Михаил Майзульс. Воображаемый враг: иноверцы в средневековой иконографии

Поиск врагов, осмеяние отверженных и маркирование тех, кто не согласен с мнением большинства, отличительными знаками — не сегодняшнее изобретение. Культура средневекового Запада знала множество подобных примеров. Символами иноверцев были гербы и флаги с изображением скорпионов, крючковатые носы, рыжие волосы, багрово-красные, черные или даже синие лица, неестественно вывернутые позы, непристойные жесты и агрессивные гримасы. В своей новой книге медиевист Михаил Майзульс показывает, как конструировался образ врага и работали механизмы стигматизации в Средние века. С любезного разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикуем два фрагмента из главы «Жесты палачей: насилие и осмеяние».

Зерцало человеческого спасения. Франция или Фландрия. Около 1430–1450. Sarnen. Benediktinerkollegium. Cod. membr. 8. Fol. 19v

«Кто тебя ударил?» Пытка как игра

В позднесредневековой иконографии последние дни Христа превратились в настоящий театр глумления. В нем физическая агрессия сопровождается множеством презрительных, непристойных и издевательских жестов[1]. Истязатели, будь они римляне или иудеи (часто их различить невозможно), не только пинают и бичуют Христа, вырывают у него клоки волос или бороды, но и угрожают ему; его задирают, освистывают, оглушают звуками труб и напоминают о том, что он вовсе не Царь Иудейский и не пророк, а смутитель умов и мятежник. Прямое насилие неразрывно переплетается с осмеянием[2].

В Евангелиях есть два главных эпизода, где иудеи, а потом римляне устраивают над Иисусом коллективное измывательство. После того как арестанта привели к первосвященнику Каиафе и тот нашел его повинным смерти за богохульство, кто-то из его людей стал плевать Христу в лицо: «Другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» (Мф. 26: 67–68; ср.: Мк. 14: 65; Лк. 22: 53). В позднее Средневековье эта сцена, известная как «Осмеяние» или «Поругание», обычно изображалась так, что на Христа, сидящего с завязанными глазами, с полупрозрачным платом, накинутым на голову, или в капюшоне, спущенном на лицо, со всех сторон обрушиваются тумаки и пощечины.

Container imageContainer image

Изображения этого действа очень похожи на средневековые игры, известные по маргиналиям в рукописях XIII–XV вв. Они были устроены как что-то среднее между современными «салочками» и «жмурками». В одном варианте вóда (по-французски его называли «лягушкой» — grenouille) садился на землю или на скамеечку, а остальные игроки, кружась вокруг, осыпали его насмешками, награждали тумаками, кривлялись и дергали за волосы. Его цель состояла в том, чтобы, не вставая с места, ухватить одного из обидчиков или обидчиц, и тогда попавшийся занимал его место. В других вариантах — они известны как «горячая рука» (la main chaude), «кто ударил?» (que fery?) или «жучок» (hautes coquilles) — вода прятал голову в одежду другого игрока, либо ему накидывали на лицо капюшон. И он тоже должен был ухватить обидчика или догадаться, кто его ударил, только вслепую. Важно, что в некоторых трактатах, проповедях и мистериях унижения, которым Христос подвергся после ареста, прямо уподоблялись такой игре. В этих текстах мучители соревновались друг с другом в жестокости, спорили о том, кто из них ударит сильней, и вели радостный счет пощечинам, зуботычинам, пинкам и насмешкам. Например, во французской «Книге Страстей» (Livre de la Passion), созданной в середине XIV в., было сказано, что после ареста в Гефсиманском саду истязатели (tirans) накинули Христу на лицо шаперон (капюшон с длинным шлыком) и устроили с ним игру под названием chappefol[3].

Второй евангельский эпизод, где насилие срастается с осмеянием, а осмеяние превращается в инструмент насилия, — коронование Христа терновым венцом. Эта сцена происходит уже в претории у Пилата, т. е. у римлян. «Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове. И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие» (Мф. 27: 27–31; ср.: Мк. 15: 16–20; Ин. 19: 2).

На изображениях этой «коронации», созданных в позднее Средневековье, истязатели разыгрывают театрализованное действо, в котором физическая мука (острые шипы впиваются Христу в голову) сплетается с измывательством. Один из мучителей, встав на колени, вручает узнику, словно царю, «скипетр» — тростинку. Нередко среди истязателей Христа и вовсе появляются шуты или воины, одетые по-шутовски: в двухцветную одежду, воротник с бубенчиками или колпак с ослиными ушами[4]. Их присутствие напоминало о том, что убийцы мессии, пришедшего спасти всех людей от бремени первородного греха, и все язычники, иудеи и еретики, которые отказываются в него (правильно) верить.

Иудеи приводят Христа на суд Понтия Пилата. Рядом со Спасителем стоит человек, одетый в желтый шутовской наряд поверх воинского доспеха. Часослов. Лондон. Около 1415. London. British Library. Ms. Add. 50001. Fol. 19

Благодаря тому что насилие над телом Христа в позднесредневековом искусстве так часто сопровождались его унижением и осмеянием, иконография Страстей превратилась в настоящую энциклопедию агрессивных и непристойных жестов. Они были призваны выразить ненависть и презрение римлян и особенно иудеев (их считали главными виновниками распятия) к Иисусу. Поскольку изображение по определению немо, эти жесты позволяли зрителю «услышать» издевательские реплики, которые Христу бросали воины во время ареста у Каиафы и у Пилата, или крики иерусалимской толпы. На некоторых образах жесты дополнялись репликами персонажей, которые писали прямо по фону, поверх фигур, или помещали в специальные свитки[5]. Однако чаще всего слова не вставляли внутрь изображения, а лишь подразумевали.

Изображая издевательства, которым воины еврейских первосвященников и римского прокуратора подвергли Богочеловека, художники и скульпторы, конечно, опирались на Евангелия, но еще в большей степени на страстные трактаты и мистерии, каким в XIII–XV вв. не было числа. Они не только сводили рассказы четырех евангелистов в один нарратив, но и дополняли его массой новых, все более жестоких и порой физиологичных подробностей. Описывая унижения, которым Спаситель подвергся от рук иудеев и римлян, многие позднесредневековые клирики стремились вызвать у читателей, слушателей или зрителей ненависть к иноверцам, прежде всего иудеям, жестоковыйным потомкам богоубийц. Но одновременно они использовали евангельские события как инструмент моральной проповеди, обращенной к их пастве — христианам.

Описывая бесчестье, которому иудеи подвергли Иисуса, страстные трактаты противопоставляли его безгрешную чистоту и нечистоты (слюну, экскременты), которыми они пытались его осквернить[6]. Откроем «Размышления о жизни Христа»: «Прекрасное лицо, красотой превосходящее сынов человеческих, покрыто плевками, разбито кулаками и выставлено на посмешище. Так и написано: И начали плевать на Него и ударять Его и насмехаться над Ним, говоря: прореки, кто ударил Тебя»[7]. Ту же тему продолжает «Житие Христа», которое около 1374 г. написал немецкий монах-картузианец Лудольф Саксонский. По его словам, уже в доме первосвященника Каиафы стража стала плевать в лицо Иисуса и всячески над ним насмехаться (illudebant)[8].

Как и прочие эпизоды Страстей, эти плевки под пером Лудольфа приобретают моральный смысл, применимый к любому человеку в любые времена. Ссылаясь на св. Иеронима, Лудольф объяснял, что всякий, кто оскверняет лик Христа грязными мыслями и поступками, тоже в него плюет. «В буквальном смысле в лицо Христа плюет тот, кто недостойно принимает евхаристию». Это значит, что человек, который, не очистившись исповедью и покаянием, все равно прикасается устами к Телу Христову, оскверняет его слюной, отравленной грехом. Так же плюют в Бога люди, которые ни во что не ставят прелатов или не благодарят своего Создателя за блага, которые он им даровал[9].

После первых издевательств стражники первосвященников накинули на лицо Христа плат и принялись его бить. Кто-то ладонью ударял его по устам, кто-то действовал кулаком, кто-то дергал за бороду и за волосы. И каждый раз они спрашивали: скажи нам, кто тебя ударил? «И то, — как писал Лудольф, — они говорили в насмешку (derisorie), словно глумясь над человеком, которого народ называл пророком… тем самым они показывали, что он ложный пророк и что он не знает, кто его ударил… И поскольку теми словами они над ним насмехались (irridebant) и подвергали его издевательствам (ludibrium), он им ничего не отвечал». Точно так же над Христом насмехается всякий, кто творит зло, но считает, что Господь его не увидит, и словно спрашивает его: «Кто тебя ударил?» Кроме того, мучителям-иудеям уподобляется всякий, кто искушает Бога, ожидая от него чудес и пророчеств[10].

Галилейский правитель Ирод Антипа, к которому Пилат сперва отослал Христа, «уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату» (Лк. 23:11). По словам Лудольфа, в такие белые одеяния обряжали шутов. Они были похожи на скапулярий (т. е. накидку без рукавов и капюшона), в каком ходят монахи. Хотя Ирод избрал этот наряд в насмешку, его белизна олицетворяет невинность и чистоту Христа как человека и славу бессмертного царства, которую он обрел благодаря крестной муке[11].

Насмехательства продолжились после бичевания, когда воины Пилата, «сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам» (Ин. 19:2-3). Они сделали это «для поношения царского имени, которое он, по утверждению иудеев, без прав узурпировал, и для того, чтобы его осмеять как ложного царя»[12]. Для этого они одели его в пурпур, водрузили ему на голову терновый венец, а вместо скипетра вручили камышинку[13]. Имитируя поклонение, они опускались перед ним на колени и говорили: «Радуйся, Царь Иудейский!» (Мф. 27:29). И хотя этот глумливый ритуал разыграли язычники, главными инициаторами измывательств, как утверждает Лудольф, были не они, а иудеи[14].

Бичевание Христа. Карлик (шут?) с крючковатым носом бьет Христа по спине розгами и показывает ему язык. Холкхэмская Библия. Англия. Около 1327–1335. London. British Library. Ms. Add. 47682. Fol. 29v

Высунутый язык и злая речь

В позднесредневековой иконографии истязатели часто показывают Христу, Деве Марии, а порой и святым язык. На самом общем уровне высунутый язык — это знак насмешки, злоречия и хулы на Бога[15]. Его можно понимать и буквально (грешники, словно звери, скалятся, неистовствуют и высовывают языки), и иносказательно — как указание на тот орган, который «виновен» в грехах, связанных с речью (peccatum linguae)[16]. По этой логике в реальной судебной практике клеветникам, богохульникам или лжесвидетелям усекали языки, а на многих изображениях преисподней нечестивцы, осужденные за те же грехи на вечные муки, стояли с торчащими изо рта языками или висели на крюках, вонзенных им в языки.

На изображениях Страстей язык — один из главных инструментов агрессии против Христа. Эта идея восходит к многочисленным ветхозаветным текстам, которые обличали коварство злой речи: «Что хвалишься злодейством, сильный? милость Божия всегда со мною; гибель вымышляет язык твой; как изощренная бритва, он у тебя, коварный! ты любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду; ты любишь всякие гибельные речи, язык коварный: за то Бог сокрушит тебя вконец, изринет тебя и исторгнет тебя из жилища [твоего] и корень твой из земли живых» (Пс. 51:3–7). Злой язык сравнивали с оружием: бичом («Удар бича делает рубцы, а удар языка сокрушит кости», Сир. 28:20), мечом («Язык — острый меч», Пс. 56:5) или луком («Как лук, напрягают язык свой для лжи», Иер. 9:3).

Христианские богословы поставили эти метафоры на службу моральной проповеди. Так, Цезарий Арльский (ок. 470–542 гг.) призывал монахов неустанно бороться с собственными пороками и «убрать в ножны мечи языков», чтобы не ранить друг друга, а Палладий в «Лавсаике» (419–420) уподоблял резкие упреки, обращаемые св. Антонием Великим к некоему нечестивцу, «бичеванию языком»[17]. Из уподобления языка мечу и другим колющим или режущим инструментам возникла идея «двойных ран», которые были нанесены Христу истязателями.

Помимо внешних ран от ударов оружием, он получил и «внутренние», оставленные языками тех, кто над ним глумился. Как писал Бернард Клервоский, Христос, «к богохульствам иудеев смиренный, к ранам терпеливый, поражен внутри языками, снаружи — гвоздями». По его словам, «этот язык более жесток, чем копье, пронзившее Господу ребра. Ведь и он также пронзил Тело Христа… и пронзил уже не бездыханного, но, пронзая, заставил его испустить дух»[18]. В «Зерцале человеческого спасения» обличения и проклятия, которые Христос во время Страстей услышал от иудеев, уподоблялись физическим ударам, которые он претерпел от римлян: «Язычество и синагога бичевали своего Спасителя; язычество бичевало его бичами и розгами, синагога — языками и словами» (synagoga fl agellavit eum linguis et verbis)[19]. Потому языки, которые на стольких изображениях Страстей показывают истязатели, видимо, олицетворяли не просто проклятия, а «внутренние» раны, которые могли быть еще больнее, чем внешние.

Container imageContainer imageContainer imageContainer image

По крайней мере с XII в. высунутые языки регулярно появлялись на изображениях богохульников, еретиков и других врагов веры. Несколько таких примеров можно найти в Морализованной Библии, созданной в Париже для членов королевского дома. В ветхозаветной Книге Исход (8:1-15) рассказывалось о том, как фараон, испугавшись одной из казней («вышли жабы и покрыли землю Египетскую»), обрушившихся на его царство по воле Божьей, согласился отпустить израильтян, а потом не исполнил своего обещания. На иллюстрации он показывает язык в сторону пророка Моисея и его брата Аарона, которые печально удаляются прочь. Комментарий к этой сцене гласил, что фараон олицетворяет королей и князей, которые смеются над исповедниками, стоит тем от них выйти. На иллюстрации двое монархов и их придворные (или государь и несколько магнатов, один из которых одет в диадему) так же высовывают языки в сторону уходящих от них клириков. Книга, которую один из них держит в руках, олицетворяет авторитет Писания. Показывая язык Моисею и Аарону, фараон бросает вызов их Богу: «Кто такой Господь, чтоб я послушался голоса Его и отпустил Израиля? Я не знаю Господа и Израиля не отпущу» (Исх. 5:2)[20].

На другом листе в той же рукописи человек в желто-красной одежде высовывает язык и тычет пальцем в сторону Бога, изображенного в облике Христа. Это «сын одной израильтянки, родившийся от египтянина». Как рассказывалось в Книге Левит (24:10–14), он «поссорился в стане… с израильтянином; хулил… имя Господне и злословил. И привели его к Моисею… и посадили его под стражу, доколе не будет объявлена им воля Господня. И сказал Господь Моисею, говоря: выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями». Комментарий к этой истории разъяснял, что этот богохульник олицетворяет mescreanz («неверующих», «неверных») и populicanz («павликан» — еретиков), которые хулят Бога и таинство евхаристии. Потому иллюстрация к комментарию вертикально разделена на две половины. Слева, под фигурой Христа, священник над алтарем поднимает гостию, ставшую его Телом. Справа под злословящим «сыном израильтянки» стоят нечестивцы — двое из них одеты в круглые шапочки, в каких нередко изображали евреев, а один из них вдобавок держит в руках жертвенного козленка — еще одно напоминание об иудейском культе. И богохульник в желтом, и еретики/иудеи предстают в позе, в какой очень часто можно увидеть грешников и демонов. Они движутся вперед (прочь, за рамку миниатюры), но, извернувшись, смотрят назад — на того, кто их изгнал, посрамил или проклял[21].

Container imageContainer image

Представляя палачей Христа с высунутыми языками, художники и скульпторы, среди прочего, уподобляли их демонам. Ведь дьявола и его подручных с раннего Средневековья представляли как звероподобных гибридов со вздыбленными или пламенеющими волосами, языками пламени, исходящими изо рта, или агрессивно торчащими языками такого же цвета[22]. На некоторых изображениях грешник, пожираемый Сатаной, «замещал» его язык, т. е. зримо превращался в орудие своего господина.

Мартин (ум. 579/580 г.), архиепископ Браги и «апостол Галисии», требовал от христиан властвовать «как над распущенными рабами души, над языком, чревом и похотью». Как сформулировал Александр Махов, в средневековой проповеди эта триада (lingua, venter и libido) выстраивалась в ось греховности, пронизывающую человеческое тело. Демонстрируя связь между центрами вожделений и инструментами порока, художники и скульпторы часто представляли дьявола с дополнительными мордами, пастями и языками на животе и в паху. Причем на многих из таких изображений язык, высунутый дьяволом из его нижней личины, помещали ровно на место фаллоса[23]. Это был своего рода визуальный эвфемизм, позволявший изобличить похоть и потворство плоти как служение демонам, не изображая гениталии Сатаны.

«Говорение “с высунутым языком”, говорение животом-чревом, говорение гениталиями — три метафоры одного и того же: лжеречи. Высунутый язык поставлен здесь в один ряд с “нижними” сферами греховности, обнажение языка осмыслено как вариация на темы “телесного низа” и его греховных проявлений»[24]. В XVI в. французский философ и юрист Жан Боден в трактате «О демономании ведьм» так описывал речь одержимой, через которую на самом деле говорит дьявол: «Когда злой дух говорит, он говорит иногда словно бы в животе, а рот женщины остается закрытым, иногда с языком, высунутым изо рта до колен, иногда — срамными частями», т. е. гениталиями[25].

Container imageContainer image

Вероятно, что и на изображениях Страстей высунутый язык мог напоминать о сексе и телесном низе. Так, у Яна Полака один из еврейских стражников, высмеивающих Христа, показывает ему фигу, высовывает язык, а два пальца левой руки засовывает себе в рот. Похожие жесты часто встречались в сценах Страстей. Например, на гравюре Альбрехта Дюрера один из присутствующих при бичевании Христа облизывает указательный и средний пальцы[26]. И тем, возможно, намекает на фелляцию. У того же Дюрера есть рисунок c изображением пары обнимающихся крестьян. На ней женщина, приобняв кавалера и слегка улыбаясь, кладет свой пальчик ему в угол рта, а он показывает ей язык и ласкает ее грудь[27].

Примечания

  1. ^ Об оскорбительных жестах и ритуалах в Средние века и раннее Новое время см.: Burke 1989.
  2. ^ См.: Махов 2018; Махов 2019; Майзульс 2017б.
  3. ^ Randall 1972. P. 251. Насилие, разыгранное на сцене, должно было выглядеть максимально реалистично. Например, коронуя актера, исполнявшего роль Христа, терновым венцом, «мучители» могли использовать мешок с кровью, чтобы она залила его лицо (Morrall 2002. P. 17).
  4. ^ На алтарной панели, написанной в середине XV в. неизвестным баварским мастером (сейчас она хранится в евангелической церкви в Лангеценне), на коленях перед Христом, которому водружают на голову терновый венец, стоит шут с крючковатым носом. Он целиком одет в зеленое, за его спиной капюшон с ослиными ушами, а на голове выбриты три тонкие полоски волос. Он высовывает язык и показывает Христу фигу.
  5. ^ См.: Майзульс 2019a. С. 30–61.
  6. ^ Bestul 1996. P. 89–90, 107–108.
  7. ^ Иоанн де Каулибус 2011. С. 258–259. Описывая, как нечистые иудеи пытались осквернить тело Христа, католические клирики с XIII в. все жестче призывали к сегрегации евреев в христианском социуме. Чтобы защитить «народ Божий» от их скверны, в ту же эпоху, когда стали множиться страстнЫе трактаты, обличавшие иудеев-богоубийц, были введены новые или ужесточены старые антиеврейские ограничения. Помимо все более жесткого запрета на сексуальные связи между евреями и христианами (в Англии конца XIII в. тех, кто вступал в связь с евреями, предавался содомии или скотоложству, ждал костер), евреям больше не дозволяли пользоваться услугами христианских повитух и кормилиц, а христианам — помощью еврейских врачей. Впрочем, знать, монархи и сами папы продолжали у них лечиться. См.: Bestul 1996. P. 98.
  8. ^ Bestul 1996. P. 107–108.
  9. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 41–42; Broquin 1872. P. 232.
  10. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 44; Broquin 1872. P. 238–239.
  11. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 61; Broquin 1872. P. 282–283. См. изображение этого наряда в Часослове семьи Спинола (Брюгге и Гент, 1510–1520 гг.): Los Angeles. Th e J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig IX 18. Fol. 126.
  12. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 73; Broquin 1872. P. 312.
  13. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 75; Broquin 1872. P. 317.
  14. ^ Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 75; Broquin 1872. P. 318.
  15. ^ Jacob 2000. P. 1055–1064 (русский перевод: Жакоб 2007); Махов 2003. См. также: Garnier 1982. P. 136–137; Mellinkoff 1993 I. P. 198–201 (иллюстрации: Mellinkoff 1993 II. Fig. X.1, X.3, X.4, X.8); Klemettilä 2006. P. 201; Camille 2009. P. 123–127, Fig. 116, 117.
  16. ^ См.: Casagrande, Vecchio 1991.
  17. ^ Морозов, Бутовская, Махов 2008. С. 116–117. О языке иудеев как «остром мече» говорил в «Житии Христа» Лудольф Картуазианец (Ludolphus de Saxonia 1878 IV. P. 80).
  18. ^ Морозов, Бутовская, Махов 2008. С. 117–119.
  19. ^ Lutz, Perdrizet 1907. P. 52, 43.
  20. ^ Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Cod. Vindobonensis 2554. Fol. 19. См.: Jacob 2000. P. 1057– 1059, Fig. 3. На другом листе в той же рукописи Синагога (в облике женщины со свитком Торы в руках), отвергающая Христа, прогоняет его жестом руки и показывает ему язык (Fol. 44; cм.: Jacob 2000. P. 1062–1064, Fig. 6).
  21. ^ Lipton 1999. P. 102, 200 (n. 117), Fig. 7.6; Trivellone 2009. P. 30, Fig. 140; Майзульс 2013. С. 134. Ил. 10. См. позу Каина, которого Господь проклинает за убийство Авеля, и позы иудеев, которых он проклинает за алчность (ростовщичество) и неверие, в еще одной Морализованной Библии XIII в. (Oxford. Bodleian Library. Ms. Bodley 270b. Fol. 8; репрод.: Strickland 2018. P. 432, Fig. 5).
  22. ^ Махов 2003; Морозов, Бутовская, Махов 2008. С. 112– 146. Средневековые демоны с высунутыми языками, возможно, были далекими «потомками» Горгоны Медузы. На античных щитах, шлемах, вазах и других предметах ее обычно изображали с оскаленной хищной пастью и торчащим языком. Эти агрессивные личины должны были защищать их владельцев от злых сил, в том числе от дурного глаза (Camille 2009. P. 125).
  23. ^ Связь между высунутым языком и телесным низом, (запретной, греховной и осуждаемой) сексуальностью, прекрасно видна по сотням небольших фигурок и масок, которые сохранились на стенах романских и реже готических церквей во Франции, Испании, Англии и других стран. Там регулярно встречались изображения персонажей, которые выставляли напоказ свои (гипертрофированные) гениталии и одновременно высовывали языки. На одном из модильонов в церкви Сан-Кристобаль в деревне Бараона-де-Фресно под Сеговией (Испания) изображен мужчина, который, высунув (и обхватив руками) язык, лижет свой огромный фаллос (Weir, Jerman 1999. P. 100–104, Fig. 45а).
  24. ^ Морозов, Бутовская, Махов 2008. С. 125.
  25. ^ Bodin 1586. P. 128. См.: Морозов, Бутовская, Махов 2008. С. 125.
  26. ^ На гравюре (1564–1573 гг.) Иеронима Вирикса над скорбным Христом в терновом венце издеваются двое палачей. Оба, широко разинув рты, засовывают туда один или два пальца (Amsterdam. Rijksmuseum. № RP-P-1904-88). Этот жест как оскорбительный упоминается Шекспиром в «Ромео и Джульетте» (1 акт, 1 сцена). Самсон, слуга Капулетти, «грызет ноготь» в сторону двух слуг Монтекки (I will bite my thumb at them; which is a disgrace to them), и один из них спрашивает: «Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сэр?» (Do you bite your thumb at us, sir?).
  27. ^ Mellinkoff 1993 I. P. 202 (Mellinkoff 1993 II. Fig. X.20).
Rambler's Top100