками.
Эльмира Минкина: А я вспоминаю времена, когда в социальных сетях не было формата «быстрого» контента, и с каким недоверием все перебирались из лент с постами во вкладку историй. И как сейчас все поменялось.
Игорь Самолет: Абсолютно. В начале года я хотел вернуться к «традиционным» постам и перестать выкладывать истории. Но в конце февраля снова появилась необходимость фиксировать сиюминутное. У меня не самый профессиональный аккаунт, я почти не рассказываю о готовящихся и реализованных проектах…
Эльмира Минкина: Начнем с того, что он не то чтобы не профессиональный, он закрытый от публики.
Игорь Самолет: Да, точно. Это связано с тем, каким контентом я делюсь. Когда он станет менее острым и критическим, я поменяю настройки конфиденциальности.
Эльмира Минкина: Почему ты вообще используешь соцсети как инструмент художественной практики?
Игорь Самолет: Я обнаружил сходство между механикой соцсетей и тем, как я взаимодействую с внешним миром. Я замечаю всякие неочевидные мелочи, которые могут сложиться в какой-то месседж. Например, недавно выложил историю с ключами от съемной квартиры в Алматы: на одном выгравировано «Бункер», на втором — «Фортуна». Мне нравится обозначать и устанавливать связи, на первый взгляд, далеких друг от друга вещей и с помощью текста, сложных и несложных прикосновений показывать некую общность всего.
Эльмира Минкина: Вспоминаю твой скриншот с трамваем, который едет в депо, и надписью «Когда я нервничаю я чищу зубы». Сначала непонятно, где тут связь, а потом представляю, как тебе тревожно, не по себе — стоять на остановке, не имея возможности добраться домой, к зубной щетке. И насколько это знакомо — пропустить последний автобус и судорожно выбирать между такси за триста рублей за три минуты поездки и пятнадцатью минутами пешком через темный парк.
Игорь Самолет: Да, интересно сорвать какой-то момент, соединить его с музыкой и текстом, когда одно накладывается на другое.
Эльмира Минкина: А что насчет звука? В последних проектах — «Политике ненависти», у нас в «Гражданах», в «Триумфе» он становится неотъемлемой частью работы. А та инсталляция, которую мы сначала готовили к выставке, и вовсе предполагалась полностью звуковой. И я все еще мечтаю, что она случится, настолько смелым мне показался отказ от всякой визуальности и диджитала в пользу зрительских переживаний. Как эти новые наслоения возникают на почве твоего бэкграунда художника, изначально работающего с фотографией?
Игорь Самолет: Звук присутствовал во многих ранних работах, но я делал его технически несовершенно, поэтому он не влиял на общее повествование. Со временем захотелось воздействовать на зрителя через разные воронки восприятия. Хочется задать траекторию и сопроводить ее звуком. Сначала мне было интересно запустить тело зрителя по определенному маршруту, а теперь — «озвучить» его. Это как постепенно добавлять в палитру новые краски и гармонично сочетать их в процессе.
Эльмира Минкина: Каким тебе видится зритель?
Игорь Самолет: Думаю, внимательным, настолько, чтобы замечать детали. Я предлагаю альтернативный эпизод и пространство и не знаю, что поймет и услышит конкретный человек.
Эльмира Минкина: Но ты хочешь расположить его к себе? Моим первым впечатлением о тебе стала выставка «Энергия ошибки» в Мультимедиа Арт Музее, и это было тотальное узнавание себя. Насколько тебе важно, чтобы зритель был на тебя похож?
Игорь Самолет: У каждого десятилетия есть свой визуальный код, и художник формируется под его влиянием стечением технологических и исторических обстоятельств. В моем случае это верстка экрана телефона как одна из цифровых матриц XXI века, соединяющая изображение и текст. Если бы я решал инсталляции в эстетике 80-х или 90-х, то зритель не поверил бы, не смог бы присвоить отображенный опыт себе и остался сторонним наблюдателем. А скриншот работает как документ, хотя я обратился к нему в 2017 году, когда никаким документом он еще не был. Это сейчас его можно заверить у нотариуса и приобщить к судебному разбирательству в качестве доказательства. По содержанию он равен письмам и личным дневникам столетней давности: диалоги, новости, что поел, куда сходил. Но форма и язык изменились — появилось много мусора и ошибок.
Эльмира Минкина: Предъявляя зрителю «документ», хочешь ли ты, чтобы зритель тебе поверил?
Игорь Самолет: Достоверность выступает для меня важным элементом, она выстраивается из непосредственного диалога с событием, физического присутствия в нем. Мне нравится наблюдать шероховатость и несовершенство повествования в работах других художников — так я оцениваю, насколько автор был вовлечен в сопереживание, какой коридор эмпатии он открыл в себе, как прошел через определенную ситуацию и что из нее вынес. Так же и со зрителем: он либо соотносит себя с увиденным, либо нет.
Эльмира Минкина: Как ты относишься к орфографическим ошибкам и опечаткам в своих работах?
Игорь Самолет: Так же, как в переписках: иногда хватает внимания и усидчивости что-то исправить, но чаще нет. Это тоже примета времени: все быстро, хочется скорее записать и отделаться. Мы не соблюдаем пунктуацию, нарушаем правила, и это не мешает нам понимать суть. Время ускорилось, кажется, что всегда опаздываешь, поэтому упрощаешь. И возвращаясь к коллективному зрителю: личные дневники в соцсетях перестали быть приватными, появились читатели, подписчики, комментарии, интерактивность, сменился режим интимности — отсюда коллективный дневник коллективного автора. Круг интересов у разных поколений плюс-минус один, меняются лишь внешние формы и обстоятельства, контекст. И вот я уже чищу зубы на фоне кибернетической катастрофы.
Эльмира Минкина: И ядерного удара.
Игорь Самолет: Меня всегда интересовало, что в кризисный момент делает человек, как живет свою жизнь и что с ним происходит. Я уверен, через двадцать лет будет совершенно неочевидно, о чем мы думали сегодня. Когда читаешь учебник истории, то кажется: вот, например, война, и человек живет этим историческим событием. Но ведь все не так. Выставка «Вытесненные воспоминания» в Самаре — про то, что через годы сегодняшние события будут описаны как борьба с коллективным Западом и нацизмом. А я документирую субъективную историю: она стирается, образуя пустоты, которые заполняются мифами. Миф опасен тем, что раз за разом может вовлекать нас в неприятности, создавая ложную картину прошлого. Так мы «забыли» про сталинские репрессии, заполнив их мифом об их необходимости. Как художник я могу быть полезен тем, что сохраняю альтернативную память. Поэтому это не про мою жизнь и не про моих друзей.
Эльмира Минкина: А про кого?
Игорь Самолет: Про нас всех. Пусть я и использую в качестве иллюстраций свою жизнь и переписку, это не про выпячивание себя, не про ироничные диалоги на фоне фотографий с вечеринок.
Эльмира Минкина: Расскажи о тех случаях, когда в твою работу вмешивались извне.
Игорь Самолет: На первой выставке, в которой я участвовал, в Сыктывкаре, работу сняли, потому что в ее составе были черви, а это нарушало санитарные нормы. Потом работы снимали из-за неуместности — насовсем, как инсталляцию «Не все тени отброшены предметами», с формулировкой, что «не могут просчитать эффект, который работа произведет на зрителей, но, скорее всего, негативный», или перед визитами чиновников. Видео «Ветер набирает силу» проецировалось на руинированную стену — получалось, будто я криком разрушаю ее изнутри, — а сверху была красная подсветка. Меня попросили сменить свет на фиолетовый, обсуждался вопрос о том, насколько сколы на стене похожи на следы обстрела. Еще однажды типография прислала официальный отказ печатать фотографии, потому что они «не соответствуют ценностям компании».
Эльмира Минкина: Я знаю, что ты продолжаешь фотографировать, но твои работы все дальше от медиума фотографии.
Игорь Самолет: Я продолжаю мыслить фотоизображением и пространством поверх него, это точка отсчета. Когда-нибудь отснятый материал ляжет в основу какой-то большой истории — от рождения до смерти.
Эльмира Минкина: Раз уж мы заговорили о безысходности — последний вопрос: должен ли художник быть гражданином?
Игорь Самолет: Кажется, в России это некая необязательная функция художника, гражданская позиция ощущается обременением. Разрыв между я-гражданин и я-художник достаточно ощутимый, как и разница между последовательностью твоих взглядов в жизни и последовательностью твоих взглядов в художественных работах. Иногда этот разрыв сильно бросается в глаза. Художник — как аппендицит, который аккумулирует токсичную проблематику и тем самым предохраняет общество от взрыва. Это часть его ответственности.
