Растерянность снобов, раскованность масс и удачный заказ
Пандемия коронавируса нанесла сильнейший удар по довольно хрупким профессиональным сообществам — будь то мир искусства или академическая среда. Музей современного искусства «Гараж» запустил проект «Рефлексии», направленный на поддержку художников и авторов, пишущих об искусстве. Исследователи, кураторы и сотрудники культурных институций вступили в диалог с художниками и создали совместную хронику текущих событий. Вместе они рассуждают о том, что очевидно завершилось в период экономической нестабильности и возникает прямо сейчас, — в частности о новых режимах темпоральности, способах кооперации и культурных феноменах. «Артгид» публикует текст Егора Кошелева с иллюстрацией Людмилы Барониной.
Людмила Баронина. Windows20. 2020. Бумага, акварель, карандаш. Фрагмент. Предоставлено художником
День за днем, неделю за неделей, подобно тысячам моих товарищей по искусству и доброй половине человечества я пытаюсь понять, чем закончится для нас этот странный период, какими социальными и культурными последствиями обернется и как скоро мы сможем различить и осознать их. Брать на себя роль пророка — дело неблагодарное, однако уже сейчас очевидно, что нас ждут решительные изменения, более того — они уже запущены и набирают силу. Из всех расхожих фраз о нынешней глобальной ситуации самой лживой и опасной мне кажется вот эта, повторяемая ad nauseam: «Мир поставлен на паузу». Кто-то из нас решится произнести ее, глядя в лицо врачу, валящемуся с ног от усталости после суточного дежурства?!
Сколь бы пустынными и безжизненными ни казались ныне наши города с их закрытыми на неопределенный срок ресторанами и бутиками, барбершопами, тату-салонами, художественными галереями, фондами и музеями — да продлятся их дни и да не умножатся уж слишком их убытки! — ни о какой «паузе», «анабиозе», «спячке» в реальном политическом, экономическом и культурном процессе говорить нельзя — так же, как об остановке течения рек, вращения Земли или расширения Вселенной. Совсем наоборот! Этот вынужденный штиль скрывает катаклизмы, последствия которых столь же неизбежны, сколь и неясны — подчас обозначающие себя, но по большей части еще скрытые даже от самых внимательных из нас, что не может не усиливать общей растерянности и тревоги. Поражено ими до определенной меры и наше искусство.
Приученные историей существовать в неблагоприятных условиях, художники на данный момент представляются опытными и умелыми выживальщиками. Я, разумеется, сужу на основании опыта своего круга, но он достаточно широк для того, чтобы давать более или менее объективную картину. Подавляющее большинство моих друзей и знакомых продолжает активно работать (некоторые с резко возросшей эффективностью), упрочилась солидарность художественного сообщества (печаль о распаде которого давно стала общим местом), понимание ответственности друг перед другом и друг за друга. (Это проявляется, например, в целом ряде челленджей по экономической взаимопомощи, в деятельности нашумевшего сообщества «ШАР И КРЕСТ», в возросшей активности аукциона VLADEY, уделяющего сейчас большее внимание молодым — и, значит, особенно уязвимым в материальном отношении авторам. Нельзя не заметить с чувством приятного удивления и то, что в нынешней стесненной ситуации деятели искусства посильно поддерживают благотворительные инициативы.) Психологически же художник воспринимает режим самоизоляции едва ли не как норму, как одно из обязательных условий для рабочего процесса. Так что может показаться, что карантин — прекрасный шанс всякому творческому человеку привести ежедневное расписание в соответствие со своими внутренними потребностями, сосредоточиться на себе, углубиться в проекты, на которые раньше не хватало времени. Но рискну утверждать, что сейчас социальный эскапизм артистического образа жизни, в отдельных случаях дополняемый элитистским самоощущением и снобизмом, начинает работать против самого художественного сообщества, что частью его уже ощущается или осознается.
В кризис многие из нас вошли с ранее начатыми проектами, рассчитанными на докоронавирусную оптику восприятия, изобилующими визуальными излишествами и утонченными смысловыми играми, главный адресат которых — хорошо образованный, состоятельный, обладающий развитыми культурными запросами представитель среднего класса — в значительной мере исчезнет. Счастливы — возможно, даже не осознавая пока собственного счастья, — те, чьи прежние замыслы полностью обнулились. Это избавляет их от массы ненужных усилий. Прочие увязают в прежних затеях, понимая их малую актуальность, но не в силах перечеркнуть сделанное (тем смельчакам, которые сейчас отважатся на это, можно лишь позавидовать). Привыкшие к состоянию перманентного личного экономического и экзистенциального кризиса, представители художественного сообщества оказались в значительной мере растерянны перед лицом кризиса всеобщего. Пытаясь сохранить себя в полностью изменившемся мире, мы не можем не заметить, что характер наших взаимоотношений также полностью изменился — мир искусства, каким мы его знали, одномоментно утратил свою активную позицию. Уступив внешнему принуждению к vita contemplativa, мы все внезапно стали наблюдателями (и это, кстати, на данный момент способно стать одной из эффективных художественных стратегий: рассматривание, вглядывание, созерцание — примеры тому мы видим в последних работах столь разных художников, как Владимир Потапов и Ирина Корина, обращающихся к еще недавно выглядевшей архаично форме свободного живописного этюда). Можно вспомнить персонажа неожиданно вновь ставшего актуальным хичкоковского фильма «Окно во двор» — восстанавливающегося после травмы фотографа, сыгранного Джеймсом Стюартом, которому не остается ничего, кроме как следить за жителями соседнего дома: досужее любопытство приводит его к раскрытию зверского убийства с расчленением. Растерянно блуждая глазами по уголкам своих жилищ, оголенным городским пространствам, мы сегодня так же ищем в них приметы неочевидного, подозрительного, угрожающего, или с тупым равнодушием сверлим взглядом экран приросшего к руке гаджета, или забываемся на время в любовании редкими доступными нам островками живой природы. Когда в постпандемической реальности начнут открываться выставки, осмысливающие опыт карантина (их будут десятки!), общей чертой их, скорее всего, будет выраженная когнитивная пассивность. Пока о таком искусстве не слишком интересно писать, но, полагаю, его будет интересно смотреть.
Но кто претендует сейчас на роли главных трендсеттеров и ньюсмейкеров? Чьи художественные жесты мы особенно активно обсуждаем последние недели? Во-первых, активность сотен тысяч новоявленных стихийных постмодернистов, сплоченных группой «Изоизоляция», во-вторых — ставшую совершенной в своем роде квинтэссенцией лизоблюдства, ханжества, лжи и халтуры мозаику по эскизам Василия Нестеренко в Главном храме Вооруженных сил РФ в Кубинке. Говоря о них, нужно решительно побороть поверхностно-пренебрежительное отношение. Это, действительно, самые важные явления нашего искусства сейчас — и как высказывания, и как социальные маркеры. Показательно, что они появляются почти одновременно и вызывают широчайший резонанс. Поставим вопрос по-бартовски: «Кто говорит?» С одной стороны, широкие народные массы, в том числе и низовые слои, «без разрешения» осваивающие мировое художественное наследие — с разной степенью остроумия и технической находчивости апроприируя, интерпретируя, беспощадно передразнивая всех, до кого можно дотянуться, от Мирона до Люсьена Фрейда. Подчас (и не так редко) это граничит с пошлостью, иногда вызывает откровенное раздражение демонстрацией дурного вкуса (но мы знаем, это случается и у великих художников). Думаю, для многих профессионалов «Изоизоляция» станет последним рубежом постмодернизма, когда его приемы, пошедшие в народ и вульгаризованные до предела, станут неприемлемыми. Но, как бы то ни было, в этом движении есть также и мощная, живая струя, выраженное игровое начало, веселье и раскованность осознавшего свою свободу человека, элемент здорового сопротивления внешнему давлению своим наиболее действенным и доступным оружием — смехом. С другой стороны — государство как мощная военно-экономическая корпорация. Мы можем сколь угодно виртуозно упражняться в остроумии по поводу частных формальных неудач хитроумного маэстро Нестеренко, равно как и его единозлоумышленника в скульптуре Щербакова. Это не столь существенно. Важно другое. Они точно отражают господствующий корпоративный вкус. Перед нами столь же характерные образчики сегодняшнего корпоративного искусства в России, как Херст, Кунс или братья Гао для влиятельных зарубежных корпораций. А учитывая, что корпорации имеют все шансы выйти из кризиса в несомненном выигрыше, можно с высокой долей вероятности предполагать и радужные перспективы для обслуживающего их искусства. Реальные же возможности для художественного сообщества, о которых нам следует задуматься, преодолев сегодняшнюю растерянность, — радикальная маргинализация, сознательная самоконсервация как системы поддерживающих общение небольших кружков художников, посредников и коллекционеров (своего рода мирискусничество от современного искусства) и, наконец, слияние с корпоративной системой. Давайте выбирать…
5 мая 2020, Москва
