«Вопрос политический и очень тяжелый…»

«Троица» Андрея Рублева — памятник крайне хрупкий, а его потеря станет невосполнимой утратой для русской культуры. Именно поэтому неожиданная выдача иконы на два дня (17–18 июля 2022 года) из Третьяковской галереи, где она хранится с 1929 года, на богослужение в Троице-Сергиеву Лавру стала скандалом. «Артгид» вспоминает первую попытку Церкви получить «Троицу» в 2008 году и то, как музейному сообществу тогда удалось не допустить этого.

Андрей Рублев. Троица. 1420-е. Дерево, левкас, темпера. Фрагмент. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Мало кто помнит, что впервые Церковь попыталась получить «Троицу» на богослужение еще в конце нулевых. В сентябре 2008 года патриарх Алексий II обратился к министру культуры Александру Авдееву с просьбой передать икону Рублева на три дня в Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры на празднование Троицы (летом 2009 года). Министр переадресовал это обращение тогдашнему директору Третьяковской галереи Валентину Родионову. В отличие от 2022 года, когда общественность узнала о путешествии «Троицы» лишь постфактум, перспектива ее временной выдачи Церкви в 2008 году сопровождалась дискуссией в прессе и протестами научного сообщества, которое инициировало «открытое письмо» в защиту иконы, адресованное президенту, премьер-министру и патриарху. 17 ноября 2008 года в Третьяковской галерее состоялось расширенное заседание Ученого совета музея, где большинство присутствующих специалистов — искусствоведов и реставраторов — высказались против выдачи «Троицы». Кроме представителей научного и музейного сообщества на совете присутствовал представитель Лавры архимандрит Порфирий, заявивший, что Церковь не настаивает на временной передаче иконы без должных условий сохранности, и сотрудник завода полиметаллов Александр Амаханов, признавшийся, что несмотря на имеющийся опыт производства защитных ковчегов, нельзя дать стопроцентную гарантию сохранности произведения.

В 2022 году ничего этого не было. Третьяковская галерея получила из Министерства культуры подписанное заместителем министра Сергеем Обрывалиным распоряжение о временной выдаче иконы и не стала по примеру 2008 году этому сопротивляться институционально.

«Артгид» считает, что высказанные почти 15 лет назад аргументы музейного и научного сообщества не потеряли актуальность и сегодня, но, как когда-то заметил Амаханов, «выдавать, не выдавать — это не наш вопрос, это вопрос политический и очень тяжелый». В архиве семьи Алленовых сохранилась стенограмма расширенного реставрационного совета Государственной Третьяковской галереи 17 ноября 2008 года, с выдержками из которого мы предлагаем ознакомиться нашим читателям.

Михаил Шитов, заведующий Отделом реставрации темперной живописи ГТГ:

<…> Здесь мы подошли к основной проблеме этого памятника: это вот эта вот вертикальная трещина, проходящая через всю лицевую поверхность, которая случилась в результате разрыва первой и второй досок основы. Эта проблема наиболее остро возникла в 1931 году, весной, когда в результате осмотра состояния сохранности были обнаружены разрывы грунта с красочным слоем на лицевой стороне иконы, разрывы паволоки и достаточно большое расхождение. На лицевой стороне в верхней части иконы по этой трещине расхождение достигало двух миллиметров, на лике правого ангела — около одного миллиметра.

Эта трещина была зафиксирована еще — есть фотография 1905 года, после расчистки иконы Гурьяновым, где эта трещина присутствует. Но проблема обнажилась в 1931 году. Тогда экспертом Центральных Государственных Реставрационных Мастерских Олсуфьевым был предложен метод по устранению этого расхождения: икона была перенесена в специальное помещение, где искусственно поддерживалась достаточно высокая влажность, порядка семидесяти процентов, и где доски под постоянным наблюдением и постоянным записыванием динамики этого схождения за полтора месяца практически сошлись <…> В 1932 году зимой было решено укрепить отстающий левкас с красочным слоем с лицевой стороны с помощью глютени (это воско-смоляная мастика) и также заполнить трещину с оборота мастичным составом, который должен послужить защитой боковых сторон разошедшихся досок от атмосферных воздействий.

Еще хочу сказать, что 10 ноября этого года мы провели расширенный реставрационный совет, на котором обсуждалось состояние сохранности иконы и на котором поставлен был вопрос о возможности укрепления основы иконы <…> Было решено не вмешиваться в устоявшееся, стабильное состояние памятника. <…>

Левон Нерсесян, старший научный сотрудник Отдела древнерусского искусства ГТГ:

<…> Во-первых, в том виде, в каком мы сейчас видим «Троицу» на экране, она не была в Троице-Сергиевой лавре начиная по крайней мере с 1600 года, а скорее всего, и раньше. Тот памятник, который имелся, так сказать, в богослужебном употреблении в Троице-Сергиевой лавре, отнюдь не то, что вы сейчас на экране видите… Это произведение как бы вышло в таком виде, близком к этому, из рук Олсуфьева уже в 1918 году.

Второе: вся история бытования этого памятника начиная с конца XVI века показывает, что в практическом употреблении вопрос о сохранности древней живописи был абсолютно безразличен. Множество примеров, которые мы имеем в сегодняшней практике, показывают, что Церковь в массе своей продолжает оставаться так же безразлична к вопросам сохранности древних памятников живописи. Это, например, означает, что несмотря на все принятые нами меры мы не будем иметь никакого встречного энтузиазма с той стороны.

И наконец, есть третий, сугубо практический вывод. Поскольку при реставрации Олсуфьева были оставлены многочисленные записи Гурьянова и те записи, которые Гурьяновым самим тоже были оставлены, поверхность живописная «Троицы» на сегодняшний день… представляет собой сочетание разновременных слоев живописи, и мы не знаем, как эти слои поведут себя при малейшем изменении каких-то условий, насколько разрушительными могут оказаться любые изменения температурно-влажностного режима. <…>

Борис Дудочкин, заведующий научно-вспомогательным отделом Центрального музея имени Андрея Рублева:

Проблемы с сохранностью «Троицы» начались сразу же после ее раскрытия в 1918–1919 годах. Эти проблемы были, так сказать, скрытого, латентного характера, однако они очень хорошо осознавались сотрудниками Сергиево-Посадского, а потом Загорского музея, кстати сказать — искренне верующими людьми, среди которых я могу назвать Олсуфьева и отца Павла Флоренского. Я должен сказать, что, наверное, немногие знают, что, в общем, формально икона как бы находилась в музее, однако фактически она находилась на своем месте, в иконостасе Троицкого собора. И уж совсем мало кто знает, что, в общем-то, икона находилась в соборе в основном летом и зимой, когда позволяли температурно-влажностные условия. И дважды в год, весной и осенью, во время повышения влажности в соборе она переносилась в так называемый Первый иконный запас, или палату. Дважды в год. Сами понимаете, что такая транспортировка не могла, в общем, [не] сказаться на ее сохранности. Поэтому нужно сказать, что передача иконы в 1929 году в Третьяковскую галерею в исторической перспективе выглядит абсолютно положительным шагом, потому что, несомненно, условия ее хранения здесь улучшились, и в конце концов она стала доступна миллионам людей. Именно в Третьяковской галерее.

Теперь коснемся вопроса о чудотворности иконы, которая как бы само собой подразумевается. В документах общегосударственного, иногда даже общецерковного значения она чудотворной не называется. Таковой она не называется ни в Степенной книге царского родословия, где рассказывается о крещении наследника престола, будущего царя Ивана Грозного; она не называется чудотворной ни в знаменитом, всем известном постановлении Стоглавого собора 1551 года, также она не называется чудотворной в Троицкой повести о Казанском взятии, где рассказывается об украшении ее Иваном Грозным и о молении его перед иконой, перед Казанским походом. Также она не называется и в Пискаревском летописце, о создании Борисом Годуновым нового оклада, в 1600 году. То есть ни в источниках, ни в литературе до семнадцатого года не зафиксировано каких-либо чудес от этой иконы — равно, замечу, как и от других икон Троицкого собора. Причины этого вполне понятны: монахи Троицкой лавры были озабочены главным образом организацией чудес от своей главной святыни, а именно от мощей Сергия Радонежского, поэтому все иконы Троицкого собора находились как бы в тени, в том числе и келейная икона Сергия. <…> Даже если признать икону чудотворной, то я должен указать, что в самом Троицком соборе находятся два списка — копии этой иконы. Один список был создан в 1600 году, по заказу царя Бориса Годунова, а вторая копия была написана в 1926–1928 годах художниками-реставраторами Барановым и Чириковым для знаменитой международной, то есть заграничной реставрационной выставки икон 1929–1933 годов. <…> По всем канонам православия освященная копия-список в меру и подобие образа полностью заменяет икону древнего письма. Собственно, одна из функций этих списков — способствовать сохранению прославленного образа. Не будем касаться состояния этих копий, которые сами уже нуждаются в реставрации, но это уже не наша вина, а, так сказать, «заслуга», в кавычках, церкви.

Лев Лифшиц, заведующий сектором древнерусского искусства Государственного института искусствознания:

Вопрос многоаспектный и вместе с тем совершенно непонятный. Первое, что непонятно, — «Троица», как мы все знаем, с 1929 года существует в Третьяковской галерее. Перестройка в нашей стране и нормальные отношения между государством и церковью, слава Богу, существуют с конца 1980-х годов. Почему вдруг сегодня, на каком основании, какой организации и зачем вдруг понадобилось выдавать на богослужение «Троицу» в Троице-Сергиев монастырь? Кто нам на это ответит? Зачем? Что, мы пытаемся установить новую традицию? И это будет совершаться сегодня, через год, через десять лет и так далее? Нам на это ответ не дан. Обоснование выдачи, мотивации — не дано. <…>

«Троица» является одним из важнейших краеугольных камней национальной культуры. Это национальный стяг, это наше знамя. И мы не можем делить нацию, народ по принципу конфессиональной принадлежности, это то, что нас всех сплачивает, это наш символ веры в самом большом, самом широком понимании этого слова. <…> Никто из вас… не дает нам стопроцентной [гарантии] и не может дать, и никакой «металлоремонт», и никакая металлоконструкция нам с вами не даст гарантии стопроцентной сохранности. Есть такой человек, который здесь ответственно поднимет руку и скажет: «Я гарантирую стопроцентную сохранность этого памятника»? Есть такой здесь человек? Если его нету, надо честно и ясно сказать, что такой гарантии мы дать с вами не можем.

<…> Давайте мы вспомним, что было до 1904 года. В каком виде общественное сознание было привлечено к образу Троицы, и существовала ли «Троица», вот эта «Троица» Рублева, в сознании Церкви? И давайте ясно и четко понимать, что общенародное почитание «Троицы» — это заслуга музеев и историков искусства прежде всего. И если мы пойдем по предлагаемому пути, и мы будем возвращать всё, <…> что тогда станет с нашей национальной культурой? Об этом идет речь, потому что я не дам гарантию, что, посетив Троицкий монастырь, Святейший патриарх [не] обратится к президенту с просьбой о том, чтобы икона навсегда вернулась в свое изначальное место. И совершенно очевидно, мы знаем, какой будет на это ответ. Давайте мы все-таки разуем глаза и не будем делать вид, что мы с вами ничего не понимаем, что происходит.

Энгелина Смирнова, главный научный сотрудник сектора древнерусского искусства Государственного института искусствознания, профессор МГУ:

Меня поражает странность сегодняшнего заседания. По-моему, целый большой пласт выступлений касался того, что эта икона не готова и не может быть готова к передвижениям. И почему-то так упорно нам говорят о том, что сейчас мы обсудим вопрос о том, как все-таки ее передвинуть. Да, действительно, она не была написана для Третьяковской галереи, она была написана для Троицкого собора, но она сюда попала, и она находится не в том виде, в каком она была в соборе, и мы это прекрасно знаем. Ее первоначальная живопись — то, что от нее осталось, — обнажена, состояние иконы тяжелое. Мы сейчас поняли, что здесь есть такие проблемы, реставрационные, которые в ближайшее время невосполнимы.

У меня такое впечатление, что люди, два человека, которых я вижу перед собой, — директор Третьяковской галереи и главный хранитель Третьяковской галереи, — вам вручено огромное национальное достояние, и вы за него отвечаете. И вместе с тем вот вы уже готовы дать разрешение на перевозку, — пусть на три дня, на четыре дня, — на перевозку этой иконы. Мне представляется, что это… Я скажу грубо: это должностное преступление. Вы не должны его совершать. <…>

Екатерина Селезнева, главный хранитель ГТГ:

Благодарю вас. Позвольте, поскольку здесь такие очень серьезные обвинения прозвучали, такие как «должностное преступление», я хотела бы сказать следующее: мы, те, которые присутствуют здесь и сейчас, — это не вся Россия. Четырнадцать лет Третьяковская галерея вывозит… [Шум в зале] Донскую икону в Донской монастырь. Я вас приглашаю — придите и посмотрите на людей, которые туда приходят, что с ними происходит, как происходит это моление. То, что происходит сегодня, — это просто неуважение к огромной части населения России...

Герольд Вздорнов, ведущий научный сотрудник ГосНИИР, автор антологии «Троица» Андрея Рублева»:

У меня складывается такое впечатление, что как будто Третьяковская галерея уже приняла решение, и нас, по-видимому, позвали только для того, чтобы мы это решение поддержали. Но из всех выступающих я не вижу здесь ни одного человека, который бы резко не протестовал против этого решения. Правильно звучало слово «преступный». Вы знаете, что сталинский режим распродавал уникальные, мировой ценности произведения искусства, и в очень большом количестве. Мы жили в такое время, когда власть направо и налево раздает ценности общенационального значения: земельные угодья, ландшафты, храмы, монастыри, ризницы, мы все свидетели. И поэтому я думаю, Третьяковской галерее нужно очень крепко подумать, чтобы принимать такого рода решения. Ведь наша власть — она такая же безответственная, как и сталинская. К сожалению. Все партийные бонзы — они теперь стали глубоко верующими. <…> И я думаю, что самое мудрое решение может быть только одно: Третьяковская галерея должна оставить «Троицу» у себя — на Троицкие праздники она может, действительно, быть представлена в Никольской церкви — и не заставлять нас, и не давить на нас, чтобы мы поддержали ваше решение.

Александр Амаханов, сотрудник Завода полиметаллов, разработчик капсулы-киота для Донской Богоматери:

Уважаемое собрание, я вижу, что моя фигура здесь одиозная, как мне представляется. Это вот тот хам, который должен сказать, что «я все гарантирую!». По крайней мере так я понял. Я разрабатывал с первой по последнюю и вариации всевозможные витрины, климатические, для «Донской», «Владимирской», для «Троицы». Я никогда не говорил, что я гарантирую полностью, потому что жизнь необъятна… Что касается ваших опасений, я их полностью и целиком разделяю и брать на себя такую ответственность сказать, что мы сделаем все так, чтобы… Мы этого не сможем — кроме того, чтобы обеспечить требования технического задания… А принятие решения — выдавать, не выдавать — это, сами понимаете, не наш вопрос, это вопрос политический и очень тяжелый.

Игорь Кочетков, ведущий научный сотрудник Отдела древнерусского искусства ГТГ:

Я хочу напомнить, что все мы являемся участниками расширенного реставрационного совета Государственной Третьяковской галереи, а заседание всякого совета полагается завершить принятием решения. Я предлагаю вашему вниманию краткое решение нашего Совета, состоящее всего из двух фраз: «Икона Андрея Рублева “Троица” является выдающимся памятником мировой культуры и должна храниться не в храме, а в Третьяковской галерее, где она доступна людям всех религий и атеистам и где обеспечены лучшие условия для ее сохранности. Члены расширенного реставрационного совета Государственной Третьяковской галереи считают невозможной выдачу “Троицы” на богослужение в Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры и поручают председателю совета довести это их мнение до сведения министра культуры Российской Федерации» <…>

Валентин Родионов, директор ГТГ:

Спасибо всем выступающим. Я со всеми согласен. Все выступления были профессиональны, точны и безапелляционны. Но если вы за это проголосуете, вы проголосуете за то, что икона уйдет на постоянное в монастырь, в Лавру. Это совершенно точно, потому что мы это уже проходили. Я имел разговор, трехчасовой, с патриархом, когда я его уговаривал не выполнить указ президента. И это получилось. На второй подвиг я не способен. Если вы сейчас за это проголосуете — вы все за то, что она уйдет в Лавру. Это элементарно, это совершенно точно. Это точно!

Мы должны сегодня — и вопрос был поставлен правильно — принять меры, которые обеспечивают гарантии безопасности этой иконы. Первое… [Шум, голоса из зала] Подождите! Вы уже сказали. Подождите! Первая гарантия — это Завод полиметаллов, который четырнадцать лет нам обеспечивает не железный ящик, вы не правы абсолютно. Это уникальное сооружение, которое берет климат из Третьяковской галереи, увозит туда, сохраняет три, четыре, пять дней и возвращает климат обратно. И несмотря на то, что в Донском монастыре повышается температура, эта капсула хранит тот климат, который ей дали, и он обратно возвращается. Это гарантия завода, и мы должны ему поклониться низко за то, что они делают великое дело.

Второе. Мы обязаны обеспечить доставку иконы, чтобы она не повредилась. Для этого мы закупим уникальное передвижное устройство, которое сохраняет климат… Хотя оно может не сохранять климат… И это совершенно точно… Ну перестаньте же перебивать! Я же вас не перебивал. Перестаньте! Я имею право так говорить, потому что я вас всех выслушал. Я со всеми согласен, но подумайте о том, о чем я сказал.

И третье. Мы обязаны осмотреть всю дорогу от Москвы до Лавры, есть ли там какие-то ущербные моменты. Надо исправить всю эту дорогу. Мы уже думали о том, что, если мы примем решение — решение не принято, не думайте, что мы решили всё, решение не принято, и это еще подлежит обсуждению, и я вас уверяю, что мы должны принять все меры, которые обеспечат сохранность иконы.

Если вы за то, чтобы она ушла на постоянное — голосуйте сегодня за это предложение <…>

Екатерина Селезнева:

Мы собрались сегодня здесь, потому что мы надеялись вместе с вами рассмотреть те предложения, которые подготовлены были «Полиметаллом» и которые сегодня вы не захотели, чтобы здесь прозвучали. Потому что была презентация уже этого ящика подготовлена. <…> Вы, и правда, все — высокие профессионалы, и я понимаю, что в XXI веке можно найти решение, можно пробовать, но вы предпочитаете, чтобы эта икона оказалась безоружной, беззащитной.

Я вам честно скажу — если будет то решение, о котором вы говорили, я не считаю для себя возможным подписать этот акт, я уйду в отставку, я говорю об этом спокойно. Но я считаю, что мы здесь не для того, чтобы кликушествовать и кричать «Нет!», а для того, чтобы находить решения.

<…> И если мы хотим, чтоб сюда пришли, икону вынули из витрины, какая она есть, и унесли, вы можете ложиться на пороге, вас ОМОН положит, понимаете? Тот, который будет охранять ее выход. Вот тогда вы все это вспомните. Потому что во всех случаях и никто сейчас никому ничего не может гарантировать. Вспомните события в Грузии, вспомните события в Абхазии, вспомните события в Осетии и подумайте о том, как там живут музеи.

Я считаю, что, действительно, у этой общенациональной святыни, так же как у «Владимирской», так же как у «Донской», должна быть своя рубашка, которая ее во всех случаях оградит, охранит и спасет. Вы думаете иначе.