Сила памяти
Локальные трагедии, происходящие на фоне глобальных катастроф, как правило, остаются за границами общей историографии, теряются за большими данными и сводками. Но тем важнее проследить, как функционирует память небольшого сообщества. «Артгид» рассказывает о шести музеях памяти, находящихся в странах бывшего соцблока и постсоветского пространства и исследующих локальные истории жертв тоталитарных режимов.
Фрагмент экспозиции Мемориального центра «Липа помнит». Фото: Robert Leš. Источник: ppmhp.hr
Мемориальный центр «Липа помнит»
Хорватия
Липа — небольшая деревня на границе Хорватии и Словении. Живописная местность, домики с красными крышами, неширокие улицы, около ста местных жителей. Но среди этой прекрасной картины тихой жизни хорватской деревушки — руины, до сих пор напоминающие о трагических событиях 1944 года.
Падение режима Бенито Муссолини привело к ослаблению власти в Истрии, которая на тот момент была оккупирована Италией. Этим воспользовались местные партизанские движения, начавшие кампанию по освобождению территорий. В ответ власти привлекли к борьбе с партизанами моторизованные силы вермахта и специальные полицейские формирования СС. Одной из жертв этих контрмер стала Липа. Немецкие войска вошли в деревню 30 апреля 1944 года и за день убили 269 мирных жителей. Память об этом событии сохранилась благодаря немногим выжившим. Только в конце 1960-х годов начались работы по реконструкции деревни. Тогда же в бывшем здании школы появился первый мемориальный музей, однако, закрывшийся в 1989 году из-за недостаточного финансирования. Только в 2015-м на его основе открылся обновленный Мемориальный центр. Название и в то же время слоган музея — «Липа помнит», — кажется, имеет особое символическое значение для всего местного сообщества.
Поскольку во время пожара в 1944 году наследие деревни было уничтожено, перед жителями Липы встала задача сохранить и репрезентировать память не только о катастрофе, но и о более древних артефактах и событиях, составляющих локальную идентичность и культуру. Поэтому сегодня в этнографическую коллекцию центра входят традиционные орудия труда, предметы быта, карты и другие объекты из собраний исторических музеев Загреба и Любляны. Сама же экспозиция, посвященная 1944 году, вынесена на отдельный этаж и отличается от этнографической части подходом к репрезентации прошлого: акцент сделан на работе с эмоциями зрителей. Начиная с лестничного проема общая тональность экспозиции меняется за счет насыщенности метафорами и визуальными образами, связанными с трагедией. Первое, с чем сталкивается посетитель, — звук шагов и стена, увешанная шлемами солдат нацисткой армии. Несмотря на прямолинейность этой аллегории, стоит заметить, что она более изящна, чем во многих мемориальных музеях. Значительную часть экспозиции составляют таблички с именами погибших. Здесь вновь появляется яркий визуальный образ: все таблички выполнены в форме черных домов с двускатной крышей — «домов-призраков». Кроме этого, в музее представлены интерактивные объекты, позволяющие ознакомиться с личными историями выживших, фотографиями и другими документами.
Опыт Липы интересен по нескольким причинам. Есть целый ряд похожих случаев проведения карательных операций в поселениях Украины, Литвы, Беларуси — только из-за того, что местные жители подозревались в участии в освободительном движении. Это была довольно распространенная практика: показательная жестокость как предупреждение всем, кто сотрудничает с партизанами. Корюковка, Кортелесы, Дальва, Шуневка, Пирчюпис — перечислять можно долго. Липа, в отличие от этих мест, не входит в учебники, не относится к common knowledge в контексте Второй мировой войны. Но именно здесь проводится наиболее осознанная работа с коллективной травмой. Местные жители поставили перед собой крайне важную задачу — сплочение людей, для которых уничтожение деревни в 1944 году является частью семейной истории. Мемориальный центр стал местом памяти о личной трагедии. При этом травма Липы не замыкается на самой себе, не существует в вакууме, но встраивается в более широкий нарратив, взаимодействуя с историями соседних регионов.
Музей заложников в Бегунье-на-Гореньскем
Словения
Еще один локальный музей, посвященный жертвам террора Второй мировой войны, находится в словенской деревне Бегунье-на-Гореньскем на границе с Австрией. Музей заложников расположен в особняке XIV века Катценштайн. Во время нацистской оккупации его помещения стали штабом гестапо. В общей сложности через тюремные камеры прошло 11 477 человек, большинство из которых было участниками движения местного сопротивления. Многих заключенных отправляли в концентрационные лагеря Дахау и Маутхаузен, но были и те, кого казнили на месте: согласно сохранившимся данным, здесь убито 894 человека. Сегодня часть особняка, где находились камеры приговоренных к смертной казни, превращена в музей.
Музеи в местах временного заключения — формат распространенный, с узнаваемым подходом к экспонированию. Чаще всего акцент в них делается на реконструкции тюремного быта и условий содержания. По этому принципу, в частности, организован Дом террора в Будапеште: в подвале бывшего здания управления госбезопасности полностью воспроизведены камеры заключенных. Такой подход к решению экспозиции активно используется и многими музеями в России. Музей тюрьмы при Спасо-Евфимиевом монастыре полностью построен на реконструкции условий жизни арестантов. Музей заложников в Бегунье-на-Гореньскем, наоборот, работает с аутентичностью помещений, внося минимальные изменения в пространства особняка.
На стенах десяти небольших камер сохранились выцарапанные заключенными надписи. Именно они являются объектами музеефикации и именно на них сделан смысловой и визуальный акцент. Это репрезентация страданий, страха и бесчеловечного отношения к тем, кто содержался в тюрьме. Прощания с близкими, послания с сожалением о короткой жизни, болью и бессилием в большинстве своем сделаны на словенском и немецком языках. Но есть и те, которые не требуют перевода, например надпись «Memento mori», чей автор остался неизвестен. Послания помещены под прозрачные стекла и подсвечены так, что в темной камере становится виден рельеф букв на каменных стенах. Ознакомиться с экспозицией можно дистанционно: на сайте музея есть 3D-версия выставочного пространства.
Рядом с особняком расположен парк и долина Драга, где были обнаружены 667 мест захоронения заложников и партизан — тех, кто содержался в камерах гестапо. Сейчас здесь установлены мемориальные камни.
Музей оккупаций и свободы Vabamu
Эстония
После распада СССР начался процесс осмысления репрессий в бывших республиках. Резко возросший в 1990-е годы интерес к истории советского государственного террора объясняется необходимостью поиска нового основания для коллективной идентичности. В странах Балтии в это время появляется особый тип музея — музей советской оккупации. Важной чертой такого рода институций является то, что в своем подходе к истории они фактически уравнивают советскую оккупацию с нацистской, представляя XX век как период «двойной оккупации».
В 2003 году Эстония стала одной из первых стран, в которой был открыт музей, посвященный этому феномену. Экспозиция Музея оккупации и свободы Vabamu в Таллине охватывает историю Эстонии 1940–1991 годов и созвучна политике государства. Согласно этой позиции, страна пережила три периода оккупации своих территорий: с 1940 года — советской, затем, с 1941 по 1944 год, немецкой, а потом снова советской — до обретения независимости.
Открытие музея, который финансируется с помощью краудфандинга, инициировал частный фонд Ольги Кистлер-Ритсо, чья биография во многом отражает сложную жизнь эстонцев при двух тоталитарных режимах. Она родилась в 1920 году на Украине в русско-эстонской семье. Ее мать рано умерла, а отец был репрессирован и отправлен в исправительный лагерь в Сибирь. Ольга и ее брат остались сиротами, поэтому дядя перевез их на родину отца — в Эстонию. Здесь Ольга воспитывалась в приемной семье и прожила до 1944 года, когда, как и другие 80 тысяч эстонцев, бежала в Германию, опасаясь повторения трагических событий.
Свобода — слово, наверное, наиболее часто встречающееся на сайте музея: в названии, в описании миссии, в списке ценностей, в концепции постоянной экспозиции. Экспозиция, которая называется «Свобода без границ», дает представление о точке зрения музея на историю страны. Разнообразные свидетельства сложного прошлого выступают напоминанием о цене свободы, ее хрупкости и важности в идентичности современных эстонцев. Такое высокопарное и немного пафосное представление истории страны свойственно многим музеям оккупации. Прочтение прошлого оказывается идеологизированным и сводится к черно-белой картине, где есть один, а в случае таллинского музея — два конкретных тирана, которые ограничивали свободу на самоопределение народа. С одной стороны, отрицать это было бы странно. С другой — коллаборационизм местных жителей, активно развивавшийся в период оккупаций, выпадает из общей картины. Однако музей в Таллине наиболее полно представил этот период, не игнорируя «неудобную» часть истории, в отличие от музеев советской оккупации в Риге, Вильнюсе и Тбилиси.
В музейном собрании около 40 тысяч предметов, фотографий, писем и других документов: коллекция дверей камер из разных эстонских тюрем, чемоданы сосланных в лагеря эстонцев, а также различные бытовые вещи — счеты, первый советский телевизор, малолитражный автомобиль и даже телефонная будка и автомат для газировки. Некоторые части экспозиции скорее напоминают туристический аттракцион и фон для стилизованных фото.
Музей памяти жертв репрессий
Узбекистан
Музей в Ташкенте появился почти случайно. Во время строительства городской телебашни были обнаружены массовые захоронения 1920–1930-х годов. Местные власти приняли решение перенести строительство в другое место, а здесь основать мемориальный комплекс. Открытие комплекса стало важным шагом на пути к осмыслению травматичного прошлого страны.
Постоянная экспозиция Музея памяти жертв репрессий состоит из десяти разделов, посвященных советско-российской оккупации: от завоевания современной территории Узбекистана Российской империей в 1860-х до репрессий в 80-х годах XX века. Среди экспонатов есть архивные документы, фотографии, макеты концентрационных лагерей и отреставрированный «Тюремный фургон», на котором комиссары доставляли противников режима в тюрьму. Как и в большинстве мемориальных музеев, исторический процесс представлен через призму воспоминаний жертв террора и их близких. Но в отличие от московского Музея ГУЛАГа, где экспозиция также построена на личных историях, кураторы музея в Ташкенте придерживаются преимущественно витринного подхода к репрезентации экспонатов. Тенденция делать музеи памяти более интерактивными, партиципаторными обошла Ташкент стороной: все документы находятся за стеклом и не подразумевают активного взаимодействия с ними.
Кроме здания музея, в мемориальный комплекс входит стоящий на восьми колоннах купол. На его внутренней стороне на английском и узбекском языках написано: «Пусть память о тех, кто погиб за свободу своей страны, живет вечно».
Но так, как в Ташкенте, бывает не всегда. История возникновения этого мемориального музея напоминает о случае в Томской области, когда власти в похожих обстоятельствах поступили совершенно иначе. Его описал журналист Николай Эппле в своей книге «Неудобное прошлое», рассматривая опыт разных стран по работе с трудным и неприятным для власти репрессивным наследием. Во время первомайской демонстрации 1979 года в городе Колпашево к северо-западу от Томска местные жители увидели плывущие по реке тела: весеннее половодье подмыло берега Колпашевского яра и обнажило массовое захоронение людей, расстрелянных или умерших в тюрьме НКВД. Власти приняли решение уничтожить захоронение. К берегу подогнали мощные буксиры и струей от их винтов размыли берег так, что человеческие останки вместе с землей осыпались в воду. Специально организованные отряды из сотрудников МВД, КГБ и добровольцев «вылавливали трупы, дробили на части, привязывали к ним кирпичи и металлолом и затапливали, а выброшенные на берег — тайно закапывали». Лишь в 1990 году по факту надругательства над телами умерших было заведено дело, которое, тем не менее, через пару лет закрыли за отсутствием состава преступления. Из истории Колпашевского яра Эппле сделал два вывода: первый — прошлое не утаить, оно рано или поздно вскроется; второй — если, как жители Колпашево, молчаливо наблюдать и отказаться формулировать свое отношение к прошлому, «мы рано или поздно рискуем быть призваны топить эти трупы снова»[1].
Музейно-мемориальный комплекс жертв политических репрессий и тоталитаризма «АЛЖИР»
Казахстан
Акмолинское лагерное отделение, более известное как Акмолинский лагерь жен изменников родины, было крупнейшим женским лагерем в истории ГУЛАГа. По общим подсчетам, через него прошло более полумиллиона женщин. Неофициальное название лагеря «АЛЖИР» появилось из-за состава заключенных, значительная часть которых была репрессирована по статье о «членах семей изменников родины».
Мемориальный музей открылся в 2007 году. К тому моменту лагерные постройки уже не существовали, поэтому все, что сейчас входит в мемориальный комплекс, является новостроем, как, например, и в случае музея «Пермь-36». Основу работы с посетителем в «АЛЖИРе» составляет символизация, которая кажется избыточной. Перед входом в основное здание расположен монумент «Арка скорби», чаще всего появляющийся на фотографиях музея и, можно сказать, являющийся его главным визуальным образом. Автор проекта Сергей Нарынов задумал арку как портал между миром живых и миром мертвых, проходя через который, «следует опускать голову» в память о погибших.
В экспозиции музея два раздела — «Политическая история Казахстана» и непосредственно «Узницы “АЛЖИРа”». Основу коллекции составляют материалы о жертвах политических репрессий: архивные документы, фотографии, протоколы и личные вещи. Но довольно сомнительным кажется кураторское решение использовать восковые фигуры в душераздирающих композициях на основе «лагерных» сюжетов. Например, сцены допроса или отбирания у матери ребенка (после достижения им трех лет) выглядят постановочно и нафталинно — эмоционально насыщенные истории оказываются обезличенными пугающими манекенами. При этом все инсталляции огорожены от зрителя ярко-красной бархатной лентой, что совершенно убивает оставшуюся эмпатию к увиденному. К слову, в «Перми-36» используется тот же прием. Причем там манекены появляются в самых неожиданных местах: например, фигура охранника с автоматом Калашникова установлена при входе в уборную. Такой неоправданный подход к реконструкции нивелирует весь ужас происходившего в лагере. На территории музейного комплекса «АЛЖИР» также находятся воссозданные «сталинский вагон» и барак, устроенные по тому же принципу, что и основная экспозиция: везде жуткие манекены и стилизованные интерьеры.
К числу примеров репрезентации памяти о репрессированных женщинах и «АЛЖИРЕ» относится одна из последних выставок «Мемориала» (признан иноагентом в РФ и ликвидирован решением суда) в Москве «Материал. Женская память о ГУЛАГе». Но в ней акцент был сделан на том, что поддерживало заключенных в тяжелейших условиях лагеря, — редкие письма с воли от детей и близких. Казалось бы, экспозиция в «АЛЖИРе» и выставка «Мемориала» созданы на основе похожих материалов и рассматривают истории заключенных одного места. Но проекты получились совершенно разными. Кураторы выставки в «Мемориале» рассматривали период заключения как один из этапов жизни женщин, оказавшихся в ГУЛАГе. Важно было тонко, с уважением к личным историям продемонстрировать разрушительность системы репрессий: семейные связи навсегда обрывались, дети не узнавали своих матерей, после освобождения женщины с трудом интегрировались в общество и едва ли могли продолжить свою доарестную жизнь. Поэтому последний раздел выставки был посвящен освобождению. В него, кроме дневниковых записей, вошли фотографии, сделанные до и после заключения. Разница между снимками в среднем составляет от пяти до десяти лет — но узнать в морщинистых поседевших женщинах недавних девушек почти невозможно.
Музей военного детства
Босния и Герцеговина
Этот музей отличается от других институций в нашей подборке — в первую очередь тем, что он посвящен событиям новейшей истории, а именно военным действиям в Югославии. Начало проекту положил пост Ясминко Халиловича в социальной сети в 2010 году. Он решил узнать у своих подписчиков и знакомых об их детстве во время войны. Для самого Халиловича это личный вопрос: в 1992 году, когда начался конфликт в Югославии, ему было четыре года. В ответ на провозглашение независимости Боснии и Герцеговины от Югославии боснийские сербы блокировали Сараево. Осада продолжалась почти четыре года. В окруженной столице погибло более 10 тысяч жителей. У самого Халиловича осталось много воспоминаний, например, о том, как он учился ездить на велосипеде во время редких перерывов между обстрелами. На его пост откликнулось более тысячи человек. В итоге все полученные рассказы он объединил в книгу «Военное детство: Сараево, 1992–1995», которую опубликовал в 2013 году. В процессе работы над книгой Халилович заметил, что у многих «детей войны» сохранились вещи, связанные с воспоминаниями о тех событиях. Так началась работа над созданием музея, открывшегося в январе 2017 года в Сараево. Сейчас в его коллекцию входят более 3000 предметов: дневники, игрушки, фотографии, одежда, музыкальные инструменты, — каждый из которых сопровождается интервью с владельцем объекта.
Музей стремится стать пространством для высказывания от первого лица и сделать видимыми истории, не включенные в глобальный нарратив. Сам Халилович говорит, что цель институции «не просвещать посетителя об исторических фактах или конкретном конфликте, а, скорее, рассказать о сложности опыта взросления во время войны»[2]. В 2017 году музей получил награду Совета Европы «Европейский музей года» за «вклад в понимание европейского культурного наследия». Хотя проект Халиловича сосредоточен на опыте тех, чье детство пришлось на время Боснийской войны, постоянная экспозиция включает и раздел, в котором представлены истории детей, в настоящее время затронутых конфликтами по всему миру: в Иране, на Украине.
Ценность Музея военного детства заключается в почти полном отсутствии редактуры и искажения детских воспоминаний. Несмотря на то, что последние тридцать лет историография активно работает с устными источниками и личными историями, музеи редко обращаются к детским воспоминаниям. И даже попав в экспозицию, они часто подвергаются редактуре взрослыми. Например, это касается дневника Анны Франк. После войны рукописи девочки достались ее отцу. Отто Франк изъял из дневника слишком интимные, на его взгляд, размышления Анны, записи, в которых она жалуется на мать, а также отредактировал все упоминания о религии и обо всем, что связано с еврейством.
Однако цензура и вмешательство в работу мест памяти — как раз то, что препятствует формированию коллективного опыта. А именно это является одной из основных целей мемориальных музеев, основанных на репрезентации травмирующего прошлого и раскрывающих особую ценность личных воспоминаний[3]. Такого рода свидетельства поднимают исторические события на новый уровень социальной значимости и делают знание о прошлом доступным многим.
Примечания
- ^ Эппле Н. Неудобное прошлое: память о государственных преступлениях в России и других странах. М.: НЛО, 2020.
- ^ Пырлик Г. «Дать слово тем, кого обычно не спрашивают». Экспонаты и истории из киевского «Музея военного детства» // Настоящее Время. 8 июля 2021. URL: https://www.currenttime.tv/a/deti-donbassa/31347255.html (СМИ заблокировано на территории РФ и внесено Минюстом в реестр СМИ-иноагентов).
- ^ Ассман А. Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика. М.: НЛО, 2014.
