Зебальдиана
За свою относительно короткую жизнь Винфрид Зебальд создал несколько романов и сборников эссе. Этого хватило, чтобы вписать себя в историю литературы и, что важнее, продолжить разговор о последствиях Второй мировой войны в немецком обществе, о Холокосте, бомбардировке немецких городов союзными силами, реакции на это литературы и о том, как работает память. «Артгид» вспоминает, как книги Зебальда нашли отражение в современном искусстве и выставочных практиках.
Винфрид Зебальд. Фото: IMAGO / Leemage. Источник: exberliner.com
В конце февраля о Винфриде Зебальде стали вспоминать заметно чаще. В постах или в разговорах с глазу на глаз возникала фигура немецкого писателя, который пусть и не застал в сознательном возрасте Вторую мировую войну (он родился в Германии в 1944 году), но посвятил большую часть из написанного именно ей. Точнее — механизмам памяти, заставляющим нас помнить или, наоборот, забывать жуткие события тридцатых и сороковых годов. В этих разговорах всплывал (и продолжает всплывать) образ «нашего» Зебальда, который рано или поздно должен появиться на литературном горизонте, будто сама история взывает к его появлению. Впрочем, было бы опрометчиво ждать его появления здесь и сейчас. Вероятно, он только родился или же вовсе не появился на свет: кажется, именно временная дистанцированность от войны позволила Зебальду без препятствий писать о ней — о писателях, которые приняли или сохранили нейтралитет по отношению к нацистской власти, о разрушениях немецких городов или мучительных поисках собственной семьи.
Вероятно, эта дистанция и в то же время принадлежность к немецкому народу и культуре позволила посмотреть на войну и ее последствия остраненно. «Странный» взгляд обнаруживается буквально на первых страницах зебальдовских художественных текстов, где читатель увязает порой в скучных, но всегда методичных описаниях вокзалов, поездов, интерьеров и, собственно, путешествий. За этими долгими и подробными описаниями всегда стоит разговор о памяти — коллективной, индивидуальной, едва хранящей в себе события прошлого, очень недостоверной, к которой следует подходить с изрядной долей сомнения.
Это сомнение рождается из несоответствия текста и фотографий, которые Зебальд помещает в свой роман. Например, для «Аустерлица» (главного героя романа зовут Жак Аустерлиц) он собирает архивные фото, для «Колец Сатурна» делает снимки на береговой линии Британии. Но фотографии — точный свидетель реальности — всегда оказываются не самым надежным рассказчиком. Особенно это чувствуется в «Аустерлице», когда снимки вокзалов и других зданий сменяются снимками людей. Читателю остается лишь гадать — а был ли на самом деле Аустерлиц? Точно ли эти люди на фотографиях — его родственники? Или художественный вымысел распространяется не только на текст, но и на изображения?
Фотографии, сделанные или найденные Зебальдом, можно легко представить на выставке. От его снимков Британии веет английским романтизмом; другими изображениями он намеренно вводит читателя или, лучше сказать, зрителя в заблуждение. Так, часто полагают, что кабинет Аустерлица из одноименного романа является кабинетом Зебальда — однако это рабочее место одного из его коллег. Как метко замечает Сьюзен Зонтаг в эссе, посвященном немецкому писателю, эти тексты остаются художественными, постоянно отсылая читателя к реальности:
«Тем не менее эти книги требуют, чтобы их читали как вымышленные. Они и в самом деле вымышлены, и не только потому, что многое в них, как мы с полным основанием полагаем, начисто выдумано или полностью переиначено, поскольку немалая часть рассказанного существовала в реальности — имена, места, даты и прочее. Вымысел и реальность вовсе не противостоят друг другу. Одна из главных претензий английского романа — быть подлинной историей. Вымышленной книгу делает не то, что история в ней не подлинная, — она как раз может быть подлинной, частично или даже целиком, — а то, что она использует или эксплуатирует множество средств (включая мнимые или поддельные документы), создающих, по выражению теоретиков литературы, “эффект реальности”. Книги Зебальда — и сопровождающие их иллюстрации — доводят этот эффект до последнего предела»[1].
Можно было бы сказать, что у нас есть «свой» Зебальд — Катя Петровская. Ее роман «Кажется Эстер» во многом перекликается с тем, о чем говорил немецкий писатель. Сама Петровская, у которой украинско-еврейско-русско-польские корни, сейчас живет в Германии, и ее роман написан на немецком языке. Долгое время он не выходил на русском и только силами переводчика Михаила Рудницкого увидел свет в России. Текст Петровской — это уже во многом классический роман-путешествие европейского интеллектуала, с переменным успехом пытающегося реконструировать прошлое. Перечисление всех предков Петровской заняло бы не один абзац: прадед Озиель Кржевин (который учит глухонемых детей в Варшаве, а потом в Киеве), двоюродный дедушка Иуда Штерн, бабушка Роза и Кажется Эстер. «Кажется», потому что никто не помнит, как ее звали. И никто не помнит, как точно она погибла — в Бабьем Яре или по пути к нему? Проза Петровской, тем не менее, отличается от зебальдовской. Иногда ее неспешный стиль срывается в поток сознания — и предложения уже занимают одну, а то и две страницы. И внутри всегда находишь приметы современности, как, например, упоминания соцсетей, вынесенные в названия глав, или другие детали, которые выдают свежесть книги. Правда, Петровская вслед за Зебальдом пишет о событиях минувших дней, все еще резонирующих с современностью. Так или иначе, в ожидании нового Зебальда остается перечитывать старого (и не только его), делать заметки на полях, писать комментарии, тексты «по мотивам» и делать выставки.
Последние могут быть вариациями на тему — так выглядела выставка 2006 года «Кольца Сатурна» в галерее Тейт, своим названием отсылающая к роману писателя. На ней были представлены работы Стивена Клейдона, Томаса Зиппа, Дэвида Нунана, Дэвида Войнаровича, Натали Дьюберг, Дороты Юрчак, Томаса Хелбига, а также Сола Флетчера. «Кольца Сатурна» во многом оказалась предельно английской выставкой, где нашлось место и меланхолии, и путешествиям по берегам Британии. Затем Зебальд исчезает из поля современного искусства почти на десять лет. В «Вариациях Зебальда» — выставке, прошедшей в 2015 году в Центре современной культуры в Барселоне, писатель вновь становится центральной фигурой, к которой тянутся смысловые нити разных работ: от черных бабочек Карлоса Аморалеса до портрета Зебальда авторства Яна Петера Триппа, от Тревора Паглена до Тарин Саймон. «Вариации» во многом задают форму следующих выставок, в которых будет фигурировать имя писателя. От Зебальда отталкиваются, ищут в его прозе вдохновение, кураторы пытаются найти точки пересечения между его предельно визуальной прозой и работами художников. Во многом книги Зебальда в контексте выставок превращаются в некую совокупность тем, от которых отталкиваются кураторы, подчас забывая о том, что сами тексты Зебальда могли бы оказаться внутри музейной витрины или рамы.
Из всех выставок, посвященных Зебальду, выделяется персональная выставка Джейн Бенсон «Песня для Зебальда». Вооружившись ножом, Бенсон вырезала из «Колец Сатурна» почти все буквы, за исключением тех, которые составляют названия нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. От книги остались многочисленные страницы, напоминающие одновременно и тексты Стефана Малларме с их свободным расположением графических элементов, и работы Марселя Бротарса — «переписанные» фрагменты из того же Малларме. Благодаря Бротарсу мы увидели, насколько визуальная форма текста определяет его прочтение, благодаря Бенсон — как текст может быть музыкальным. Тексты Зебальда в этом смысле превращаются одновременно и в произведения визуального искусства (не в последнюю очередь благодаря оставшимся в тексте фотографиям), и в музыкальные партитуры, которые затем сыграл композитор Мэтью Шикеле.
Проект Бертрана Кавалье «Цемент не горит» обращается к другой книге Зебальда — «Естественная история разрушения». В ней описаны последствия бомбардировки Германии в годы Второй мировой сквозь призму немецкой литературы того времени. Кавалье во многом повторяет художественную манеру Зебальда, запечатлевая на черно-белых фотографиях послевоенную архитектуру, выросшую в разных городах Европы на месте разрушенных строений. Помимо зданий в поле зрения художника также попадают люди, которые живут в восстановленных районах. Он противопоставляет их уязвимость зачастую брутальной застройке городов.
Иначе выглядела выставка All’estero & Dr. K.’s Badereise nach Riva: Version B в галерее Croy Nielsen. Здесь куратор, отталкиваясь от романа «Головокружения», ввел в выставку несколько мотивов из произведения: от путешествия до странных, почти магических совпадений и перекличек. В групповом проекте нашлось место и пасторальным пейзажам Дарио Вокурки, и макетам Оливера Кроя и Оливера Элсера, и рисункам Тесс Ярай по мотивам писем писателя.
Отдельного упоминания стоят две выставки, которые прошли примерно в одно и то же время и поблизости друг от друга. Первая — «Линия прямой видимости: восточная Англия Зебальда» в Музее и галерее замка Норвич в 2019–2020 годах. Вторая — «Далеко отсюда — но откуда?» в Центре изобразительных искусств в Сейнсбери. Обе выставки вновь обращаются к «Кольцам Сатурна» — англичанам не занимать самовлюбленности. Проект в Норвичском замке стал объемным исследованием источников вдохновения писателя: от бытовых объектов до картин из других музеев вроде «Гибель корабля Royal James при битве на Солебее» Виллема ван де Велде. И конечно, не обошлось без фотографий из книг самого Зебальда. Вторая выставка представляла собой своеобразное исследование визуальной поэтики писателя.
Возможно, нас ждет очередное возращение к зебальдовской прозе — не только к книгам, но и к его визуальному наследию. И пока за рубежом писатель становится центральной фигурой в проектах художников, музеев или галерей, то в России, вероятно, следует пристальнее вчитаться (и всмотреться) в его книги. Возможно, чтобы наконец приблизить появление своего собственного Зебальда.
Примечания
- ^ Сьюзен Зонтаг. Разум в трауре. // Критическая Масса. 2006. №2. URL: https://magazines.gorky.media/km/2006/2/razum-v-traure.html.
