«Будете себя так вести, отправитесь резьбой по дереву заниматься»
Осенью 1982 года в квартире художника Никиты Алексеева открылась галерея APTART — одна из важнейших площадок позднесоветского андеграунда. Галерея проработала всего несколько месяцев, затем ей заинтересовались «органы». Начались обыски у художников и допросы. Историк искусства, куратор архивной коллекции Музея современного искусства «Гараж» Саша Обухова на основе интервью с непосредственными участниками, переписки и документов реконструировала события зимы 1983 года.
Никита Алексеев в своей квартире во время первой выставки галереи APTART. Москва, 1982. Фото: Георгий Кизевальтер. Архив Государственного центра современного искусства
Прошло почти сорок лет с тех пор как «неофициальное» искусство вышло из подполья. По прошествии стольких лет реальные коллизии, сопровождавшие становление альтернативного творчества, начинают забываться. Противостояние советской власти и художников, по счастью, не привело к значительным «потерям» в рядах последних. Кроме исключительных случаев, таких как арест Вячеслава Сысоева (1937–2006), художникам, не вписавшимся в официальные структуры творческих союзов, грозили либо эмиграция, либо периодическое и малоприятное общение с «искусствоведами в штатском».
Еще одной драматической страницей истории отечественного искусства стали обыски в квартирах представителей московского андерграунда, прошедшие 15 февраля 1983 года. В частности, обыск в галерее APTART (Apartment Art — «квартирное искусство») — одной из важнейших альтернативных площадок художников поколения 1980-х. Галерея APTART открылась в однокомнатной квартире Никиты Алексеева (1953–2021) на ул. Дмитрия Ульянова в конце сентября 1982 года групповой выставкой молодых художников — Георгия Кизевальтера, Михаила Федорова-Рошаля (1956–2007), Юрия Альберта, групп «Мухомор», «СЗ», «ТОТАРТ» и других. Но уже через четыре с половиной месяца представители «органов» пришли с обысками к художникам Никите Алексееву и Михаилу Федорову-Рошалю, а через какое-то время они же были вызваны на допросы. Во время обыска в галерее представители КГБ изъяли ряд художественных произведений, пропавших в архивах спецслужб. Информация об этом событии появилась в пятом номере журнала «А—Я» за 1983 год, завершая статью о деятельности APTART. Но на этом история не закончилась…
Документы, описывающие деятельность галереи APTART, сегодня хранятся в архиве Музея современного искусства «Гараж», а также в личных архивах художников. В 2004 году удалось почти полностью реконструировать эту историю[1].
Из воспоминаний художника Никиты Алексеева
— В 6 часов утра — звонок в дверь, участковый предъявляет ордер на обыск, за ним двое в штатском. (Я, кстати, не могу утверждать, что обыск проводили сотрудники КГБ: документы мне предъявили милицейские, а не гэбэшные. А что было в ордере написано, номер дела — не помню. Это как-то шло на фоне дела Славы Сысоева.) Квартиру начинают шерстить чудовищным образом. В галерее тогда проходила выставка группы «СЗ»[2]. Вся комната была затянута желтой креп-бумагой, они приходили каждый день и каждый раз что-то дорисовывали. Это была классическая work in progress. Там стоял объект «Танк-Парфенон» из плотной бумаги, а за ним на фронтальной стенке — черно-белая фотография, на которой «СЗ» были сняты в пластических позах, голые, а на причинных местах — крендели логотипа «СЗ». Фотография по тем временам была очень большая — где-то метр в высоту, а то и больше. Из-за этой пресловутой фотографии на меня пытались повесить дело о порнографии, потом даже о гомосексуализме. Кстати, и Вячеслава Сысоева[3] посадили не по политической статье, а за порнографию.
Так вот, гэбэшники начали рыться в моих бумагах, протокол составили, естественно. У меня была копия, но я ее по своему неумению что-либо хранить куда-то дел. Они сняли и унесли фотографии «СЗ», а креп-бумагу частично со стен сорвали, проверяли — нет ли тайников. На самой бумаге была, с их точки зрения, полная чушь — «СЗ» каких-то цыплят рисовали без конца и что-то по поводу «Спартак» — «Динамо». Еще изъяли мою серию рисунков. У моего отца был английский альбом 1951 года издания, что-то вроде учебника про то, как надо фотографировать обнаженную натуру. Там были совершенные мраморные тела, абсолютно заретушированные, великолепно освещенные. Я сделал ксерокопии с альбома и по ксерокопиям что-то подрисовывал цветной гуашью — тела, как пейзажи. Я боялся, что будет обвинение не столько в порнографии, сколько в использовании ксерокса. Потом забрали книжку маркиза де Кюстина, издание Общества политкаторжан года 1930-го. Кюстин воспринимался, видимо, как главный диссидент-антисоветчик. Было еще ужасно жалко, что они взяли неплохую подборку самиздатных крошечных книжечек поэзии 1960–1970-х годов, которую мы с Андреем Монастырским сделали — брошюрки с текстами, напечатанными на машинке, в картонных обложках, без рисунков. Многие вещи наверняка погибли окончательно: там были малоизвестные, но интересные поэты. Может, какие-то еще рисунки унесли, но ничего серьезного.
В тот же день был обыск у Миши Рошаля, который жил в соседнем подъезде. То есть это была мощная операция.
Потом меня вызывали дважды. В первый раз мне позвонили из секретариата Савостюка, тогдашнего председателя МОСХа, и сказали, что он хочет со мной поговорить. А в его кабинете сидели ребята из ГБ. Меня посадили в машину и отвезли прямиком на Лубянку. Во второй раз случилось забавнее. Я собирался на какую-то гулянку на дачу французского посольства в Серебряном Бору. Тут звонок: «Никита Феликсович, приходите часов в 10 утра, надо поговорить». Я понимал, что собираюсь гулять всю ночь и сначала отказался, тем более так рано. Тогда они говорят: «Мы ведь вас все равно найдем, приедем за вами, так что уж приходите сами. Или вам в 10 рано?» Я говорю: «Да, рано». — «Давайте в 11». — «Тоже рано». В общем, я столковался на двенадцати. Ночевал я почему-то у Николы Овчинникова, он жил тогда на Юго-Западе. На мне была какая-то шутовская майка, очень модные вельветовые штаны с огромными карманами внизу на штанинах, которые мне сшила Маша Мордкович. В пьяном состоянии на этой французской даче я карманы набил фисташками, которые тогда были большой редкостью. Я доехал на метро до площади Дзержинского, там рюмочная была, зашел туда, выпил и пошел в «Голубой домик»[4]. Эти ребята дико на меня разозлились — во-первых, люди они тоже явно пьющие, а на службе нельзя, и еще я сижу, наряженный, как шут гороховый, трясу ногой, а в кармане у меня фисташки гремят. Спрашивали что-то про Шелковского, про мою подругу француженку Катрин Терье, хотели, чтобы я сказал, что она Мата Хари. Эти придурки приняли ее за шпионку, визу въездную не давали. И завербовать хотели, я думаю. У меня были абсолютно отшибленные мозги, и вел я себя по-хамски. Они мне говорят: «Будете себя так вести, отправитесь резьбой по дереву заниматься». А я вдруг говорю: «Вы что, мне угрожаете?» И они испугались почему-то: нет, говорят, не угрожаем, как же можно. Кончилось тем, что они меня просто выгоняли оттуда, а я стоял в дверях крестом и отказывался уходить, они мне даже пропуск забыли отдать.
…С APTARTом мы полезли в «общественную» область. Если бы мы сидели по мастерским, как Кабаков или Булатов, то, может, ничего бы и не было.
Из воспоминаний художника Михаила Федорова-Рошаля
— Когда у меня в квартире проходил обыск, я был на даче. В ордере было указано дело Сысоева, его номер и имя. Мне позвонил Юра, первый муж Лены Романовой: «У тебя обыск». Я почему-то решил сначала, что это шутка такая дурацкая. Дома были моя мама, жена Аня, потом еще много народу пришло — всех впускали, никого не выпускали. Так продолжалось до позднего вечера. У Никиты обыск проходил в тот же день, так они его однокомнатную квартиру, где все было убрано для выставки, часа за три перерыли. И ему сказали: «Никому про обыск не говори». И первое, что сделал Никита, когда они ушли, пришел ко мне, ему открыл дверь тот же дядька, который у него только что был: «А, — говорит, — знакомые люди, проходи-проходи…» Так Никита до 10 вечера с остальными и просидел у меня, кто-то портвейн принес, гости выпивали и веселились.
Из последствий обыска самое неприятное то, что они унесли работы, не составив списков. У меня стоял ящик с работами «мухоморов», мне Никита принес его накануне. Вот его сгребли, не посмотрев толком, что в нем лежит, описи не было. Мои работы — портреты Сахарова из сахара и Солженицына из соли — висели на стене, никто на них и внимания не обратил сначала. Один жук у мамы спросил, дескать, кто это. Она сказала: «Какие-то греческие или римские герои». Так они и висели, только под конец кто-то сказал — то ли кто-то из присутствующих, то ли кто-то специально пришел, не знаю. Может, и еще что то забрали по мелочи, не помню.
Потом меня вызвали на Лубянку совершенно диким образом. Мне позвонил какой-то незнакомый человек и говорит: «Меня просили вам передать, чтобы вы в четверг зашли в КГБ, дом такой-то, подъезд такой-то». Я говорю: «Бросьте шутки». И не пошел никуда, естественно. Прошла пятница, потом суббота и воскресенье. А в воскресенье мы выпивали, конечно же. В понедельник в 8 утра звонок в дверь: «Это почта». Я еще спал в дальней комнате, слышу все сквозь сон, потом говорю: «Дайте хоть одеться». Раздвигаю шторы (живу-то я на 1-м этаже), а там стоит человек с фиксой абсолютно блатного вида и смотрит ухмыляясь. Ну вот засунули меня в черную «Волгу» и повезли по-царски — по середине улицы, с мигалкой, с сиреной, со всеми почестями. Я им говорю: «Слушайте, вот пивнушка, дайте хоть пива выпить». А они: «Щас, будет тебе пиво и все, что хочешь». Допрос шел 4 часа. Никита мне тогда сказал, что и у него допрос длился 4 часа. Мы решили, что пленка у них стандартная, рассчитана на 4 часа. Но там про APTART практически не спрашивали, в основном про Тода Блудо[5], обо всех его делах. Вообще, о чем шла речь, я в деталях не помню, для меня это просто мучение было — 4 часа разговаривать с похмелья. Я помню только, какое облегчение испытал, когда оттуда вышел и отправился в рюмочную по соседству.
Из переписки художника Никиты Алексеева и главного редактора журнала «А—Я» Игоря Шелковского. 18 февраля 1983
Дорогой Игорь!
С прискорбием должен Вас известить, что APTART прекратил свое существование 15-го числа. Рано поутру явились сотрудники известных органов с ордером на обыск по изъятию «антисоветских документов», разгромили выставку Скерсиса — Захарова, проходившую в это время, конфисковали часть работ как их, так и моих, и множество материалов, не имеющих никакого отношения к «антисоветчине». В тот же день был обыск у М. Рошаля, где были также изъяты работы Рошаля и «Мухоморов». В их разговорах чувствовалось, что они склонны интерпретировать работы если не как антисоветские, то как порнографические, либо и то, и другое вместе. Ни то, ни другое не соответствует истине. Я надеюсь, Вы получили пакет с материалами по осенней групповой выставке в APTART (если не Вы, то Витя, я не знаю, куда пошло) — некоторые работы, показанные на этой выставке, как раз и были изъяты. При обысках были нарушены некоторые процессуальные детали: не был указан номер дела, у Рошаля обыск начал производиться в отсутствие хозяев квартиры. Каким-то образом эти обыски связывались с делом Сысоева, что тоже очень странно. Возможно, это первый знак начала большой кампании по искоренению и полной победе над здешним новым искусством.
Если это так, то это ужасно. Что будет дальше, естественно, неизвестно, но ждать чего-нибудь особенно хорошего трудно.
Однако за пять месяцев существования APTART осуществил семь мероприятий: 1) осеннюю групповую выставку (октябрь), 2) выставку живописи К. Звездочетова (ноябрь), 3) показал акцию «Эти славные 60–70-е годы» Абалаковой — Жигалова (декабрь), 4) перформанс «Мухоморов» «Кто сей божественный фиал разрушил как сосуд случайный?» (декабрь-82), 5) акцию Алексеева «Тусовка» (январь-83), 6) выставку С. Ануфриева (февраль) и 7) выставку В-52.
Видимо, мы сильно намозолили глаза, тем более что еще в сентябре нас серьезно предупреждали. Все это грустно, но хорошо, что сделали хоть что-то, и, Бог даст, ситуация как-нибудь выправится.
Игорь, я прошу Вас поделиться этими сведениями с Витей и Ритой. Кроме того, я прошу не упоминать <о моем> авторстве этой информации, как сами понимаете, это мне может добавить некоторое <время, которое мне придется провести в ограниченном пространстве>.
Если это возможно и если эта информация интересна, используйте ее, пожалуйста, только когда станет ясно, что дела наши плохи. Необходимо, чтобы они не выглядели, как диссидентские. Речь на самом деле идет о расправе над художниками, а не политическими деятелями. В последнее время в Москве произошло некоторое оживление художественной среды, появилась группа художников, работающих хотя и различно в стилевом отношении, но объединенных некоторыми качествами. Это можно бы было назвать New Wave, если бы термин не был слишком стерт. Просто начала формироваться новая стилистика, использующая достижения русских художников 70-х годов, но достаточно специфическая. Это не СОЦАРТ и не диссиденция, а именно искусство, и тем более ужасно, что власти обрушились на это искусство, как на нечто уголовное.
Я не собираюсь пока хоронить моих друзей и себя, но ситуация и в самом деле тяжелая. Поэтому, дорогой Игорь, прошу Вас не форсировать излишне. Количество и качество пострадавших, боюсь, ничем не будет способствовать здешней жизни художников. Это не «у страха глаза велики», а просто осторожность.
Игорь, 4-й номер очень хорош. Дай Бог, чтобы журнал удержался.
С наилучшими пожеланиями.
Из переписки главного редактора журнала «А—Я» Игоря Шелковского и художника Никиты Алексеева, 12 марта 1983
Дорогой Никита!
Постараюсь «не форсируя» сделать все, что можно, для вашей защиты. Единственное, что может помочь в подобной ситуации, — гласность. Все черные и нечистые дела делаются в темноте и без свидетелей. Поэтому старайтесь и впредь по возможности информировать обо всем детально: если обыск, то где, у кого, во сколько начат, сколько продолжался, что было взято. Если кто-то вызван на допрос, то кто, к кому, сколько допрос длился, тема, что было сказано и т. д.
Возможно, эти обыски — обычная «профилактика»: попугать и приструнить, т. е. «подкрутить гайки», которые скоро опять ослабнут. Возможно, это действительно начало очередной кампании против искусства. Кампании, как всегда, бесперспективной, т. к. остановить искусство все равно, что остановить жизнь: сколько запруд ни ставь, все равно прорвет, не там, так там.
При всех вызовах, собеседованиях и допросах нужно руководствоваться старым правилом, проверенным в течение многих десятилетий множеством людей. Правило простое, и его легко запомнить: не верь, не бойся, не проси. На мой взгляд, лучше вообще отказаться от каких-либо бесед, отказаться полностью, т. к. любой разговор будет вывернут ими в свою пользу.
Конечно, трудно, будучи художником, выступать в какой-то иной роли. Но ведь ни Хармс, ни Мандельштам, ни десятки, сотни, тысячи, миллионы других людей не были политическими деятелями и врагами режима. Режим сам делает себе врагов.
Если вы талантливы, умны, честны — то одно это не даст им спать спокойно. Ведь эти узколобые ни одним из этих качеств не обладают. А их задача — всех нивелировать до своего уровня, иначе они рискуют не удержать власть.
Вот и вся их хитрая политика.
Дай Бог, вам сил в трудных ситуациях.
Пишите. До свидания. И. Ш.
Обращение художника Михаила Федорова-Рошаля к директору Федеральной службы контрразведки РФ Сергею Степашину, 1995 год
Уважаемый Господин Степашин,
<...> Я обращаюсь к Вам, уважаемый господин Степашин, по поводу изъятых сотрудниками КГБ в январе 1983 года у меня в квартире по адресу: г. Москва, ул. Дмитрия Ульянова, дом 4, корпус 2, квартира 311, двух моих произведений: портрета в профиль академика А.Д. Сахарова, выполненного на фанерной доске размером 60x80 см из сахара, и портрета в анфас писателя А.И. Солженицына, выполненного на такой же доске из соли. Эти произведения авангардного искусства были изъяты из моей квартиры во время одного из обысков, проводимых в январе 1983 года сотрудниками КГБ у представителей московского художественного авангарда в связи с уголовным делом в отношении известного художника В.Н. Сысоева.
К сожалению, у меня не сохранилась копия протокола обыска, но поскольку дело Сысоева приобрело широкую известность, то я надеюсь, что даже сейчас, спустя почти 11 лет, отыскать в архивах и соответствующие протоколы, и, главное, сами произведения не составит большого труда.
Я уверен, что возврат мне, автору, незаконно изъятых у меня произведений и в моих интересах, как художника, и в интересах ФСК, строящей свои отношения с обществом на совершенно иных основах, чем все существовавшие в нашей стране ранее аналогичные органы.
Заранее благодарен Вам, Федоров М.Г.
Ответ из Федеральной службы контрразведки РФ от 13 июня 1995 года № 10/А-Ф-807, адресованный художнику Михаилу Федорову-Рошалю
Уважаемый Михаил Георгиевич!
Установлено, что Сысоев Вячеслав Вячеславович, 1937 года рождения, уроженец г. Москвы, 12 мая 1983 года был осужден Брежневским районным судом г. Москвы по ст. 228-й УК РСФСР на 2 года лишения свободы. Постановлением Президиума Московского городского суда от 19 мая 1993 года приговор отменен за недоказанностью вины Сысоева.
Следствие по делу вел следственный отдел Брежневского РУВД г. Москвы.
Просмотром архивного следственного дела №1-343, хранящегося в Черемушкинском народном суде г. Москвы, протоколов о проведении у Вас обыска по делу Сысоева не обнаружено.
Ввиду отсутствия у Вас копии протокола обыска с указанием фамилий сотрудников, проводивших обыск, установить местонахождение изъятыху Вас материалов (в том числе картин) не представляется возможным.
С уважением, В. Якушев, замначальника ЦА ФСБ России.
Примечания
- ^ Впервые собранные Сашей Обуховой воспоминания и документы были опубликованы в журнале «Артхроника», №1, 2004.
- ^ Группа «СЗ» была создана в 1980 году художниками Вадимом Захаровым и Виктором Скерсисом.
- ^ Вячеслав Сысоев — московский художник-график, получивший известность в подпольной художественной среде благодаря едким карикатурам на тогдашних вождей СССР и реалии советского быта. В 1979 году на художника было заведено дело, в течение нескольких лет он скрывался от властей, был арестован в 1983 году и обвинен по результатам «искусствоведческой экспертизы» в «изготовлении и распространении порнографических изображений». В 1985 году Сысоев был освобожден и вскоре эмигрировал в Германию.
- ^ Так иногда называли одно из зданий КГБ на Лубянке.
- ^ В начале 1980-х годов американский студент-филолог Тод Блудо работал переводчиком в издательстве «Мир» и много общался с представителями художественного андерграунда.
