Карету мне, карету!
Культурная ситуация в российских регионах и модель отношений между условными «центром» и «периферией» вызывают все больше вопросов. Недавно «Артгид» опубликовал коллективное письмо работников культуры из разных городов России о том, какие изменения необходимы художественной системе. В этот раз мы решили поговорить с кураторами, искусствоведами и музейными сотрудниками, которые приняли решение в пользу региональных инициатив. О личном опыте и своем видении проблемы рассказывают Елена Ищенко, Екатерина Гандрабура и Дмитрий Безуглов. Каждый из них представляет институцию или проекты, опыт которых можно назвать определяющим для культурной повестки в городе и регионе. Материал подготовлен в рамках совместного проекта, осуществляемого «Артгидом» и Благотворительным фондом Владимира Потанина и посвященного развитию культуры и культурных инициатив в регионах.
Железная дорога. 1889. Лубок
Елена Ищенко, куратор Центра современного искусства «Типография», Краснодар
Я должна была уехать в Берлин, но уехала в Краснодар — смешная история, главные акторы которой — коррупция и любовь. На самом деле после погружения в процессы, происходящие в разных городах России (это погружение было связано с работой в редакции aroundart.org и над проектом «Открытые системы» в Музее «Гараж»), я все больше понимала, что не хочу ничего делать в Москве. Во-первых, здесь и так найдутся люди, которые смогут сделать это за меня; во-вторых, кажется, что за пределами Москвы твои время и внимание гораздо больше тебе принадлежат. Первым моим проектом за пределами Москвы стала выставка «Между усталостью», которую мы делали с Тоней Трубицыной в Екатеринбурге в рамках параллельной программы IV Уральской индустриальной биеннале. Погружение в Краснодар и «Типографию» произошло после.
Первые впечатления от столкновения с работой «Типографии»: «Как это до сих пор работает?» и «Круто, это работает!» Это ощущение на грани. Конечно, оно знакомо любому, кто делал какие-то самоорганизованные вещи (тот же aroundart.org уже очень долгое время существует без денег), и я прекрасно понимала, что такое работать без гонорара. Но ЗИПы на тот момент работали в таком режиме уже пять лет, постоянно открывая новые выставки, ведя Краснодарский институт современного искусства, без которого вряд ли было бы возможно такое мощное развитие художественной среды в городе и крае. Это выглядело невероятно круто и в то же время невероятно печально. К этому добавляется вопрос о площадке и постоянных расходах: аренда, оплата коммунальных платежей, оплата работы администраторок.
Краснодар — город, довольно далекий от нефтегазовых потоков и добычи полезных ископаемых, а это значит, что благотворительные грантовые программы крупных корпораций его почти не касаются. Нет здесь и национальных программ развития культуры — новые здания Третьяковки или Эрмитажа тут никто не строит. Единственный эпизод был связан с приездом в 2012 году Марата Гельмана, которого бывший губернатор Краснодарского края Александр Ткачев пригласил экстраполировать на Кубань опыт Перми и открыть в Краснодаре музей современного искусства. Но агрессивная методика Гельмана быстро нашла отпор у местных титушек в казачьей форме: Гельман уехал, о музее забыли.
Конечно, все это сказывается на развитии современных культурных процессов. Многие понимают их в контексте бизнеса, и когда говоришь слово «некоммерческий», округляют глаза. Другие — в контексте самоорганизации, пусть даже не произнося это слово или трактуя его по-разному. Я считаю, что «Типография» остается самоорганизованной инициативой, потому что это горизонтальная инициатива, в которой нет иерархии и нет одного человека, у которого было бы неотъемлемое право принятия всех решений. Это про команду, про сотрудничество и взаимодействия. Хотя, например, участники группы Кюс считают, что «Типография» перестала быть самоорганизацией и что новый самоорганизованный вектор выстраивают как раз они — захватывая и переприсваивая различные городские пространства (я очень люблю их проекты!). Из личных инициатив вырастают клубы, СМИ, публичные пространства. Третий вектор — это частные инициативы. Тут можно, например, назвать аукцион современного искусства MOST, который появился в 2014 году и до сих пор активно работает, развивая интерес к современному искусству у богатой аудитории. В этом году аукцион будет патронским — вся прибыль пойдет на поддержку и развитие «Типографии». Также я надеюсь, что благодаря этому событию мы сможем найти новых постоянных патронов. В последнее время городские власти также начали включаться в происходящие культурные процессы — например, новая главная архитектор города Наталья Машталир активно преобразует городскую среду, делает ее более доступной и вообще делает, отвоевывая ее у того же бизнеса.
Возможна ли эта модель в других городах? Наверное, да, но чтобы это произошло, нужно проделать большую работу и доказать людям, которые могут тебе помогать финансово, что это важно не только тебе и еще нескольким ребятам, — это важно всему городу. И для этого до сих пор важнейшую роль играет признание твоей работы в Москве. Я понимаю, что огромную роль в развитии «Типографии» сыграл грант музея «Гараж» в 2017 году, и нам очень важна поддержка, которую музей оказывает «Типографии» до сих пор. Но при этом я понимаю, как это может быть сложно, — вкладываться в создание проектов на местах и быть по-настоящему замеченным на месте только после того, как о тебе узнают в Москве. Несмотря на все это и на кажущееся развитие — переезд в новое большое пространство, классный архитектурный проект, который нам удалось реализовать, — «Типография» по-прежнему существует на грани. Я очень надеюсь, что в ближайшее время помимо базового бюджета на аренду, коммуналку, бытовые расходы и зарплаты мы сможем закладывать бюджеты и на проекты. Пока каждый раз приходится искать их отдельно, и это далеко не всегда удачный процесс — многие проекты приходится делать без бюджетов.
За последние десять лет население Краснодара выросло почти вдвое, и кажется, что город как будто не успевает за темпами собственного роста. Я иногда представляю себе Краснодар как русский Лос-Анджелес, Анна Арутюнова сравнила его с Шанхаем — и мне нравятся оба эти сравнения и нравится думать о городе в таком контексте, а не в контексте «русской провинции». Любой город — это перекрестье не только локальных, но и глобальных процессов, и мне нравится думать о Краснодаре как о части глобального — а не только российского — Юга.
Екатерина Гандрабура, куратор, музейная проектировщица, Владикавказ
Мы переехали из Москвы во Владикавказ всей семьей несколько лет назад. Причина банальная — это было связано со здоровьем. По сути, мы попросили экологического убежища. Воздух тут невероятный. Изначально думали вернуться через год, но вот уже прошло несколько, а возвращаться мы не планируем. Прекрасная школа для ребенка, интересные проекты у нас. Думаю, что в ближайшие несколько лет мы будем жить на Северном Кавказе.
Я работаю с разными регионами — и на севере у меня были проекты, и на Дальнем Востоке, и в Центральной России. На Северном Кавказе есть своя специфика. Многое определяет травма последних войн. Прежде я сюда приезжала достаточно часто. Участвовала в конференциях, проводила исследования. Мне казалось, что я хорошо знаю Кавказ. Но только прожив здесь некоторое время, я поняла, что травма глубже, чем казалось, и с этим необходимо работать. Напряжение я особенно остро чувствую, потому что человек внешний. Многие отсюда уезжают. Территорию «вымывает». Особенно это касается людей в культуре и искусстве. Одновременно с этим я убеждена, что именно проекты в сфере культуры и искусства помогут преодолеть разорванность региона.
Опыт работы на Кавказе показал, что крайне важно реализовывать проекты, которые помогут региону вписываться в международный контекст. Необходимо работать со средой, повышать уровень комфорта и безопасность, внедрять новые нормы работы с наследием. Формальные механизмы здесь не работают. Практически не бывает ситуации, когда в историческом поселении кого-то штрафуют, например, за строительство из современных материалов или из-за несоответствующей высотности. Нужно работать с культурной нормой, придавая ценность объектам наследия, меняя отношение к нему. В каждой региональной стратегии прописано развитие туризма, но доход от туризма тут незначительный. Потенциал гораздо выше. Пока я только исследую эту ситуацию, но вижу, что территории все еще эксплуатируют туристические маршруты и объекты, сохранившиеся со времен Советского Союза. А современный турист уже другой, и ему нужно предлагать совершенно новые сценарии.
В настоящий момент я увлечена исследованиями Северного Кавказа. Меня завораживают объекты индустриального наследия, которые заслуживают внимания и работы по их сохранению и развитию. Сложно описать, какой красоты заброшенные бельгийские фабрики находятся высоко в горах. Сильнейшее впечатление производит рыбоконсервный завод, расположенный в центре Махачкалы на берегу моря. Музей завода закрыт десятки лет. Как я понимаю, он закрылся в тот же момент, когда закрылось производство. Экспозиция сама по себе является памятником. Она выражает восторг человека от победы над природой. А смотришь в окно и видишь истощенное море, ощущаешь такое чувство вины, как будто это ты лично в ответе. Необыкновенное место по красоте и трагизму.
Еще я готовлю исследование про горских евреев, вернее, про наследие горских евреев на Северном Кавказе. Все началось с города Буйнакска в Дагестане. Там сохранилась первая в республике синагога. Мы получили грант Российского еврейского конгресса на реализацию проекта «Открывая синагогу Темир-Хан-Шура». Темир — Хан — Шура. Это старое название города. В начале меня заинтересовала сама синагога как объект архитектурного наследия, и я старалась всячески привлечь к ней внимание как в диаспоре, так и в самой республике. В синагоге мы создали тотальную инсталляцию вместе с израильским художником Максом Эпштейном, провели тут перформанс с участием музыканта Аркадия Шилклопера и композитора Юрия Бренера, который специально для нас написал «Еврейскую сюиту». Казалось бы, это сложное для восприятия произведение, нас не примут. Но все было иначе. Со всего Кавказа съехалась община горских евреев. Они впервые встретились за последние тридцать лет, были тронуты вниманием к себе. Теперь я продолжаю этот проект, готовим арт-резиденцию. Думаю, эта тема меня уже не отпустит. Друзья надо мной шутят, говорят, что я — «кавказская пленница». Спорить не буду, так и есть.
Дмитрий Безуглов, куратор публичной программы Уральской индустриальной биеннале, Екатеринбург
В 2014 году я поступил на программу «Фундаментальная социология» в Московскую высшую школу социальных и экономических наук и уехал из Екатеринбурга с твердым намерением никогда туда не возвращаться. На тот момент я был уверен, что буду строить академическую карьеру, но с течением времени все сложилось несколько иначе, и это решение пришлось пересмотреть. Через два года я был вынужден прервать обучение и вернуться в Екатеринбург, потому что моя мама заболела раком и ей требовалась помощь. Вскоре после возвращения в город Алиса Прудникова пригласила меня обсудить план грядущей Уральской биеннале и предложила включиться в программу, которая на тот момент маркировалась как интеллектуальная платформа, обрамляющая основной проект.
В это время я вынужденно сократил контакты с московскими коллегами, потому что задач было много, и я должен был постоянно находиться в городе. Болезнь атаковала быстро, и мамы не стало — мы только закончили работу над 4-й биеннале. Я взял передышку и пытался понять, стоит ли возвращаться в Москву и продолжать учебу или лучше остаться и работать в Екатеринбурге — и принял решение остаться. Мы принялись готовить 5-ю биеннале и увлеклись работой над ошибками, требовавшей внимательного и пошагового движения, и двигаться было проще внутри Екатеринбурга, нежели вовне. Так что, можно сказать, я прошел путь от нежеланного возвращения в город, когда все время чувствуешь себя туристом и просыпаешься с мыслью «Ну ничего, сейчас я включен в очень хороший проект и твердо знаю, что когда проект закончится, я соберу вещи и уеду», — до медленного включения в городской контекст и осознания, какое положение биеннале занимает в сети местных культурных проектов. В этом году я вновь решил испытать режим скольжения между двумя городами — восстановился в университете в Москве и планирую завершить работу над диссертацией, но при этом быть вовлеченным в работу над биеннале.
Содержательная часть Уральской биеннале тесно связана с индустриальным наследием и локальным контекстом. Я бы сказал, что это один из столпов проекта. Но при этом механика работы несильно отличается от того, что, например, реализуется в рамках программы ревитализации индустриального наследия в Чикаго. Мы точно так же ищем доноров, ищем художественные коллективы и кураторские команды, которые предлагают свои способы переупаковки исторических сюжетов и достопримечательностей. До определенной степени схема работы с наследием универсальна; различия проявляются в том, как люди работают с информацией. Например, иностранному куратору основной выставки не очень легко погружаться в контекст специфичной истории индустриального региона. Хотя каждый из кураторов обязательно много читает и проводит свое исследование, «непереводимость» сохраняется. В этом смысле куратор программы арт-резиденций, изначально вписанный в локальную историю, оказывается в более выигрышном положении, чем приглашенный куратор.
Одна из главных особенностей биеннале, на мой взгляд, состоит в том, что это не институция, хоть она и существует в институциональной логике. Каждый раз нам приходится заново отстраивать собственную инфраструктуру, поэтому, к сожалению, у нас нет ресурсов для системной поддержки художников, аффилированных с проектом. В межбиеннальный год мы стараемся улучшить собственную структуру, чтобы в год реализации выставки все работали в приемлемых взаимоуважительных условиях.
В работе с индустриальностью у биеннале, наконец, появляется конкурентное поле: Ян Кожан, директор Агентства развития Сысерти, готовит проект перезапуска фабрики «Лето на заводе», опираясь на мощные мифологемы и сюжеты Алексея Иванова. В том же направлении работает движение Made in Ural, биеннальный проект «Ночь заводов» дает новые силы и ресурсы региональным акторам. Я знаю, что некоторые критики — например, Сергей Гуськов — аккуратно замечают, что индустриальная биеннале на самом деле давно превратилась в постиндустриальную, и отчасти это верно, но связка с производством и локальными заводскими территориями все равно сохраняется. Однажды в порядке мысленного эксперимента мы с коллегами обсуждали, можем ли мы представить индустриальную биеннале в другом городе, и решили, что, наверное, нет. Все же она очень сильно завязана на уральской истории.
Системно работают следующие инициативы. Во-первых, портфолио-ревю, которое проводит Уральский филиал ГЦСИ, — оно также исторически связано с биеннале и работает как инструмент повышения видимости для художников. Стоит упомянуть Благотворительный фонд «Синара»: во время подготовки 5-й Уральской биеннале они взяли на себя все расходы, связанные с реализацией произведений уральских художников, а после — уже в работе с Уральским филиалом — поддержали инициативу по созданию портфолио-зинов, совместный проект с инициативой Cahiers d’Artistes, поддержанный российским отделением «Про Гельвеция».
Еще есть Мария Малыщук, основавшая фонд поддержки местных художников Malyshchuk Foundation. Миссия фонда — репрезентация и системная поддержка уральских художников. Два года назад случилась важная инициатива: проект «Лаборатория молодого художника», который реализовывался на базе уральского филиала ГЦСИ и закрывал образовательную лакуну — в городе не было и нет регулярно действующих школ современного искусства, и ЛМХ в какой-то мере решала эту проблему. Насколько я знаю, команда кураторов хочет ее запустить вновь.
Также очень показателен опыт арт-резиденций. Кураторы программы резиденций разных лет — Женя Чайка, Кристина Горланова и Артем Антипин — в ноябре 2019 года устроили первый съезд арт-резиденций со всей России. Это был важный шаг, направленный на создание горизонтальных связей между регионами. Эти проекты работают в период, когда биеннале не проводится, и обеспечивают занятость художникам, которые живут и работают на Урале. Конечно, память меня подводит и я явно назвал не все; но системных инициатив по-прежнему не хватает.
