Ипполито Пестеллини: «Требуются новые модели существования национального павильона»
Куратором павильона России на Венецианской архитектурной биеннале 2020 года стал работающий в Милане архитектор Ипполито Пестеллини Лапарелли, который в 2018 году был сокуратором Европейской биеннале современного искусства Manifesta 12 в Палермо. Вскоре после его назначения был объявлен open call: молодые российские архитекторы и представители междисциплинарных коллективов приглашены к разработке плана реконструкции павильона архитектора Алексея Щусева, а сам павильон на время биеннале должен превратиться во временное архитектурное бюро. Об этом проекте, получившем название Open!, Ипполито Пестеллини расспросил культуролог Антон Кальгаев, сокуратор получившего специальное упоминание жюри проекта Fair Enough в павильоне России на Венецианской архитектурной биеннале 2014 года, сооснователь Виртуального русского павильона, провозгласившего на Архитектурной биеннале 2018 года необходимость проведения свободного, открытого и независимого конкурса на проект в павильоне России.
Ипполито Пестеллини Лапарелли. Фото: Валерия Титова. Courtesy Smart Art
Антон Кальгаев: Некоторые аспекты вашего проекта для павильона России не до конца понятны русской аудитории. Каковы его цели и задачи?
Ипполито Пестеллини: Во-первых, самая очевидная цель — дать возможность высказаться молодому поколению профессионалов, у которых есть опыт и собственная оптика, позволяющие им предложить новый взгляд на свою страну. Проект реконструкции павильона неотделим от проекта его переосмысления в качестве институции. Работа должна вестись на двух уровнях. Во-первых, требуются новые модели существования национального павильона. Во-вторых, формат биеннале также может ставиться под вопрос — в частности, условия, когда приходится буквально бегать от одной экспозиции к другой, атмосфера беспрестанной гонки за художественными достижениями, в которой теряется значимость предпринятых усилий. Суть проекта заключается в том, чтобы превратить павильон в место, объединяющее в себе функции рабочей и дискуссионной площадки, на которой будут обсуждаться не только вопросы реконструкции павильона, но и архитектура в целом, культура, политика и многое другое. Мне кажется, проект можно будет считать успешным, если у нас получится обсудить с разных точек зрения возможные способы сосуществования и сотрудничества на планете, учитывая при этом специфику России. Мы не стремимся к какому-то линейному сюжету, прямым взаимосвязям и понятным концепциям. Наша цель — создание в процессе работы сложного многоуровневого опыта. Хочется верить, что, спеша из одного павильона в другой, гости биеннале задержатся в павильоне России, где они смогут встретить что-то принципиально иное, чем в других павильонах, но при этом осмысленное и соответствующее теме «Как мы будем жить вместе?», сформулированной куратором основного проекта Хашимом Саркисом. Мне нравится этот уверенный призыв к новому «пространственному договору». Он предполагает, что архитекторы в некотором смысле помогают определять способы человеческого сосуществования в различных обстоятельствах. Я пока точно не знаю, что именно будет происходить на биеннале, но там будут представлены кейсы, отчеты, документация. Надеюсь, нам удастся воплотить в жизнь идею этого «пространственного договора». В самом павильоне будут находиться люди, они будут там работать. Эта составляющая проекта неизменна. Она будет способствовать процессу преобразования, своего рода «метаболизму».
А.К.: Эти люди будут работать в павильоне в формате архитектурного бюро?
И.П.: Да, в павильоне будет находиться команда, которая победит в конкурсе. Одновременно с этим в павильоне или на прилегающей территории будут присутствовать другие группы людей, исследующие альтернативные способы существования. Важно понимать, что павильон России на предстоящей биеннале будет одновременно работать в двух форматах, в этом и заключается вызов. С одной стороны, мы хотим поднять непростые вопросы о возможных формах альянса между человеком, другими формами жизни и машинами, обсудить их с разных сторон, используя подходы различных дисциплин. С другой — в павильоне будет вестись работа над реальным проектом. Эти процессы будут одновременно развиваться на нескольких уровнях, «подстегивая» друг друга. Первый уровень — это архитектура, второй — переосмысление роли павильона как институции, и третий — исследование проблем сосуществования, которым будет посвящена наша публичная программа.
А.К.: В чем вы видите особенность России в рамках данной концепции?
И.П.: Для меня важен вопрос масштаба. Павильон находится в очень хрупкой среде: Венеция и Австралия сегодня могут служить наглядными примерами климатического кризиса. С другой стороны, павильон является представительством России — страны, которая, принимая во внимание ее масштабы, географический охват, ресурсы, границы, политические процессы, неразрывно связана с судьбой всей планеты. Именно поэтому мне кажется, что связь между хрупкой средой Венеции и масштабом влияния России может послужить отправной точкой для дискуссии.
А.К.: Многие архитекторы, в частности, представители старшего поколения, были удивлены объявленным вами и комиссаром Терезой Мавикой конкурсом на реконструкцию павильона. Реставрация, реконструкция, перестройка — чисто технические вещи.
И.П.: В 2010 году я выступил сокуратором выставки Cronocaos. Тогда в рамках Венецианской архитектурной биеннале мы хотели поговорить о сохранении памятников. Существует мнение, что между архитектурной практикой и практикой сохранения архитектурного наследия огромная разница. Архитекторы нередко считают, что вопрос сохранения не относится непосредственно к архитектурной практике. Мне кажется, что это вопрос о свободе. Вместо больших форм и широких жестов вам приходится заниматься совсем другими вещами — думать о технологиях и материалах, разрабатывать программы сохранения и консервации и трудиться над их воплощением. Это тонкая и изощренная работа. Возможно, вы даже решите ничего не менять в самом здании, ограничившись, к примеру, переосмыслением того, как посетители должны в нем перемещаться. Эта форма архитектурного кураторства ничуть не менее важна, чем создание здания с нуля. Новый осмысленный взгляд на существующее наследие — это прежде всего политический жест. Например, в случае павильона России может быть принято решение открыть вход в него со стороны лагуны — это будет одновременно и институциональное, и архитектурное решение, которое кардинальным образом изменит формат работы всей биеннале. Именно поэтому мне кажется, что конкурс необходим, в особенности среди молодых архитекторов, которые привнесут в него креативность. Да, им придется решать конкретные вопросы: как сохранить элементы декора, какую краску выбрать и так далее. Но одновременно им придется предложить решения и других, концептуальных вопросов, касающихся, например, переосмысления роли выставочного пространства и традиционных моделей работы с ним.
А.К.: Я изучил опубликованное на сайте павильона конкурсное задание и мне показалось, что в нем не хватает деталей. Два года назад, когда мы занимались проектом Виртуального русского павильона, мы стремились к тому, чтобы сделать open call с хорошим, подробным брифом. В этом году мне, да и другим архитекторам тоже, этот open call кажется конкурсом идей, концепций. По-моему, это скорее недостаток, так как вы, вероятно, получите много предложений, которые будет очень сложно сравнивать друг с другом и они будут мало кому понятны.
И.П.: Мы сознательно сделали текст задания открытым для интерпретаций, потому что хотим увидеть различные подходы. Изначально у нас был подробный бриф, который мы решили не публиковать. Если бы мы заранее прописали, что хотим разместить команду в определенной зоне павильона, хотим обеспечить доступ на площадку через конкретные входы, у нас было бы 50 одинаковых проектов. Мы решили пойти на риск, предоставив конкурсантам больше свободы для творчества. Есть еще один аспект, который очень важен. Мы хотим получить предложения, которые касаются не только проекта павильона, но и концепции присутствия на самой биеннале в формате временного пространства, которое будет одновременно выступать в качестве офиса, архива и своего рода «точки сборки». Значение такого присутствия заключается в достижении театрального эффекта вовлеченности аудитории. Это не менее важные задачи, которые, как мне кажется, должны воодушевить, а не запутать молодых архитекторов.
А.К.: Получается, что это, скорее, не архитектурный, а кураторский конкурс?
И.П.: И то, и другое. Мы имеем дело одновременно с двумя проектами: один из них носит постоянный характер, а второй — временный. После окончания конкурса мы с победившей командой будем развивать оба.
А.К.: В таком случае, как вы будете выбирать победителя?
И.П.: Во-первых, я буду обращать внимание на цельность архитектурного подхода, а также на то, насколько хорошо учтены параметры изначального замысла Щусева, например, открытость павильона в сторону лагуны и многое другое. Для меня это очень важно. Во-вторых, я буду оценивать оригинальность подхода к присутствию команды в павильоне во время биеннале. Я жду, что конкурсанты проявят изобретательность при переосмыслении границ павильона, как это, например, происходит в отношении национальных границ. В-третьих (все эти задачи равно важны), я хотел бы увидеть новаторский подход к проекту временного рабочего пространства внутри павильона. Стандартная офисная коробка — это не совсем то, на что я рассчитываю. Участники конкурса должны четко понимать, каким образом они планируют вовлечь публику в свою деятельность на биеннале. Мне кажется, это очень интересная задача.
А.К.: У вас самого есть ответы на все эти вопросы?
И.П.: Да, но я предпочитаю держать их при себе. Тем более что выбирать победителя буду не я один. Мы формируем рабочую группу, состав которой будет объявлен в ближайшем будущем, и решение будем принимать все вместе.
А.К.: Среди этих людей есть архитекторы, кураторы, политики?
И.П.: Кураторы, историки, журналисты, режиссеры театра и кино. Важно понимать, что этот проект подразумевает междисциплинарный подход, призванный отразить тот факт, что мы живем в очень сложной реальности. Он вытекает из конкретных архитектурных задач, но перетекает в нечто большее. Созыв этой рабочей группы является первым шагом в переосмыслении павильона как институции.
А.К.: Но при этом для участия в конкурсе вы требуете наличие архитектурного образования, архитектурное портфолио.
И.П.: К участию в конкурсе приглашены междисциплинарные коллективы и архитекторы. Сам по себе конкурс не является кураторской программой. Конкурс — это просто конкурс. Более того, мы на нашем сайте отвечаем на вопросы, которые нам присылают потенциальные участники. Там можно найти больше подробностей. С победителем конкурса мы будем обсуждать уже детальный бриф.
А.К.: Говоря о масштабах, вы упомянули, что для вас важен политический бэкграунд проекта, да и вообще любой бэкграунд. Как вы прокомментируете свое назначение куратором павильона?
И.П.: Меня пригласила комиссар павильона — Тереза Иароччи Мавика, с которой я до этого работал в рамках Manifesta 12 в Палермо. Это тоже был междисциплинарный проект, и сама «Манифеста» была посвящена культурным проектам широкого диапазона. Я получил архитектурное образование, но при этом меня интересуют дизайн, изобразительное искусство, а также исследовательские, кураторские и пространственные практики. Возможно, именно в проекте Open! эти сферы моих интересов будут совмещены в полной мере. Если говорить о процедуре назначения куратора павильона, мне кажется, существуют разные способы. Куратор также может назначаться в результате открытого конкурса. Куратора может не быть вовсе или их будет несколько. Для меня это открытый вопрос. Насколько я знаю, в прошлом Россия, как и многие другие страны, экспериментировала с форматом, когда проектом одновременно занимались несколько кураторов. Но в данном случае я прекрасно понимаю, почему пригласили именно меня.
А.К.: Конечно, все зависит от целеполагания. Если задача — выиграть «Золотого льва», это одна стратегия, если важнее обсудить проблематику, актуальную для конкретной страны, стратегия будет другой. Возвращаясь к теме междисциплинарности: должны ли участники конкурса задумываться о взаимосвязи архитектурной биеннале и биеннале искусства?
И.П.: Это важный вопрос. Я склонен ответить «да», но не думаю, что это однозначный ответ. Вопрос связи между двумя биеннале постоянно обсуждается, равно как остается открытым и вопрос о том, где именно проходит граница между архитектурой и искусством. Существуют примеры того, как архитекторы успешно проявляют себя в качестве художников и наоборот. Архитектура и искусство активно расширяются, превращаясь в причудливые области, где гибридизация с другими дисциплинами — от науки до политики — дает значимые результаты. Но я не думаю, что это тот критерий, по которому мы будем оценивать проекты. Если я получу отличный архитектурный проект с продуманным подходом, он имеет все шансы победить. У меня, конечно, есть свои профессиональные интересы, но они не должны становиться догмами, напрямую влияющими на исход конкурса.
А.К.: Вы говорили, что работа, которая будет вестись в павильоне, должна не только отвечать теме архитектурной биеннале, но и задавать тон существования павильона на ближайшие десять лет.
И.П.: Мне кажется, это отличная возможность задуматься о темпоральности биеннале. Я не уверен в том, что нужно каждый раз изобретать что-то новое вместо того, чтобы учитывать предыдущий опыт и использовать его. Существуют темы, которые можно разрабатывать под разными углами зрения на протяжении многих лет. Конечно, нам бы хотелось задать тон на будущее, найти способ использовать павильон по-новому. Вместо того чтобы показывать что-то, мы бы хотели сформулировать принципы, которыми могли бы руководствоваться следующие поколения. Можно взглянуть на это как на попытку противостояния привычным требованиям культурной системы. Мне непонятно, почему такое культурное событие, как Венецианская биеннале, должно следовать логике неолиберальной рыночной экономики и каждый раз переизобретать продукт. Мы бы хотели, чтобы павильон накапливал знания и опыт от выпуска к выпуску. Такой подход, подразумевающий пересмотр существующей темпоральности, мог бы иметь гораздо большую степень влияния. Для меня это центральный вопрос. Люди, которые критикуют наш проект, говорят, что наша проблематика не лежит в области архитектуры и что мы не предлагаем ничего кардинально нового. Мне кажется, это очень ограниченный подход к потенциалу, которым на самом деле обладает биеннале в целом и павильон как институция, как пространственный концепт. С таким подходом мы ставим задачу перевести то, что будет происходить в павильоне, в какую-то иную форму, будь то архив на стадии его формирования, серия публицистических материалов, радиовещание, помогающее распространять контент, или некий цифровой формат, способный создать единую информационную среду.
А.К.: Я прекрасно вас понимаю, так как проект «Стрелки», в котором я тоже принимал участие…
И.П.: Отличный был проект, кстати…
А.К.: Спасибо. Он тоже имел дело с темпоральностью : алюминиевые конструкции, флаеры, которые все выбрасывали сразу же после прочтения, перформанс, который был показан только во время открытия — все эти элементы относились к теме быстротечности времени, к теме экономии. Работая над проектом виртуального павильона, мы также решили, что мы занимаемся чем-то, что, по сути, не является выставкой. Вместо этого мы работали над созданием институции, которая через два года объявит open call. Но тогда сложилось впечатление, что дело только и ограничится разговорами. А вам удалось это осуществить. Получается, что мы победили, причем очень быстро.
И.П.: Именно поэтому мы отлично понимаем друг друга, у нас общее отношение к тому, что собой представляет павильон как институция, если смотреть сквозь призму его политической механики. Я уже говорил, что работал над проектом в Палермо, а это очень бедный город, один из беднейших в Европе, с массой проблем. Масштабное культурное мероприятие, которое там проходило, поднимало очень важные вопросы, и с самого начала мы столкнулись с невероятным уровнем политического противостояния, хотя мэр города был прогрессивно мыслящим человеком, открыто поддерживавшим проект. Вопрос в том, как оставить что-то после того, как биеннале закончится; как перейти к модели, которая позволяет оставить реальные следы вовлеченности, ощутимый вклад. Дело не просто в выставке, важно создавать определенную энергетику. В некоторых случаях мы преуспели, когда интенсивно сотрудничали с местными заинтересованными сторонами. В некоторых случаях нам пришлось пойти на уступки публике, которая ждала увидеть именно выставку. Нам удалось разработать реальные урбанистические проекты с минимумом ресурсов, но эти проекты оставили ощутимый след. Именно эти моменты для меня являются самыми ценными, так как они ставят под вопрос роль и адекватность существующих культурных форматов.
А.К.: Вернемся к политическим течениям, связанным с комиссаром русского павильона. До вас куратором павильона на архитектурной биеннале был неофициально назначен Дмитрий Ликин — архитектор и главный художник Первого канала. Он собирался сделать инсталляцию на тему музеев. Было сделано заявление, работа вроде бы началась… Я знаю об этом, потому что меня приглашали к участию. Как прокомментируете работу в таких непростых условиях?
И.П.: Я могу сказать только одно: мне сложно разобраться в культурном контексте внутри страны. Я стараюсь понять общую динамику изменений, но изменить что-то точно не в моих силах. Для меня важнее всего проект, именно он является высказыванием, в том числе на тему культурной динамики. Я, скорее всего, не стал бы делать инсталляцию о музеях, это не мой подход. Для меня работа над данным проектом — это прекрасная возможность ближе узнать страну, которая мне очень нравится и в которую я неоднократно приезжал в разное время. Я отношусь к этому как к своего рода исследованию.
А.К.: Каким образом ваш проект относится к современной архитектурной ситуации в России в целом? Кажется, что старшему поколению ваш проект не пришелся по душе, а молодежь, наоборот, проявляет энтузиазм и по поводу него, и по поводу назначения Терезы, хотя оно и не было прозрачным. Чего вы хотите достичь благодаря этому проекту?
И.П.: Мы хотели бы продемонстрировать, что в России, как и во многих других странах, есть молодое поколение, которое понимает архитектуру шире, чем просто строительство, — скорее как сложную гибридную дисциплину, способную разными способами отвечать на важные вопросы. Я знаю, что в России есть такие специалисты, и я надеюсь, они примут участие в конкурсе.
А.К.: На Венецианской архитектурной биеннале 2004 года в проекте Евгения Асса «Мастерская — Россия» тоже был конкурс, и в то же время этот проект во многом определил лицо современной российской архитектуры.
И.П.: Полностью согласен. Многие из тех, кто участвовал в том проекте, теперь принимают участие в нашем. Я знаю, что Евгений Асс довольно критично настроен по отношению к нашей концепции, но мне кажется, это прекрасно, что наш проект в каком-то смысле воздает должное его проекту, который был очень смелым. При этом мне интересно, что в наш проект смогут привнести представители постсоветского поколения — люди, родившиеся в 1990-е годы, у которых иная точка зрения.
